Страница 13 из 15
– Закончим с тобой пока, – сообщил боярин, – сейчас я с твоим другом беседовать буду. А ты пока на его месте повиси, отдохни.
Услышав эти издевательские слова, староста все равно не смог сдержать вздох облегчения. Между тем Кузьма кликнул одного из ратников, и они стали снимать измученного старосту с цепи, опустив сначала на грязный пол, где он едва не потерял сознание. Затем оттащили тело в полуобморочном состоянии в сторону столба, а его место на дыбе занял вертевшийся, как змея, татарин. Обмякшего старосту, как и приказал Евпатий, за связанные руки подвесили на крюк к столбу, для пущего внушения оставив наблюдать за разговором со стороны.
– Значит, тебя зовут Иркен, – глядя на вертевшегося татарина, спокойно проговорил боярин и даже слегка вздохнул, словно ему вдруг стало грустно. – И ты меня отлично понимаешь, как я вижу.
Евпатий помолчал мгновение, изучая вытянутое лицо пленника, и продолжил:
– Устал я уже, дорога была дальняя. Да ты это и сам знаешь. Ночь на дворе почти. Так что перейду к самому главному.
Боярин сделал паузу и спросил:
– Когда на Русь придет твой хан?
Татарин прорычал что-то сквозь стиснутые зубы на своем языке и отвернулся, словно не желая разговаривать с Коловратом.
– В молчанку играть задумал, – кивнул боярин. – Хорошо. Раз тебя разговор с Евсеем не впечатлил, и думаешь, что ты парень крепкий, можно иначе. Не будем зря воздух сотрясать.
Он махнул рукой, и Кузьма воткнул в ребра татарину раскаленный прут. Татарин вздрогнул, но промолчал. Его лицо побагровело, со лба заструился пот, но он молчал. Тогда Кузьма, не отрывая, пару раз провернул этот прут в руках, наматывая на него кожу и куски обугленного мяса. И чуть поднажал, так что прут как в масло стал погружаться в грудь пленника. Это длилось довольно долго, но в конце концов рот татарина раскрылся, и кузницу огласил дикий вопль, от которого у боярина в ушах даже зазвенело. А потом – когда кузнец в фартуке отступил на шаг – пленник начал говорить.
– Придет… – захрипел, коверкая русские слова татарин, но довольно чисто, глядя в глаза Евпатию, – придет великий хан Бату с несметной силой… и раздавит вашего князя Юрия своим сапогом… как навозного жука. В пыль сотрет, в порошок… а всех остальных как дикий зверь разорвет на куски. Возьмет в полон жен и детей ваших и будет насиловать их и пытать страшной пыткой, а потом предаст лютой смерти. Сожжет все ваши города и села. И утопит Русь в крови. Вот тогда живые позавидуют мертвым!
– Когда придет? – ничуть не впечатленный угрозами, повторил вопрос боярин, едва пленник замолчал, уронив голову на окровавленную грудь. – Когда придет на Русь твой хан Бату? Осенью, зимой или в будущем году? Говори, падаль!
Он даже схватил бесчувственного пленника за волосы и встряхнул, но татарин молчал, закатив глаза.
– Карта твоя с бродами где? – пробормотал Евпатий, уже понимая, что тот его не слышит.
Наконец, отпустил волосы татарина, вытер руку о штаны и отступил на пару шагов от дыбы.
– Похоже, перестарались мы немного, – сказал боярин, в недоумении поглядев на Кузьму. – Убери-ка пока свой прут да притащи холодной воды. Окати его хорошенько. Посмотрим, жив али как.
Кузнец отнес раскаленную заготовку к мехам, вышел наружу и вскоре вернулся с деревянным ведром. Размахнувшись, окатил болтавшегося на цепи пленника. Едва холодная вода потекла по измазанной грязью и кровью спине, татарин задергался и застонал.
– Живучая сволочь, – едва ли не с радостью пробормотал Коловрат. – Ладно, хватит на сегодня. А помрет еще, потом перед князем не оправдаюсь.
Боярин бросил взгляд на второго пленника, – обмякшее тело старосты тоже висело на столбе безжизненной тушей.
– Снимай обоих, – приказал он Кузьме, – зови Ратишу и грузите в телегу.
Когда в помещение вошел Захар, вместе со всеми ожидавший снаружи, Коловрат добавил:
– Разыщи немедля лекаря, и пусть срочно их попользует. Авось до завтра доживут. Оставим князю для забавы.
Но на этом события долгого дня не закончились. Проезжая под охраной ратников через хорошо знакомую развилку дорог, откуда вели пути не только домой к боярину, но и сквозь обширные кварталы Столичного города к Ряжским, а также Исадским воротам, группа всадников Коловрата поравнялась с постоялым двором. Возле него, несмотря на поздний час, когда все православные уже готовятся отойти ко сну, собралась довольно большая толпа ремесленных людей и бедноты, кормившихся, судя по одежде, самыми разными промыслами. Работных людей было так много, что они даже запрудили все подходы к постоялому двору, почти преградив путь конным.
Коловрат не был настроен выяснять, по какому поводу случилось это собрание, и поднимать сейчас лишний шум, разгоняя народ. А потому сбавил ход и ехал шагом за спинами своих ратников, которые прокладывали дорогу ему и телеге с пленниками, продавливая толпу грудью своих мощных коней. Но даже те, кого они грубо оттесняли с дороги, не обращали на своих обидчиков особого внимания, поскольку были увлечены речью какого-то мужичка в сером кафтане с длинной бородой. Мужичок этот забрался на телегу, что стояла распряженной у самого въезда во двор, и оттуда что-то бойко, с повадками заправского бирюча[3], рассказывал собравшимся. Погруженный в свои мысли Коловрат, не приглядываясь, даже сначала так и подумал, лишь слегка удивившись, отчего это князь поручил довести до народа новости в столь неурочный час. На дворе был уже поздний вечер, сумерки сгущались, но из окон постоялого двора, на первом этаже которого располагалась едальня, падал тусклый свет, достаточный, впрочем, для того, чтобы собравшиеся могли видеть речистого мужика.
– …так вот, – долетело до Евпатия, когда он уже почти миновал запруду из людских тел, – истинно говорю вам, люди, скоро придет на нашу землю великий вождь степной с несметной силой, которой нет на всем свете сильнее, и раздавит нас и князя нашего Юрия, как навозного жука!
Услышав это, боярин резко осадил коня и остановился, с неожиданным интересом взглянув на самозваного «бирюча». А мужик поправил шапку, воздел руки к темному небу и провозгласил:
– В пыль сотрет нас, несчастных, за грехи наши! Возьмет в полон жен и детей, если будем противиться его воле. Как зверь дикий набросится и разорвет на куски! Русь в крови утопит. Пожгет Рязань и села окрестные!
Завороженная толпа, краев которой уже нельзя было различить в темноте, загомонила. А «бирюч» продолжал сеять панику.
– В позапрошлом годе вы все видели звезду кровавую в небе – это нам знак свыше Господь дает! Нельзя противиться воле степного хана. Все народы, что на востоке живут, уже покорились ему без боя и живут теперь в мире. Наш черед скоро настанет. Если хотим дома наши спасти, надо открыть ворота…
«Где-то я все это уже слышал», – припомнил Коловрат, а уловив продолжение речи, быстро принял решение.
– Эй, Ратиша, – позвал он вполголоса, – а ну-ка, прихватите мне этого балабола. Только тихо, без лишнего шума, чтобы не спугнуть.
Конные ратники развернулись и стали с двух сторон обходить в темноте телегу, осторожно отсекая толпу и приближаясь к вещавшему мужичку. Но тот оказался не так прост. Едва завидев силуэты княжеских дружинников, двигавшихся в его сторону, «бирюч» последний раз взвизгнул:
– Истинно говорю вам, люди, нельзя противиться степному царю, если жизни свои спасти хотите! Бежать надо или покоряться!
И вдруг, развернувшись, резво спрыгнул с телеги и пропал, затерявшись в темноте, среди выходившей из едальни толпы подмастерьев. Ратники, пришпорив коней, прорвались сквозь народ и перевернули вверх дном весь постоялый двор, но никого не нашли.
– Утек, – доложил вскоре вернувшийся Ратиша. – Как сквозь пальцы ушел.
– Ладно, – кивнул расстроенный боярин, – поймаем. Чует мое сердце, что это не последний «бирюч». Знать, не только по лесам окраинным вся эта нечисть ошивается. Уже и к нам в дом полезла.
3
Бирюч – так назывался глашатай в Древней Руси, вплоть до времен Петра Первого. Он объявлял на улицах о княжеских решениях и новых постановлениях, а также контролировал их выполнение.