Саперы

Но уехали мы недалеко. На станции Вознесенск эшелон разбомбили. Меня деревянным осколком несильно задело, но пришлось делать перевязку. А я знал, что там начальником станции работал наш дальний родственник. Пробился к нему: «Дядя, что мне делать?» – «Шагай домой! Тебе одному в Россию не добраться…» И я оттуда пешком, а это километров семьдесят – восемьдесят, дошел до своего села.

Вернулся, а это уже август месяц. Мимо нас в сторону Врадиевки постоянно шли и шли отступающие части. Сплошной колонной… Но мы об эвакуации даже и не думали. Некуда и не на чем. Но я на проходящих солдат смотрел-смотрел, и – брысь на предпоследнюю повозку: «Дядя, я с вами!» Проехали метров триста, тут какой-то командир с треугольниками в петлицах спрашивает: «Родители знают?» Пришлось вернуться домой.

Кто пришел в ваше село, немцы или румыны?

Первыми пришли немцы, и только дня через четыре после них пришли румыны. На волах тащили свои пушки, но зато такие гордые: «Мы на Одессу!» Запомнился такой момент. У нашего села шли только небольшие бои, можно сказать, их и не было вовсе, но на дороге наша артиллерия подбила танк. Но немцы сразу прошли дальше, а из наших ребят нашлись какие-то смельчаки, так они убитого немца раздели и прислонили к танку. Так он там чуть ли не с месяц и простоял…

Как себя вели немцы с румынами?

У нас двор был большой, и к нам заехала пара машин. Привезли раненого немецкого офицера, перевязали, и эти, которые его обхаживали, стали нас грабить: «Яйки! Яйки!» Свинью убили, куриц постреляли, молоко и яйца забирали.

Кого-то из местных активистов они арестовали?

Нет, они никого не тронули. Ни когда пришли, ни потом. Если я не ошибаюсь, у нас в селе за все время оккупации никого не арестовали, не казнили. Во всяком случае я не слышал. Но когда они только пришли, мой папа прятался на нашем кладбище. Там был какой-то не то тоннель, не то ход, в котором раньше кто-то из людей держал улья. Папа взял с собой Демьяна, и они там пару недель прятались. А мы с Васей остались с мамой.

Как вы прожили эти два с половиной года в оккупации?

Я бы сказал, что в целом спокойно. Мы даже и румын почти не видели, потому что ближайший жандармский пост стоял только в Первомайске, а это 35 километров от нас. А у нас раз в месяц появлялся один солдат с пристегнутым к винтовке штыком, но и он никого не трогал. Кого-то они назначили старшим по селу, но этот человек работал на благо людей.

Как жили в материальном плане?

Осенью 41-го как собрали урожай, румыны вывезли его до последнего зернышка, тут же распустили колхозы, и всю оккупацию мы жили только за счет своего огорода. А меня с Ваней Сиваченко направили работать учителями в школу молдавского села Куборово, это семь километров от нас, и платили нам зарплату. Были такие полевые деньги, то ли оккупационные марки, то ли леи, не помню уже. И в нашем селе школа при румынах тоже работала.

Подпольщики, партизаны в ваших краях действовали?

С какого-то момента пошли слухи, что у нас в округе появился партизанский отряд, которым командует приятель брата Николая. Они вместе учились. Забыл сейчас его фамилию (выдержка из «Википедии» – «В годы оккупации в селе Сырово действовала подпольная антифашистская группа И. А. Гуртова»). Но они активно стали действовать уже ближе к освобождению. А так все тихо, спокойно было.

А вы знали, где фронт, что там творится?

Очень редко доходили какие-то новости. В основном какие-то слухи ходили. Но когда в феврале 44-го мы услышали канонаду, тут все стало ясно.

Как происходило освобождение села?

Нас освободили где-то в конце марта. В это время всегда грязь неимоверная, а тут как раз немцев хорошо прижали. А у нас в селе, как спускаешься, есть большая балка, так всю технику, что туда успела заехать, немцы там и бросили. Только в обход можно было проехать. Боев как таковых не было, но немцы пару раз стреляли по селу и разрушили два дома.

Еще до начала отступления немцев через село отступали власовцы. Так вот они собирали группы мужчин и подростков по 50–70 человек и угоняли их на нашу железнодорожную станцию. Поэтому, чтобы спрятаться от них, я ушел к тетке, которая жила в нашем же селе. Ее сын Миша был младше меня на год, и мы вместе с ним прятались.

Но в их доме тоже устроили шмон, меня нашли, за руку схватили и тоже в эту колонну. А для того, чтобы никто не сбежал, всем в руки давали что-то нести: кому кострюлю, кому зеркало, кому бра. Причем надо было нести над головой.

Пошли, но я уже соображал кое-что и понимал – надо бежать. Иду все медленнее-медленнее и постепенно смещаюсь к концу колонны. Расстегиваю брюки, оголяю задницу, и показываю конвоирам, хочу мол. Ну, давай…

Отбежал в кусты, и метров сто пятьдесят по-пластунски прополз на огороды, подальше от дороги. Залез в какой-то сарай и через щель наблюдал, как они уходили. Вот так я сам себя спас. Потому что никто из тех, кто попал в эту колонну, не вернулся. Я после войны специально интересовался, узнавал – ни один не вернулся…

Но домой побоялся идти и пошел к знакомому. Он меня спрятал на время в подвале. Папа с Демьяном опять прятались на кладбище в этом тоннеле, а Вася спрятался в другом месте. И слышим, все ближе и ближе гул канонады, вот так нас и освободили. Тут уже, конечно, все плакали, радовались.

А буквально на третий или четвертый день – призыв. Папу из-за возраста не призвали. В 41-м Демьяна не призвали из-за болезни сердца, но тут взяли без разговоров. А меня по возрасту еще не должны были призвать, но у меня и Вася 1925 г. р. и почти все друзья на год старше, поэтому я решил пойти вместе с ними. Сказал на комиссии, что я 25-го года, и меня тоже призвали.

Пешком дошли до Рыбницы, а там вдруг стали разбираться, как это так, два брата, не близнецы, но оба 1925 г. р. Так все выяснилось, и меня вернули обратно.

А Демьян с Васей попали служить в разные части. Демьян из-за своего здоровья служил где-то в обозе, с лошадьми. А вот где воевал Вася, он об этом совсем ничего не рассказывал. Начнем расспрашивать, а он скажет только: «Воевал…», и все. Он у нас какой-то скрытный был. И уже только его сын мне с его слов рассказывал, что как-то при бомбежке его засыпало землей. Вася потом рано умер из-за ранений…

А Ваня Сиваченко, с которым они тогда вместе призывались, рассказывал, что их долго даже не переодевали в форму.

Сколько мужчин из села призвали и сколько из них вернулось?

Таких цифр я никогда не знал. Знаю только, что из моих одноклассников с фронта вернулось всего трое: я, Чебан Иван и Коля Рок. Коля был награжден орденом Славы. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградной лист, по которому разведчик взвода пешей разведки 125-го стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии красноармеец Рок Николай Иванович 1925 г. р. был награжден орденом Славы 3-й степени: «13.09.44 красноармеец Рок с группой других разведчиков под прикрытием темноты пробрались в глубину обороны противника в районе села Сент-Домокош, и точно выявив его расположение и огневые средства, напали на него.

Разведчики смело бросились на врага и забросали гранатами траншеи и блиндажи. Противник, не выдержав натиска разведчиков, в панике, бросая оружие, отступил. В этом бою тов. Рок уничтожил 7 солдат противника и захватил ручной пулемет»).

Саша Савицкий, но тот постарше, тоже вернулся живой. Кобжилян вернулся после ранения в колено. Из нашего села, кстати, двое получили звание Героев Советского Союза, а один стал полным кавалером ордена Славы. (Выдержка из «Википедии – «На фронт ушли 442 жителя села Сырово, и 254 из них не вернулись с поля боя. 328 за ратные подвиги на фронте были награждены орденами и медалями. А двое уроженцев села: Сиваченко В. Г. и Чумак Д. М. были удостоены высокого звания Героев Советского Союза».)