Страница 42 из 63
Сработало. Дети утихли, заскучали. Коля хотел возразить, но передумал. Ах, как мало времени на общение, на какие-то индивидуальные контакты! Маша чувствовала, что ребята тянутся к ней, хотят слышать от нее ответы на вопросы, которые их занимают. Но у Марии Кирилловны каждая минута на счету. Только по делу. Только по существу. Все частное, пожалуйста, на перемене. Может, зря она так? Дева по знаку гороскопа, что поделаешь.
В 11 "Б" на этот раз не блеснули ничем оригинальным, однако читали неплохо и выбор стихов порадовал преподавателя. Пока слушала, Маша успокоилась и забыла о преследовании Бородиной.
Коля опять задержался после звонка, явно хотел что-то сказать, но не решался начать. Колосова решила помочь ему.
- Коля, вы хотите мне что-то сказать?
- Да, пожалуй. Я о Маяковском... Никогда не думал, что ругань и всякая нецензурщина может быть поэзией.
Маша улыбнулась.
- А вы не читаете современную литературу?
- Так это современная. К тому же можно поспорить, поэзия ли это вообще.
- А каких поэтов вы любите? Есть любимые?
Коля на миг задумался.
- Лермонтов, пожалуй.
Мария Кирилловна удивилась:
- А как же вы не видите связи с Маяковским? Он ведь тоже романтик до мозга костей. Их с Лермонтовым определенно объединяет, по выражению самого Маяковского, "общей лирики лента". Разве нет?
Коля задумался. Маше нужно было добраться до кафедры, глотнуть чаю, а то горло немилосердно саднило от сухого воздуха, нагретого пылающими не по сезону батареями. После того как во всей школе на окна поставили стеклопакеты, в классах стало совсем нечем дышать. Да и на кафедре. А окна откроешь, дует.
- И все-таки Лермонтов - это настоящая поэзия, а Маяковский... Он будто придуманный, все преувеличено... - размышлял Коля, никуда не торопясь.
- Коля, если хотите, напишите об этом, вот все ваши размышления. Мне будет интересно. Я тогда, возможно, смогу вам более предметно что-то объяснить.
Коля пожал плечами:
- Я попробую.
- Идите же на второй завтрак, вон ребята уже возвращаются из столовой.
Бородин почему-то вздохнул и вышел вместе с Машей из класса. У нее еще один урок у них, поэтому не прощались.
- Маша, у тебя телефон звонил! - сообщила Ирина Николаевна, когда Колосова пришла на кафедру.
Маша бросилась к сумке, достала мобильник и не сдержала удивленного возгласа. На телефоне обозначился пропущенный звонок от... Орлова. Хорошо, на кафедре, как всегда, стоял гомон. Преподаватели, разгоряченные уроками, и на перемене продолжали говорить громко и много. Никто не обратил внимания на возглас Марии Кирилловны. Маша подумала, перезвонить или нет. Однако скоро начнется новый урок, надо хотя бы хлебнуть воды. К тому же и поговорить-то негде. В коридоре шумно, на кафедре шумно и много свидетелей. "Нет, потом уж, когда освобожусь", - решила Колосова.
Однако до конца уроков Маше не давал покоя этот пропущенный вызов.
Глава 4
Автопортрет
Юра вернул долг и, кажется, больше не было повода для встречи. В последний раз Катя была у него в мастерской в середине марта. Как раз тогда он позвонил и предложил забрать деньги.
- Американцы наконец расплатились, - сообщил он. - Не любят они расставаться с деньгами.
- Как, впрочем, и все, - иронично добавила Катя.
- Ну да, - застыдился художник. - Ты прости, я задержал...
- Да я не имела в виду тебя. Так, вообще, сказала, - поправилась Катя.
- Кать, так что, приедешь? - спросил он.
- Заеду после работы.
Ей давно хотелось увидеться с Юрой, поговорить о его книгах. И просто увидеть его... Катя не думала о нем постоянно, но, бывало, что вспоминала с непонятным чувством. Ей не хотелось - это она осознавала - чтобы оборвалось их короткое знакомство, а как поддержать его естественным путем, она не знала. Катя дважды звонила Юре сама. Просто так, узнать, нет ли выставок интересных, узнать о его жизни, а Татаринцев воспринимал эти звонки как напоминание о долге. Да, долг был единственной ниточкой, связующей их до сей поры. Почему у Юры не получалось отдать эти небольшие деньги, непонятно, да и неважно.
Она приехала после работы в мастерскую, оставив машину у офиса и захватив с собой бутылку хорошего вина, сыра, фруктов. Татаринцев был не один.
- Это Лиля, натурщица, - представил он Кате девицу лет двадцати пяти, с ярким макияжем и длинными до пояса распущенными волосами.
Она была немного вульгарна, на Катин взгляд, но лицо ее останавливало внимание. Было в нем что-то цыганское или испанское: крупные рот с пухлыми губами, яркие черные глаза, тонкий длинный нос, летучие брови. На Лиле был наброшенный легкий халатик, под которым, кажется, ничего больше.
Катя достала бутылку и снедь, выложила все на столик.
- О, вино! Говорила тебе, дай вина! - капризно изрекла богемная девица и забралась с ногами на диванчик. - Наливайте!
Юра хмыкнул и полез в шкафчик за своими изумительными бокалами. Катя порезала сыр, вымыла фрукты, выложила их на прекрасное блюдо тонкой работы. Юра разлил вино. Лиля растянулась на диванчике, игриво положив ноги на колени художнику.
- За знакомство! - провозгласила она и поднесла бокал к губам.
Катя тоже выпила. Вино было терпким и вяжущим. Юра взял свой бокал, но не пил. Он взял с тарелки кусочек сыра.
- Юра, ты же пишешь портреты? - спросила Катя. - Ну не те, что на Арбате, а живописные?
- Да вот Лильку сейчас пишу.
Лиля рассмеялась:
- Этот портрет обнаженной натурой называется. Нос на боку, глаза в углу, а все пикантное - в центре!
Татаринцев обиделся.
- Это ты меня с Пикассо перепутала. Кать, ты ее не слушай. Вон, посмотри мой автопортрет, - он указал на картину, стоявшую у стены.
- Ну, себя любимого ты, конечно, красавчиком изобразил, - потешалась натурщица.
Катя нашла нужный ракурс, чтобы получше рассмотреть картину, и раньше привлекавшую ее внимание. Конечно, это не был портрет в классическом понимании. На холсте помимо изображения художника было еще много всего. Возможно, это символические образы, связанные с его внутренним миром, сны, миражи, сиюсекундные порождения. Они все были выражением центрального, автобиографического образа. Катю поразила опять цветовая гамма. Именно в этих цветах, красном, лазурном и серебристо-сером, она видела Юру. И лицо на портрете, не прописанное тщательно, а составленное из фрагментов, поражало сходством. Особенно удались голубые глаза. Они были совершенно живые, зрячие и смотрели прямо в душу.
Катя вернулась на свое место и подумала: "Да, это надо хорошо знать натуру, чтобы так написать!" Юра ревниво наблюдал за нею, все так же сжимая в руке нетронутый бокал.
- Ты почему не пьешь? - капризно протянула Лиля, снимая хорошенькие ножки с его колен.
- Нельзя мне, завтра важная встреча, - оправдывался художник. - Ты же знаешь, если начну сейчас, то не остановлюсь.
"Вот тебе на! - подумала Катя. - Он еще и запойный. Впрочем, чему удивляться? Это понятно было сразу".
- Ладно, не наговаривай на себя! - возразила натурщица. - Еще ни разу не видела тебя пьяным. Ты же умеешь пить, чего ты!
- Что, выпить? - спросил он почему-то у Кати.
- Зачем, если не хочется? - возразила она.
Сама она потягивала вино с удовольствием и уже слегка захмелела. Кате нравилось это состояние. По крайней мере, не мучила мысль о предстоящем замужестве. С Юрой было хорошо и просто, никто никому ничего не должен. Однако у него эта странная Лиля, кажется, обосновалась прочно. Что интересно, это обстоятельство ничего не меняло в Катином отношении к Юре. Может, потому что от него она ничего не ждала?
Они неплохо тогда посидели и расстались довольные друг другом. Юра отдал деньги. Катя вернулась домой, а Игорь даже не спросил, где она была. Ему вполне хватило ее предупреждения, что задержится после работы.