Страница 13 из 38
Внезапно Дагмар перестала икать. С заднего сиденья послышались мучительные звуки сдерживаемых спазм, вскоре сменившиеся мажорным аккордом облегчающего потока.
- Даги, что ты творишь! - горестно воскликнул Загреб-ский. - Я же только что чехлы постирал!
- Не свисти, Загребский, никаких чехлов ты сроду не стирал, - отозвалась Мила. - Однако здесь целый потоп. Какой уж тут на фиг Фридрихсбад. Давай-ка, поворачивай к ее дому. Адрес знаешь?
Дома Мила приказала Алику внести поникшее тело Дагмар в ванную и закрыла за собой дверь.
- Получается, ей вообще нельзя пить, - бормотал Загре-бский озабоченно открывая одну за другой дверцы кухон-ных шкафчиков. - Бывают люди, которым алкоголь попро-сту противопоказан в силу природных особенностей орга-низма. О, кое-что тут все же есть.
Загребский с довольной гримасой извлек на свет буты-лку ликера "Егермейстер".
Из ванной вышел Алик. На немой вопрос Загребского он отрицательно покачал головой.
- Не расстраивайся, - утешил его бородач. - Значит, продолжим партию. Ты "егеря" будешь?
Алик передернул плечами и затряс головой.
- Тогда я сам на сам. Будь здоров.
Загребский наполнил ликером чайную чашку и с видимым удовольствием выпил.
- Замечательная настойка. Более полусотни трав. Про-сто-таки эликсир здоровья. Незаменимое средство для укрепления иммунной системы. Его еще Федор Михайлович шибко уважал, царство ему небесное. Зря ты отказываешь-ся, ей-богу... - Загребский снова взялся за бутылку.
Из ванной с поджатыми губами вышла Мила. Следом на нетвердых ногах показалась Дагмар в наброшенном на плечи махровом халате. Безжизненное лицо девушки было лишено красок. Она сделала несколько шагов и опустилась на кровать.
- А тебя в Россию не тянет? - Мила протерла ладонью запотевшее стекло "опеля". Машина неслась по пустому в ночной час автобану. Алик мирно храпел на заднем сиденье.
- Чего я там не видел? - зевнул Загребский. - Носталь-
гия - удел сентиментальных недоумков.
- Да ладно. Русские люди за границей всегда тосковали по родине. Взять хотя бы твоего Достоевского...
- Достоевский не тосковал по родине, - возразил Заг-ребский. - Как можно скучать по стране, в которой тебя приговорили к расстрелу за одну лишь болтовню по пятницам у Петрашевского?
- Разве его расстреляли? - недоуменно спросила Мила.
- Вам, миледи, определенно есть смысл хотя бы иногда листать что-нибудь на сон грядущий. Весь их кружок поставили к стенке, имитируя расстрел, но в последнюю минуту казнь заменили каторгой. Один из его товарищей после этого сошел с ума. Так что, откинувшись на волю, Федор Михалыч отваливал за границу, как только у него заводились деньги. Когда с супругой, когда с подругой.
- Это неважно, - отмахнулась Мила. - Все равно он лю-бил Россию и был российским патриотом.
- Философы такого калибра не бывают патриотами, - покачал головой Загребский. - Их дух витает в таких вы-сях, где категории бытового патриотизма просто не сущест-вует.
- И все-таки, - упорствовала Мила, - многие эмигран-ты испытывают ностальгию, с этим не поспоришь.
- Люди редко анализируют свои чувства. Чаще всего они нормальную человеческую грусть по невозвратному прошлому принимают за ностальгию по оставленным горо-дам и странам. Чтобы избавиться от такой ностальгии, лучше всего посетить этот самый утраченный рай, из кото-рого в свое время бежал, как из чумного барака. Большин-ству это помогает.
- А как быть меньшинству?
- А это уж пусть они сами решают, что им лучше - ос-таться в нормальной стране или вернуться в сдуру покинутое отечество. Жить по закону или "по понятиям". Со скучными европейцами или среди одурманенного бредня-ми о "новом русском мире" плебса, мнящего себя высокоду-ховным наследником Толстого и Достоевского.
- Сам ты плебс, - обиделась Мила. - Народ ошибаться не может. Народ, между прочим, всегда прав.
- А главное - убежден в своей правоте, - неожиданно засмеялся Загребский. - И знаешь, что самое смешное? Эти ностальжёры из меньшинства уверены, что страна, которая их приютила, устроена неправильно, а как ее сделать правильной, знают именно они - пришельцы из развалив-шейся, обанкротившейся во всех смыслах империи, живу-щей торговлей керосином...
Страстный монолог бородача прервал телефонный звонок.
- Ого, - Загребский посмотрел на часы. - В три часа ночи без серьезного повода не звонят.
- Але, - он нажал кнопку приема и включил громкую связь.
- Здравствуй, Загреб, - послышался женский голос. - Узнаешь?
- Габик, как же тебя не узнать, - с ласковой иронией отозвался Загребский. - Но что тебя заставило потревожить мой покой в столь поздний час?
- Догадайся сам, ты же умный. Аналитик хренов.
- Вряд ли ты достигнешь поставленной цели, разгова-ривая в подобном тоне, - вздохнул Загребский.
- Ничего, достигну, - голос в трубке был злым и уста-лым. - Куда вы, на хрен, денетесь.
- Детка, какая муха тебя укусила? Не дай бог, с Данутиком опять разосрались?
- Не дождешься, - огрызнулась трубка. - Лучше скажи,
это ты к нам прислал эту шалаву московскую со своим малохольным хахалем?
Мила возмущенно приподнялась в кресле, но Загребс-кий предостерегающе поднял руку.
- Малохольный хахаль - это недурная аллитерация, - осторожно ответил он. - Но в чем, собственно, фишка, как сейчас говорят на нашей исторической родине?
- Короче, - голос в трубке грозно зазвенел. - Какие-то гады сегодня подожгли наш киоск.
- Должен тебя огорчить, Габик, - ответил Загребский полным сочувствия голосом. - Мои московские друзья тут ни при чем. После вашей встречи в Страсбурге они все время со мной. У них стопроцентное алиби.
- Я на них и не думаю, - голос устало стих. - Им такое провернуть - кишка тонка. Я про другое. Пока страховка разберется, пока заплатит, пройдет куча времени. А нам работать надо, сезон проходит. Короче, срочно нужны деньги на ремонт.
- Габик, ты же знаешь, моя сольвентность оставляет желать лучшего...
- Господи, мне бы и в голову не пришло просить у тебя взаймы. Но эта московская мандолина предлагала платную фотосессию... Ты можешь с ней связаться?
- Московская мандолина слушает, - спокойно сказала Мила, наклонившись над телефоном. - И если ты, курва эльзасская, прикусишь свой поганый язык, то мы сможем поговорить о деле...
Мила отключила громкую связь и поднесла трубку к уху. Тем временем "опель" поравнялся с указателем "Karlsruhe" и, мигая оранжевым фонариком, съехал с автобана в заснеженный ночной город.
Мила с треском захлопнула крышечку телефона.
- Договорились? - Загребский, подрулил к спящему об-щежитию.
- Договорились, - раздраженно ответила Мила. - Эти сучки с первой минуты меня невзлюбили. Условия ставят, будто они фотомодели какие. Лесбиянки чертовы...
- Беда-то ведь небольшая, - философски заметил Заг-ребский, паркуя машину. - Главное, что они идут на контакт. Алька, кончай ночевать, приехали! - гаркнул он, перегнувшись через спинку сиденья.
На третьем этаже общежития поперек прохода лежал Пауль, наполняя гулкий коридор мерным храпом.
- Совсем немного недотянул, - заметил Загребский, переступая через тело. - Всего-то метров восемь.
- Не всякий алкаш взойдет на этаж, - нетрезво засме-ялся Алик.
Пауль неожиданно перестал храпеть и поднялся на ноги.
- Это я-то алкаш? Ты на себя посмотри, ботаник позорный! Выходит, если рабочий человек принял сто грамм для снятия стресса, то он алкаш. А когда какой-нибудь член, сцуко, корреспондент лыка не вяжет, так он, бля, культурно подшофе, так, что ли?! Ты смотри, студент, как бы тебе с таким мировоззрением проблем не нажить. С Паулем поссориться легко, прощение вымолить трудно...
Обозначив таким образом свое жизненное кредо, Пауль вернулся в исходное положение и снова захрапел.
- В общем, так, - сказала Мила с остервенением. - Зав-тра Загребский отвезет меня в Страсбург. Устроим фото-сессию с этими строптивыми блинщицами. А ты, ненаглядный мой, садись в поезд и дуй в Кёльн покорять Ашхен. Коли потребуется, поедешь оттуда в Гамбург. Если мы каждую плясунью-пенсионерку будем втроем обхажи-вать, то и за год не управимся...