Страница 5 из 11
«Я бы не стал», — сказал брат Захария с убеждением. — «Мэттью, подожди…»
Мэттью превратился в языки пламени, сверкая изумрудным светом и подпрыгнул. Он извернулся в воздухе, стройный парень, одетый в черное, брошенный словно кинжал опытной рукой. И приземлился на ноги в тени церковного шпиля.
Мгновением позже несколько обитателей Теневого рынка начали аплодировать. Мэттью изобразил, как снимает воображаемую шляпу и вычурно раскланялся. Даже в пламени его волосы сверкали золотом и лицо его было ярким даже в тени. Брат Захария увидел, как он смеется и запретил сердцу биться быстрее.
Он вдруг испугался за Мэттью, за всех замечательных, сияющих детей своих дорогих друзей. Когда ему было столько, сколько Мэттью сейчас, они с Уиллом прошли сквозь огонь и пылающее серебро. Их поколение страдало, чтобы следующее могло жить в лучшем мире.
Джем подумал, что эти дети, привыкшие принимать любовь, без страха идущие сквозь тени, могут быть уничтожены, шокированы провалом. Возможно, кто-то из них будет сломлен. Молись, чтобы провал не наступил.
Резиденция Фейрчалдов, Лондон 1901.
Мэттью все еще думал о своем визите на Теневой рынок на следующий день. В некотором смысле это была удача натолкнуться на дядю Джема вот так. Он был рад шансу продолжить знакомство. Конечно, дядя Джеймс не будет думать, что Джейми плохо выбрал парабатая.
Он встал рано, чтобы помочь кухарке с выпечкой. У кухарки был артрит и мама Мэттью спросила ее, не хочет ли та уйти в отставку, если больше не справляется из-за возраста. Но кухарка не хотела в отставку, и всем в доме не обязательно было знать, что Мэттью помогал ей рано утром.
К тому же Мэттью любил обгонять папу и маму и даже Чарльза и есть раньше завтрак, который он приготовил. Его мама всегда работала слишком усердно и морщины от беспокойства оставались между ее бровей, даже когда Мэттью удавалось ее рассмешить. Она любила булочки с запеченной внутри клюквой, и Мэттью старался выпекать их для нее, если только было достаточно времени.
Больше Мэттью ничего не мог для нее сделать, он не был такой надежной опорой как Чарльз.
— Чарльз Буфорд серьезный и надежный, — сказала одна из подруг мамы, когда они пили чай в Идрисе. Она откусила немного от особых булочек для Мамы. — А Мэттью, ну… он очаровательный.
Тем утром, за завтраком, Чарльз Буфорд потянулся к блюду с мамиными булочками. Мэттью решительно покачал головой и пододвинул локтем блюдо в направлении мамы. Чарльз Буфорд состроил ему гримасу.
Шарлотта рассеянно улыбнулась ему, а затем вернулась к созерцанию скатерти. Она была в коричневом кабинете. Хотел бы Мэттью сказать, что это оказалось небывалым событием, но тогда бы он солгал. Месяцами в атмосфере дома ощущалось что-то неправильное. Не только его родители, но временами и Чарльз Буфорд выглядел рассеянным и огрызался на него.
И тогда Мэттью проклинал саму мысль, что однажды ему будет сказано, что это время, когда ему пора будет узнать правду, что мама собиралась уехать далеко и насовсем. Иногда Мэттью думал, что если бы он знал наверняка — он смог бы выдержать это.
— Моя дорогая, — сказал папа. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Отлично, Генри, — сказала мама.
Мэттью не нужно было веских причин, чтобы любить отца. Он просто любил его и все. Но он хорошо знал своего родителя. Было время, когда вся их семья могла с легкостью заменить головы на длиннохвостых попугаев, и тогда папа рассказывал бы и длиннохвостым попугаям о своем недавнем эксперименте, так и не заметив подмены.
А теперь папа смотрел на маму обеспокоенными глазами. И Мэттью мог представить его говорящим:
— Пожалуйста, Шарлотта! Не оставляй меня!
Сердце предательски дернулось в груди. Мэтью трижды согнул салфетку в руках и спросил:
— Кто-нибудь может сказать мне…
Затем дверь распахнулась и вошел Гидеон Лайтвуд.
Мэттью перестал называть его дядей Гидеоном.
— Что ты делаешь здесь? — спросил Мэттью.
— Сэр, — сказала мама резко. — Правда, Мэттью, называй его сэр.
— Что вы делаете здесь? — переспросил Мэтью. — Сэр.
Мистер Гидеон Лайтвуд коротко улыбнулся Мэттью прежде, чем пересек отделявшее его от стола пространство и положил руку на плечо мамы.
И это перед папой Мэттью!
— Всегда удовольствие видеть вас, сэр, — сказал негодяй Чарльз Буфорд. — Могу я угостить вас копченой рыбой?
— Нет. Нет. Ни в коем случае, — сказал мистер Лайтвуд. — Я просто решил составить компанию Шарлоте в ее переходе через портал в Идрис.
Мама официально улыбнулась мистеру Лайтвуду. Так, как она никогда не улыбалась Мэттью.
— Очень мило с твоей стороны, Гидеон. Но в этом нет никакой необходимости.
— Высшая необходимость для любой леди всегда иметь рядом сопровождение джентльмена, — возразил ей мистер Лайтвуд.
Его голос был дразнящим. После завтрака Мэттью обычно ждал, чтобы доставить отца вниз, в его кресле, в его лабораторию, но этого вынести он не мог.
— Я должен увидеть Джеймса по очень важному делу и немедленно, — сообщил он, слегка наклонившись вперед.
Он резко распахнул дверь и не потрудился ее придержать, когда она захлопнулась, отделив его от зала для завтрака. Но прежде он услышал, как мама извинилась за него.
И мистер Лайтвуд ответил:
— Все в порядке. У него трудный возраст, поверьте мне, я хорошо это помню.
Прежде, чем уйти, Мэттью забежал к себе в спальню, чтобы привести в порядок волосы, манжеты и разгладить свой новый зеленый жилет перед зеркалом. Он уставился на свое лицо в стекле, обрамленном золотом. Хорошенький, но совсем не такой умный, как все в его семействе. И он вспомнил, что сказала женщина фейри: Говорят, только мелководная речушка может сиять столь ярко.
Он слегка наклонил голову, когда смотрел в зеркало. Люди думали, что его глаза темные, такие же, как у мамы, но это было не так. Зеленый цвет был таким темным, что мог обмануть людей, если только свет не падал особым образом и тогда они сверкали изумрудным. Его глаза были трюком, так же, как и все остальное в нем. Он вытащил флакон с эликсиром правды из рукава.
Дядя Джем не видел, как он купил его. Даже дядя Джем не заподозрил бы, что у него это есть. Дядя Джем не будет шпионить за ним. Когда дядя Джем что-то говорит, ты верил в это: вот такой он был человек. Мэттью воздержался от того, чтобы упоминать свои мысли о Гидеоне Джеймсу, ведь Мэттью был душой сдержанности, а Джеймс имел чудовищный характер. Прошлым летом идеально дружелюбный Сумеречный Охотник Огастус Паунсиби прибыл в Лондонский Институт во время своего путешествия за границу, и Мэттью оставил его в компании Джеймса меньше, чем на полчаса.
Когда Мэттью вернулся, он обнаружил, что Джейми бросил Паунсиби в Темзу. Все, что Джеймс сказал, было лишь, что Паунсиби оскорбил его. Это был подвиг, ведь Пауснсиби был взрослым Сумеречным Охотником, а Джейми на тот момент было только четырнадцать.
И все же, сколь ни впечатляюще, подобное не могло считаться хорошими манерами. Ни Джеймс, ни дядя Джем не купили бы эликсиры, подобно ворам, и уж точно бы не стали даже думать о возможности применить их. Только, какой вред может причинить правда, когда он, наконец, узнает ее?
Мэттью подумывал добавить капельку в завтрак сегодня утром, тогда бы папе и маме пришлось бы рассказать ему, что же все-таки происходит в доме. И теперь, когда мистер Гидеон Лайтвуд завел привычку появляться у них по утрам, он жалел, что не воплотил свое намерение в жизнь.
Мэттью покачал головой, глядя на свое отражение, намереваясь запретить себе предаваться меланхолии и дурацким идеям.
— Я выгляжу щеголем? — спросил он Мистера Оскара Уайлда. — Я выгляжу энергичным и жизнерадостным?
Мистер Оскар Уайлд лизнул его в нос, потому что мистер Оскар Уайлд был щенком, которого Джейми подарил Мэттью на день рождения. Мэттью счел это одобрением.
Мэтью указал на свое отражение.