Страница 2 из 6
- К ней-то ты зачем попёрлась, горе луковое! - схватился за голову расстроенный начальник. - Сколько раз тебе повторять: никакой самодеятельности - советуйся со мной, прежде чем к таким людям соваться!
- Я её случайно в больнице встретила, когда флюорограф проходила. Вошла в кабинет, а она как раз переодевалась. Увидела синяки и просто предложила помощь, - объяснила со вздохом, понимая, что всё сказанное шефом пока что прелюдия, основной разнос ещё впереди.
- Господи, какую помощь?!
- В Ростове есть хороший реабилитационный центр для жертв домашнего насилия. Нам про него на семинаре по социальной журналистике рассказывали, я оставила ей визитку...
- Насколько я понял из твоего предыдущего лепета, факт насилия женщина не подтвердила, - прервал мои путаные объяснения мрачный Родион Васильевич.
- Да, но...
- Но тебе её слов оказалось недостаточно, и ты пошла собирать сплетни по соседям Дорохиных, так?
- Между прочим, многие из них уверены, что в синяках домочадцев этого "уважаемого" человека виноват он сам, а не лестница!
- Они видели как он бил жену или сына?
- Ну...
- Нет! Получается, Лиза, ты в рабочее время без санкции руководства собирала сплетни! - в голосе Морозова зазвенел металл. - Именно это я сказал Геннадию Дмитриевичу, до которого дошли слухи о твоих, порочащих его честь и достоинство, изысканиях. Между прочим, он теперь грозит нам судебным разбирательством!
- Но я не сделала ничего противозаконного!
- Ага, ничего. Ты всего лишь спрашивала у посторонних людей, не избивает ли господин Дорохин членов своей семьи! Это, Лиза, вообще-то оскорбление и клевета, то есть уголовно наказуемые деяния!
Теперь настал мой черёд негодовать:
- А если это не клевета, мы так и будем сидеть сложа руки и молчать в тряпочку под страхом суда?! Его сыну всего девять лет! Вам его не жалко?
- Мне себя жалко, - главный редактор от моей гневной тирады помрачнел ещё больше. - И тебя, дурёху наивную. Пресса - не полиция, у нас нет полномочий наказывать правонарушителей. К тому же у тебя нет ни одного весомого доказательства, а жена и сын Дорохина теперь в один голос уверяют, что живут дружно и счастливо.
- Ага, только лестница, зараза, всё портит! - проворчала, с досады пнув ножку соседнего стула, и демонстративно отвернулась.
Было неприятно и обидно. Вот уж не думала, что Морозов окажется таким трусом и эгоистом. Значит, конфликтовать с городской администрацией, не пожелав дать опровержение по материалу, критикующему деятельность нового главы, он может, а ссориться с местным миллионером боится. Что за двойные стандарты?!
- Ты мне тут губы не дуй! - стукнул кулаком по столу начальник, привлекая внимание. - Хочешь в одиночку сломать систему?! Это всё равно, что бороться с ветряными мельницам, как полоумный Дон Кихот. Не хмурься, я тоже в твои годы был идиотом, в смысле идеалистом - пытался изменить мир к лучшему. Слава богу, с возрастом это проходит.
Нравоучительная лекция не убедила.
- Значит, по-вашему, это нормально, что мужчина поднимает руку на жену и ребёнка? Так и должно быть?!
Морозов отмахнулся от меня как от надоевшей до зубовного скрежета мухи, которую не получилось прихлопнуть, и устало возразил:
- Не должно, но так есть, так было и так будет. Это как кражи, убийства и проституция - неправильно, незаконно и... неискоренимо.
Увы, на это возразить было нечего. От осознания его правоты на душе стало ещё паршивее.
- Что же делать?
- Ничего. В чужой монастырь со своим уставом не лезут, в чужую семью - тем более. Они должны разобраться сами. Нельзя помочь тому, кто этого не хочет, а супруга Дорохина даже ни разу заявление в полицию не подавала.
Я тяжело вздохнула - то же самое практически слово в слово сказал дедушка, когда спросила у него совета.
- Если подаст, какие у неё шансы?
- Никаких, - снова отмахнулся начальник, - муж максимум штрафом отделается, ведь причинения тяжкого вреда здоровью там нет.
- То есть, нужно ждать пока он её забьёт до полусмерти?! - искренне ужаснулась я.
Отвратительная у нас система правосудия! Не удивительно, что женщина боится принимать какие-то меры - понимает, что её никто не сможет защитить, а злить садиста-мужа слишком опасно. Замкнутый круг. Западня!
Почти в таком же положении много лет назад оказалась семья Гориных. Возможно, именно поэтому я принимала эту ситуацию так близко к сердцу.
- Всё, хватит, тема закрыта!
- Но...
- Узнаю, что ты снова к ним сунулась - уволю! - ледяным тоном отрезал Морозов и огорошил неприятной новостью: - Да, чуть не забыл - завтра едешь в Пятигорск на недельный обучающий семинар для фотографов, оформим как командировку.
- Но зачем...
- Затем, что ты у меня не только журналист, но и фотокор на полставки. Поучишься у профессионалов, лучше работать будешь.
- Отправляете в ссылку, да? - сил спорить и возмущаться больше не было. Всё равно бесполезно.
- Ага, в Шушенское, в шалаш! - буркнул угрюмый "ГлавВред". - Заварила кашу и ещё огрызается! Поезжай, пусть страсти немного поулягутся. Всё, никаких возражений, иди, собирай вещи!
День, начавшийся с неприятной беседы, едва не завершился трагедией.
Вечером я вместе с представителями опеки отправилась в очередной рейд по социально неблагополучным семьям, где один нетрезвый и излишне агрессивный родитель набросился на нас с кулаками.
Пока сопровождающий комиссию молодой полицейский сориентировался и надел на буйного алкоголика наручники, несколько человек успели получить незначительные ушибы. А я отделалась синяками на запястье, когда мужчина схватил за руку, пытаясь вырвать фотоаппарат. Подоспевший наряд полиции увёз смутьяна в отделение...
Да уж, весёлая у меня работа, может, уехать не время - не такая уж плохая идея.
Вечерело. Накрапывал мелкий дождь, сопровождающийся резкими порывами ветра (весна в Теменске выдалась поздней и холодной), на улице сгущались сумерки, а в окнах нашего дома не горел свет. Значит, дедушка ещё не вернулся от Яны. Сестра только неделю назад выписалась из роддома, став мамой очаровательной малышки Кристины, и мы навещали их ежедневно, но я сегодня выбилась из "графика".
После беседы с Морозовым, фактически приказавшим мне уехать из города, и тревожного рейда, настроение было далеко не радужным. Я включила свет на кухне, поставила на огонь чайник и пошла в свою комнату переодеваться. Сменила джинсы и блузку на клетчатое платье с длинным рукавом (не очень удобное, зато синяки не видно) и прилегла на край заправленной кровати, обняв огромного плюшевого медведя. Оказывается, Горин не шутил, когда грозился сделать мне такой подарок и вскоре привёз мягкое косолапое чудо ростом почти с меня.
Воспоминания о хирурге расстроили ещё сильнее. Первое время после того памятного лета он хотя бы раз в две недели обязательно заходил к нам в гости. Просто так - на чашку чая, на пару ни к чему не обязывающих слов. Это стало своеобразной традицией, и я сама не заметила, как привыкла к его коротким визитам настолько, что они стали чуть ли не потребностью.
Я не пыталась анализировать свои чувства, мне просто были приятны его присутствие, голос, взгляды, случайные прикосновения и иногда начинало казаться, что эта симпатия, явно выходящая за рамки дружеской, взаимна. Во всяком случае, он больше не смотрел на меня снисходительно как мудрый взрослый на неразумного ребёнка, а после прошлогоднего интервью в карих глазах мужчины читалось даже что-то похожее на уважение.
Я невольно усмехнулась, вспомнив как, просидев над материалом всю ночь, на следующий день пришла к Горину с готовым интервью, вернее сразу с несколькими его вариантами, отличающимися эмоциональностью изложения, стилисткой и формами подачи.
От первого материала после критики и правки строгого рецензента осталось всего четыре предложения, от второго - шесть. Появление третьего варианта Игоря Борисовича очень удивило, четвёртого - озадачило и напрягло, ну а последний, седьмой, думаю, сразил его окончательно. Настолько, что правки Горин больше вносить не пытался. Пробормотал что-то вроде "Такое бы упорство да в мирных целях" и дал добро на публикацию, хотя накануне уверял, что согласовывать и переписывать интервью мне придётся не меньше месяца.