Земля-воздух

И я вдруг почувствовала. Впервые в жизни почувствовала чужие эмоции, прорывающиеся в рваном поцелуе, в чуть застопоренном движении, в сорванном вздохе, в дрогнувших губах, скользнувших по моему виску. Это взбудоражило. Гораздо сильнее. Затягивало и запускало неописуемое наслаждение по нервным окончаниям. Я ступила на новую грань, получая нехилое наслаждение от каждого стертого мужского проявления удовольствия мной и моим телом. Это вводило в безумный экстаз, говорящий о том, что моя попытка ухватиться за волну накатывающего эгоистичного удовольствия, это не о чем.

Я поняла, что он тормозит себя. Тормозит, потому что чует, что я до края еще не дошла. А ему это было нужно. Нужен мой рывок и полет, хотя его тело жадно просило хозяина прекратить пытку. Впервые в жизни я была так сконцентрирована на чужих эмоциях. Он не кончит, пока к финишу не приду я — это тоже чувствовалось. Как и прекрасно ощущалось веяние, что он идет на это впервые сознательно, подмяв под себя такого же эгоиста, как он сам. А во мне вскипела какая-то неуемная солидарность. Благодарность, потому что я только сейчас поняла, что значит быть сосредоточенной не на себе, и ощутить такое удовольствие от чужих эмоций.

Я поняла, когда он подошел на грани. Позволить ему окончательное движение и ввергнуться в пучину нависшего надо мной экстаза, или, уперевшись, проткнувшими кожу дивана шпильками сделать один настойчивый скользящий рывок бедрами и довести его до оргазма? Одно движение. Либо его, либо мое. Почувствовала, как напряженные до предела мышцы его тела начали сокращаться, отдавая приоритет мне. И перехватила бразды правления, одним быстрым движением вперед и с силой, на которую еще было способно мое замершее на границе тело. Его разнесло в клочья. Но успел отпрянуть, выйти, и впустить вместо себя пальцы. Едва уцепившись взглядом за вспыхнувшее изумление в изумрудных глазах, я не успела ничего понять, потому что тут же была погребена разнесшим меня оргазмом. Что было с ним дальше — не отпечаталось в памяти под громким беспощадным завалом в ответ на его пальцы, надавившими и во мне и на меня. Перед глазами померкло все. Разорвалось с болью и металлическим, превалирующим оттенком наслаждения. Швырнуло по беспощадному ветру, вырвавшему с корнем мир и с пламенем разворотившим его остовы. Разнесло на тысячи звенящих осколков. Разорвало. Развеяло. И приходить в себя не хотелось

— Снова плачешь, малыш.

Слова раза три повторились в догорающих остовах сознания, прежде чем смысл дошел до меня. И как согрело это его обращение. Хотя я была категорически против подобных выражений, считая, что есть имя, а все эти «заи» и «пуси», а уж тем более «кисы» — продукция сниженного коэффициенте интеллекта. Поэтому я не могла себе объяснить дурное желание улыбнуться, в ответ на его последнее слово. Но позволила, не в силах противиться оттенку удовлетворения, разносящему остатки наслаждения по тяжелому телу.

Лежу на боку, свесив руки с дивана и поджав к животу напряженные ноги в попытке удержать слабые уже, но еще расходящиеся волны немеющего удовольствия. Его отзвуки, еще тяжелящие вены так и норовили налить свинцом веки и отправить уже слабо тлеющее сознание в тень упоительного полумрака.

— Паш? — слабый, совсем невыразительный вопрос и моя дурацкая, безнадежная попытка скосить взгляд на него, сидящего в ногах.

— Нет, не в тебя. — С эхом усмешки, неожиданно утешительно обволакивающим растрепанное эмоциями сердце. — Прекращай с этими вопросами. Если я сверху, то я контролирую.

— И сейчас? — вопрос дался с трудом, со слабой тенью так тщательно вкладываемой усмешки, от которой почему-то даже эха не слышалось.

— Нет, не сейчас. — Слабо хохотнул, но тут же укротил мою взметнувшуюся было тревогу. — Но не в тебя, я же сказал. Да… чуть утратил контроль. Но уже научен. Так что нет.

Невыразительно фыркнула, сгоняя негу и истому, заставляя ослабевшее тело пошевелиться и начать двигаться. Села, дрожащими пальцами оправив белье и низ платья, с трудом свела вместе гудящие ноги и облокотилась локтями о колени, свесив голову вперед и прикрыв глаза, в попытках погасить волну слабости и отвоевать самоконтроль от заторможенного сознания.

— Кис, ты же осознаешь, что я тебя не отпущу.

И это был не вопрос. Он не спрашивал. Он утверждал. Я же тут в себя вообще-то пытаюсь прийти! Мне ни к чему эта нега разливающаяся под кожей и шепчущая в кровь не отпускать. Надавить. Гребанной иллюзией выбора. Так, как умел только он.

Тряхнула головой. И посмотрела в задумчивые зеленые глаза, глядящие на меня в упор с нехорошей тенью

— Нет, не осознаешь? — насмешка в глазах и ироничная улыбка на губах. Откинулся на спинку дивана и довольно потянулся, как сытый кот, прикрывая свои глаза и хрипло выдавая, — киса ты ж сука, я и забы-ы-ы-ы-ыл. Ну что ж. В воскресенье на три дня летишь фрилансом со мной в Барселону.

— На фриланс подаются два заявления от клиента и стюардессы. — Злорадно гоготнула я, уязвленная таким нажимом. — А у меня сейчас период повышения квалификации и от работы я отстранена. Обломись, гер Коваль.

Он расхохотался и, поднявшись, заправляя рубашку в брюки, подошел к столу, взяв с него бутылки минералки, упал в кожаное кресло, отпивая из бутылки и глядя на меня, тупо рассматривавшую свою прошитую ладонь. Кровь успела запечься в багровые разводы и полукруглые ранки слабо кровоточили и болели.

— Это что? — негромко спросил Коваль, привставая с кресла.

— Я себя ногтями. — Мрачно посмотрела на него, присевшего рядом на корточки. — И рубашку тебе испачкала на плече.

— У тебя какая-то извращённая тяга к крови. — Фыркнул и полил на ладонь из прихваченной бутылки, и неожиданно осторожно оттирая длинным пальцем кожу в налившейся краснотой воде, лужицей стекающей на паркет. — Признайся, кис, что у тебя там в фантазии? Вампирская тематика или коктейль из триллера «Пила» и порнухи? Не хочешь тамадой заделаться? Я бы тебя позвал к некоторым людям на праздники, чтоб ты их сначала изнасиловала чем-нибудь эдаким, а потом всю кровь из них выпустила. И тебе и мне удовольствие. Ты определенно имела бы спрос в моих кругах.

— Коваль, вот что у тебя там в голове? — сдерживая смех, спросила я. — Совокупление жестокости Калигулы и наполеоновских планов?

— Совокупление, да. — Паша прыснул, бросив на меня ироничный взгляд.

— Ой… я хотела сказать совокупность. — Заржала я, отнимая свою руку и принимая протянутые им со стола салфетки. — Хотя нет, прозвучало правильно. — Поднявшись и зажимая рукой салфетку, а второй оправляя одежду, бросила ехидный взгляд на Пашу, облокотившегося бедром о стол и вопросительно приподнявшего бровь. — Ну, спасибо, что ли. Я пошла.

Не этого он ожидал, это было заметно по опешившему лицу, когда я, фыркнув отвернулась и направилась к двери.

— Стоять. — Голос заморозил на шаге, но я упрямо мотнув головой, выбрасывая попытку подчинения протянула пальцы к дверной ручке. — Стоять, я сказал. Киса, я ведь и заставить могу без особого напряга. На фриланс, и на много чего еще. Хамства я не потерплю, не вынуждай меня идти на радикальные меры.

Опешила теперь я. Пораженно застыла. Раздраженно оглянулась.

— Ну, рискни. — Злым полушепотом сквозь стиснутые зубы.

— Это ты не рискуй. — Чуть прищурился, снова растягивая губы в блядской улыбке. — До вечера подумай над моим предложением.

Я хотела что-то съязвить, но мысли разлетелись, и я загипнотизировано смотрела на несколько ленивое, даже чуть вальяжное приближение его тела ко мне. Остановился в шаге. Усмехнулся, заметив, что у меня в ответ на выброс адреналина участилось дыхание. Вот так заводить взглядом уметь надо. Чтобы тяжело застучало сердце, чтобы тело горячо заявило пораженному разуму, что оно готово на еще один олимпийский заход. И он тоже. Рывком прижав меня к двери. Его пальцы вцепились в мои кисти и настойчиво повели по полотну двери вверх, над головой скрестили на миг, а потом положили за его шею. С намеком таким. Дескать, давай добровольно.