Страница 7 из 26
Дейвин вдруг заметил, что оба его локтя стоят на столе, и он держится пальцами за виски. Но он все равно кивнул, предлагая Инне Ревской продолжить объяснение. Она кивнула в ответ и продолжила говорить:
- Теперь два признака от левых. Левые первым признаком диктатуры называют массовые репрессии. Пришедший к власти диктатор и его подручные и подчиненные убивают всех, кого не удается оболванить. А вторым они называют специфические социальные изменения в общественном поведении. Население, не ушедшее в оппозицию к диктатуре сразу, поддерживает репрессии, разделяя позицию хунты и не понимая перспектив. Эти изменения можно заметить по обеднению словаря, формирующейся беспомощности, социальной апатии и деградации вплоть до потери чувства времени и других важных бытовых деталей.
- Кажется, понимаю, - сказал Дейвин, чувствуя воодушевление, граничащее с радостью, и опустил руки на стол.
- Вот как? - Ревская приподняла брови, - не поделитесь?
- Мне кажется, Инна Владимировна, что те, кто присоединяется к диктатуре, теряют самостоятельность, а за ней и человеческое достоинство. А те, кто сопротивляется, теряют надежду видеть достойных людей рядом.
Ревская усмехнулась:
- Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
- Спасибо, - Дейвин наклонил голову, - я читал Бродского и польщен. Таким образом, администрация империи Аль Ас Саалан в Озерном крае... диктатурой не является?
- По признакам от правых - нет, - подтвердила Инна Владимировна. - А по признакам левых - увы.
- Я что-то должен за консультацию? - спросил граф.
- Заплатите за мой кофе, и мы в расчете, - Ревская пожала плечами и поднялась. Дейвин не особенно утруждал себя маскировкой, просто вышел из кафе, дошел до водоската и поставил себе портал. Через час он был уже в резиденции наместника и ждал в приемной, когда Димитри освободится.
- Мой князь, - сказал он, едва войдя в кабинет, - а ведь Полина была права. Легализация ее торговли сейчас становится вопросом твоей и ее репутации. Несмотря на то, что это решение неизбежно влечет за собой огромный скандал.
Седьмого декабря мы очередной раз встретились с ребятами, выжившими, миновав бойню в Заходском, и чудом уцелевшими после зачистки двадцать третьего года. На этот раз на системе подвалов и канализационных коллекторов в Веселом поселке. Дейвин, глядя на схему, предоставленную городскими службами, только что матом не крыл неповинных ни в чем проектировщиков, которые в семидесятом году никак не могли предвидеть в этих коммуникациях ничего крупнее крысы. В восьмидесятых, со слов Полины, там завелись беспризорники, а в две тысячи двадцать шестом пришла и фауна. Задолбанные маги строили системы освещения, способные работать непрерывно до недели, а нам оставалось только надеяться, что этого хватит и фауна не придет сюда еще раз. Гранатами и боевыми заклинаниями в системе коммуникаций пользоваться было запрещено, да и выстрелы не приветствовались. Охотникам выдали огнеметы, а Сопротивление работало напалмом. Естественно, самодельным, липким и жирным. Поэтому их отправили на пустыри за Коллонтай, где начатая и незаконченная стройка опять проросла крысиными ходами беспризорников, половина которых, наверняка, была уже частью фауны или стала ее едой. А наш отряд в сопровождении сааланского мага, неведомым образом прибившегося к Сопротивлению, работал с ними, потому что другого мага у нас не было. Выглядел этот Эник, которого наверняка звали Эньян или Эние, довольно живописно. В джинсах, армейских берцах, свитере и зимней лыжной куртке синего с серым цветов он ничем не отличался от других ребят из "свободной Невы" - пока не снимал бандану. Вся национальная сааланская любовь к ярким цветам была сосредоточена в его прическе. Вероятно, он недавно остриг волосы и развлекался как мог, на его голове красовался шикарный фиолетово-алый градиент от висков к макушке. С тоскливой мордой парня, носящей следы мощного недосыпа, это контрастировало очень резко, получался какой-то лютый постпанк. Да Айгит сопел, воротил нос, но придраться не мог. Впрочем, Энику было все равно, как на него смотрят, а фигачил он по-честному, без дураков.
Мы закончили чистить ближний к дороге кусок пустыря, сняли крыши со всех землянок вместе с ветами, вызвали полицию на останки и кости и курили, дожидаясь машину судмедэкспертов. И тогда кто-то, то ли Соленый, то ли Пряник, спросил меня, что на самом деле было со мной после ареста.
- Сперва два месяца допросов, - сказала я, притаптывая окурок в снегу. - Я их не помню, допрашивали наши, - я кивнула на Дейвина, - вот под его руководством. По тому, что я знаю от него и Лейшиной, похоже, был конвейер специально для меня. Потом какое-то время мной занимался сам наместник, это было почти терпимо. В смысле, когда я не просыпалась в госпитале после разговора с ним. А потом они закончили, стали решать, что со мной делать, и тут я вдруг свалилась.
- А что с тобой было-то? - уточнил Пряник.
- Какие-то проблемы с иммунитетом, - я пожала плечами, - я не вдавалась. Но сдохнуть они мне не дали, как я ни пыталась.
- Твое дело поэтому прекратили, да? - догадался еще один парень, я его не знала, но ходил он в группе Соленого, и меня, хоть и понаслышке, видимо, знал.
- Да какое там прекратили, - отмахнулась я. - Третий суд еще до весны должен начаться в их столице, меня туда отправят в обязательном порядке. Вот на этом суде и будут выяснять, кто кому что должен.
- Ага... - кивнула Дохлая. Кто-то еще из "городских партизан" стоял рядом с ней и грел уши, но я не заметила, кто, потому что глядела в основном на проспект, откуда должна была появиться машина судмедэкспертизы. - А кольцо наместника у тебя - это из каких соображений?
- Ну, - пожала я плечами, - это нам он наместник. Своим-то он князь. И ему надо было в их субординацию меня как-то вписывать, чтобы его люди понимали, кто я и что обо мне думать. Лечили-то меня на его деньги.
- Организационное, значит, - резюмировал кто-то.
- Типа того, - согласилась я. В машине, по дороге в казарму, я очень тихо радовалась тому, что мне не задали вопросов про Полину. Судя по тому, что творилось в сети вокруг ее имени, ответить хотя бы настолько же внятно, как про саму себя, и не сорваться в истерику, у меня не было ни одного шанса из ста. В этом раскладе уже даже в теории не было вопроса о ней, который не стал бы намеком. С другой стороны, может, потому и не спросили. Им-то скандал с перестрелкой тоже нахрен не сдался. Кому он реально был нужен, тех после ноябрьского случая одних по городу не отпускали, только с гвардейским сопровождением или с ветконтролем. И на всех навесили оранжевые бейджи с надписью "пресса" с ладонь величиной.
Асана, незаметно оказавшаяся несколько не у дел, затосковала. Общаться с отрядами Сопротивления она отказалась наотрез, и вышло так, что в начале декабря виконтесса окончательно передала графу да Айгиту командование Охотниками, сказав, что до весны включаться в процесс не намерена. Пользуясь освободившимся временем, Асана побывала дома несколько раз, успешно поставила подросших свинок в упряжь и обучила нескольких сайни поумнее управлять повозкой. Но находиться в столице всю зиму было бы дурно для ее репутации, знать могла решить, что Димитри отстранил своего вассала от дел. И она, пообещав челяди и вассалам появиться до начала зимы, вернулась из яркой осени столицы Саалан в Озерный край. Там зима уже началась, с серого неба сыпался черный снег, становясь белым около земли, и оставляя на полях и кронах леса белые пятна. Князь был занят делами, новой подругой и еще чем-то странным в компании мистрис Бауэр. Асана не рискнула спросить его прямо, и решила поговорить об этом с женой своего донора, Валерией. После рассказов за чаем об успехах поросят, охотно возящих тележку и почти не сопротивляющихся наморднику, мешающему свинкам рыться в канавах прямо в упряжи, она спросила: