Страница 41 из 63
Глава 3
Опять!
Сразу после весенних каникул школьники сдавали зачет по творчеству Маяковского. Маша Колосова любила рассказывать о нем, а упор делала на дореволюционную лирику. Ребята с интересом слушали тюремную эпопею юного революционера, их ровесника. Маша заметила, что мода на Маяковского не проходит, а популярность его творчества только растет в последние годы. Мальчишки с удовольствием писали остроумные стилизации: Маяковский узнаваем, имитировать его стиль легко. Однако не все способны написать смешно да еще на злобу дня. Старший преподаватель Колосова приветствовала стилизации на тему жизни в школе-интернате. Это было особенно весело и интересно всем.
Женя Малютин, как всегда, блеснул. Вышел к доске, встал в позу поэта-трибуна и объявил громовым голосом:
- "Гимн учащимся престижных школ!"
Маша приготовилась к вольностям и сарказмам.
Женя начал читать в манере Маяковского:
- Вы,
собравшиеся
со всей России
и жаждущие
стать студентами,
На кого вы смотрите,
как на Мессию,
Ожидая,
что поделится знаний
объедками?
Не знаете вы,
что чем школа
понтовей,
Тем меньше там
преподам
дела до вас.
По классу пробежался смешок. Многие с любопытством посмотрели на учителя. М. К. Колосова слушала невозмутимо.
- Страдать вы
там будете
хуже коровы,
которую слепень
ужалил в глаз!
Смех сделался очевидней. Женя продолжал читать, не меняя ораторской позы.
Маша спокойно дослушала крик души учащегося престижной школы и не ответила на его неблагодарные выпады против учителей. Когда Малютин закончил свой "гимн" и умолкли бурные аплодисменты, она сказала:
- Хорошо, похоже, - и поставила в журнал пятерку.
Музыкальных номеров на этот раз не было. Маяковского мало поют, а если поют, то очень сложно. Не для гитары. Аня Сорокина поразила весь класс: она прочла наизусть поэму "Облако в штанах". Всю. Конечно, это заняло уйму времени и было совершенно нерационально, но в ходе чтения у многих возник азарт: "Неужели до конца дочитает?" Постепенно в классе рос гул удивления, потом возмущения:
- Сколько же можно?
Однако Колосова позволила Ане дочитать поэму до конца. Ребята снова аплодировали, и Маша уже не стала, конечно, спрашивать анализ текста и никаких вопросов не задала.
В другом классе Володя Коршунов прочел целиком поэму "Люблю". "Интересно, - подумала Колосова, - что это за мода у них появилась? Или хотели таким образом всех поразить?"
Обычно ученики не баловали объемами выученного стихотворения. Всегда спрашивали:
- А какой минимальный объем? Можно выучить одно четверостишие?
- Пожалуйста! - легко соглашалась Колосова. - Только что о нем говорить будете? Ведь чем больше стихотворение, тем легче его анализировать.
Однако что им до анализа. Если бы не запрет повторяться, все бы выучили у Маяковского "А вы могли бы?" или "Гейнеобразное". И так, несмотря на запрет, пришлось не один раз выслушать эти стихи.
На перемене на кафедру заглянула ученица и попросила Колосову зайти к Валентине Сергеевне, завучу.
- Что-то за тебя взялись, - сказала Ирина Николаевна. - На прошлой перемене мадам Брошкина тебя уже искала.
Маша со вздохом поднялась из-за стола и направилась в учебную часть.
- Мария Кирилловна, зайдите к директору, - оторвавшись на миг от телефонной трубки, велела Вера Сергеевна.
- Зачем? - удивилась Маша.
Завуч тотчас осердилась:
- Ну, вы же понимаете, не на блины!
Маша пожала плечами.
- Хорошо. А зачем я ему понадобилась?
- Он вам все скажет, - ответствовала Вера Сергеевна и вернулась к телефонной трубке.
Колосова еще раз вздохнула и отправилась на первый этаж в кабинет директора. От перемены оставалось пять минут, ей было жаль их. Секретарша директора Лариса славилась своей надменностью и неприступностью. Еще чрезвычайной занятостью. Она не сразу ответила на простейший вопрос:
- Директор у себя?
А секунды тикали. Наконец, Лариса соизволила поднять глаза от компьютера и недовольно процедила:
- Подождите, у него посетитель.
- Я не могу ждать, у меня сейчас урок начнется.
Лариса нехотя встала из-за стола и заглянула в кабинет:
- Александр Михайлович, к вам Колосова.
Затем она обернулась к Маше:
- Заходите.
Маша вошла, чувствуя себя виноватой, хотя в чем она была виновата? Видимо, это свойство всех начальнических кабинетов - внушать посетителям чувство вины и осознание собственной ничтожности.
Однако сам Александр Михайлович Воропаев был молод и демократичен. Когда-то он учился в этой школе, знал ее специфику, теперь преподавал здесь математику. К учителям относился с пониманием. Однако его не спешили назначать директором, пока что он только исполнял обязанности. По традиции положено, чтобы директор был доктором математических наук, а Александр Михайлович дорос лишь до кандидатства.
- Присаживайтесь, Мария Кирилловна, - предложил директор, ответив на приветствие.
Маша села на краешек стула возле огромного стола для заседаний. Воропаев был не один и с посетителем явно накоротке. Выходит, объясняться будут в его присутствии. "Что же ему нужно?" - недоумевала она, но все поняла с первой фразы:
- Мне звонила мама вашего ученика Бородина Коли, - он глянул в памятную записку, - из одиннадцатого "Б".
Колосова невольно воскликнула:
- Опять!
- Вот именно, опять. Вы понимаете, я должен как-то реагировать на ее претензии. - Воропаев повертел в руках ручку. - Поверьте, я полностью доверяю вашему профессионализму. И все-таки, приготовьте для меня ваш календарно-тематический план на год.
- Но ведь он есть в учебной части! - недоумевала Колосова.
- Вера Сергеевна не нашла. Вы лично для меня составьте и занесите, хорошо?
- Хорошо, - пожала плечами Мария Кирилловна и проворчала: - Стоило ради этого беспокоить директора!
- Вы прекрасно знаете, какие бывают родители, Мария Кирилловна... - мягко возразил Воропаев.
- Все, я могу идти? - поднялась Маша и объяснила: - Уже звонок, кажется, прозвенел, мне на урок пора.
- Идите, - отпустил директор. - Извините, что побеспокоил.
Перемена и впрямь уже закончилась. Маша спешила в класс, как раз тот, где учился Коля Бородин. Хотелось спросить у него: "Что твоей матушке нужно от меня? Почему она не дает мне покоя?" Так ведь дело может дойти до проверки на профпригодность...
Конечно же, Мария Кирилловна ни слова не сказала Коле. В чем он виноват? Маше даже казалось, что Коля сам все понимает и переживает из-за хлопотливой маменьки-доносчицы, но ведь родителей не выбирают. Он ведет себя достойно. Вот и сегодня блестяще сдал зачет. Причем в традиционной форме, а это порядком сложнее, чем петь песни и сочинять стилизации. По всем трем пунктам (чтение наизусть, анализ и вопрос по теории) ответил компетентно, с пониманием дела. Добавил, правда, в постскриптум:
- Лично мне Маяковский не нравится.
- Почему, Коля? - перекрывая смешок учеников, спросила Мария Кирилловна.
Бородин пожал плечами:
- Грубый, крикливый. Разве это поэзия?
- Ну вот, - расстроилась Маша. - Я столько вам читала, да и вы сами сегодня прочли много чудесных лирических стихов Маяковского, а вы говорите...
И ребята заспорили, вступились за поэта. Коля спокойно выслушал возмущенные реплики, дождался, пока они стихнут, и ответил:
- О настоящих чувствах не кричат. Это еще Лермонтов сказал.
Короткая перепалка грозила перерасти в долгую дискуссию, а Маша, к сожалению, не могла этого допустить. Зачет и без того занимал непозволительно много времени.
- Я вам рассказывала, что литература развивается по двум линиям: романтической и классической. Помните, у Ницше: дионисийское и аполлонийское? А у Мережковского - языческое и христианское? Так вот Жирмунский это определил как романтическое и классическое начала. Кому-то ближе поэзия Маяковского и Цветаевой, кому-то - Гумилева, Ахматовой. Вам, юным, сейчас должна быть ближе романтическая линия.