Страница 2 из 87
— Если ты выйдешь замуж, то отец твоего мужа будет тебе отцом. Так мне говорила няня. Она сказала, что когда ты выйдешь замуж за английского принца Эдуарда[2], то король Англии будет тебе отцом.
Глаза Марии вспыхнули от гнева, захлестнувшего ее:
— Я не сделаю этого! Англичанин убил моего отца! Я не выйду замуж за принца Англии!
Но она-то знала, ей перед друзьями можно говорить все, что хочется, а в жизни многое придется делать наоборот. Стремясь скорее закончить этот разговор, она резко переменила тему:
— Пошли. Мы будем читать и рассказывать разные истории друг другу. Надо отвлечь бедную Битон от грустных мыслей.
Девочки перешли к креслам около окна. Мария уселась в одно из них, а ее подруги устроились вокруг. Казалось, что комната полна испуганных теней. Было нелегко отбросить тяжелые мысли. Конечно, они могли читать и болтать о всяких глупостях, но они не могли забыть, что дядю Мэри Битон убили, и что однажды их маленькая королева покинет мир детства, став женой одного из величайших принцев, который будет выбран для нее.
* * *
Однажды королева-мать заметила слезы на лице дочери. Это встревожило ее. Мария росла слишком эмоциональной. Эту ошибку нужно исправить.
Мария де Гиз[3] подумала, что бдительные опекуны Марии тоже могли обратить внимание на излишнюю слезливость ее дочки.
С тех пор, как убит кардинал, осталось только три человека, приближенных к ней — граф Меррейский, Хантлей и Аргайл.
Будь королева-мать обыкновенной женщиной, она могла бы разрешить себе плакать в присутствии других людей. Но она была королевой, и единственным человеком, к которому она чувствовала доверие, был кардинал.
Еще был регент Аран, глава дома Гамильтонов, в жилах которого текла королевская кровь, пытавшийся примерить на себя корону Шотландии; Аран, которому нельзя было довериться ни в чем и которого она подозревала в тайных связях с Англией; Аран, мечтавший женить своего сына на Элизабет — дочери короля Англии и завладеть еще и английской короной.
А еще был лживый Дуглас, пробывший долгое время в Англии в изгнании и осмелившийся вернуться только после смерти Иакова V[4], а теперь строивший интриги вместе с королем Англии. Именно Дуглас радел за брак между маленькой королевой и принцем Эдуардом. Именно Дуглас явился к королеве-матери рассказать о будущей выгоде этого союза.
А еще был статный красавец граф Босуэлский, лелеявший надежды на брак с королевой-матерью… Был ли он предан ей? Она не знала, кто из этих мужчин мог стать ей другом и опорой. Увы, несчастная Шотландия была страной, разорванной на части рвущимися к власти кланами.
Она ужаснулась, осознав вдруг, что ее дочь, пятилетняя малютка Мария — королева этой чуждой ее сердцу страны.
Ее взгляд замер на маленькой девочке. Все движения Марии были удивительно грациозны. Ее дочь была очень красива, что было заметно уже в столь юном возрасте. Она обратила внимание: даже седовласые дряхлые лорды провожали малышку восхищенным взглядом. Как изящно она сейчас стояла! Во всем ее облике не было и тени смущения или неловкости. Как гордо эта пятилетняя девочка держала голову. Казалось, она вобрала в себя всю красоту Стюартов, и даже легкая примесь французской крови лишь подчеркивала шарм рода, к которому она принадлежала.
Королева-мать обратилась мыслями к Богу, моля его покровительствовать дочери во всех начинаниях.
Она перевела взгляд на лорда Джеймса Стюарта[5] — невзрачного мальчика с тяжелым взглядом невыразительных глаз, взглядом, так непохожим на выражение глаз ее дочери. Он еще оставался ребенком, но черты безмерных амбиций уже тлели в нем. Он думал даже в эту минуту, что, если бы его отец женился на его матери, тогда именно он сидел бы в королевском кресле и именитые лорды преклоняли бы перед ним колени и целовали руку.
«Всевышний! Молю тебя, защити мою дочь от черной зависти шотландцев!»
Маленькая королева терпеливо стояла, пока великие лорды подходили к ней целовать руку. Она с улыбкой поглядывала на них — на Арана, на Дугласа. Они выглядели такими доброжелательными. Вот подошел Джеймс, милый Джеймс. Он торжественно опустился на одно колено, но в следующее мгновение, когда поднял глаза и встретился взглядом с маленькой сестрой, вдруг подмигнул ей. Мария почувствовала волну нарастающего смеха, совсем не подобающего в эту минуту. Ужасно смешно, что высокий статный красавец Джеймс должен опускаться на колени перед своей маленькой сестрой. Конечно, она знала причину. Да, его мать не была королевой, но король, ее отец, был и отцом Джеймса. У Марии было еще несколько братьев и сестер, но ее расстраивало, что ее маленькие подруги — ей не сестры. Однажды она высказала сожаление, что их матери не королевы. Ведь было бы просто замечательно иметь такую большую семью.
Сейчас ее мать не хотела, чтобы она оставалась.
— Королева очень устала, — сказала она, — и уже пора укладываться спать.
А Марии так хотелось задержаться и порасспросить Джеймса об убитом кардинале.
И хотя все целовали ей руку и клялись защищать не на жизнь, а на смерть, они не хотели, чтобы она оставалась. Мария знала, что не должна проявлять недовольства. Королева не должна показывать свои чувства, и мать постоянно учила этому дочь.
Все почтительно замерли, пока она покидала зал, отправляясь к леди Флеминг, своей гувернантке.
— Наша маленькая королева не очень-то любезна сегодня со своими придворными, — с трудом преодолевая смех, произнесла Джанет Флеминг.
— Да, она не очень любезна, — парировала Мария. — Я так хотела остаться поболтать с Джеймсом. Он подмигнул мне, когда целовал руку.
— Мужчины всегда подмигивают тебе — ты ведь королева! — пытаясь подавить смех, произнесла Джанет.
Мария расхохоталась. Ей всегда было легко и весело с ней. Джанет приходилась Марии теткой. Она была очень хороша собою, хотя уже не молода, и казалось, жизнерадостности в ней было не меньше, чем в ее маленькой подопечной. Она тоже была из рода Стюартов, приходясь родной дочерью бабке Марии, а маленькая Мэри Флеминг была ее дочкой. Маленькой королеве было крайне просто уговорить Джанет позволить ей делать то, что ей хочется, и Мария очень нежно любила свою гувернантку.
— Он всего лишь мой брат, — сказала она.
— О да! И должен радоваться этому, — произнесла Джанет. — Если бы он не приходился тебе братом, то в его жесте можно было бы усмотреть оскорбление короны.
Джанет продолжала болтать, пока Мария готовилась лечь спать; это была легкая болтовня о танцах, одежде, играх, и, когда в спальню зашла ее мать, Мария, казалось, на время забыла об утренней истории с Битон.
Королева-мать отпустила всех, кто был вокруг, и Мария поняла, что та пришла отругать ее. Все-таки, это странная вещь — быть королевой — ты не можешь быть искренней на людях.
— Ты плакала сегодня, — произнесла Мария де Гиз Лотарингская. — У тебя было заплаканное лицо, когда ты появилась перед придворными.
Маленькая Мария вспомнила все, и слезы застлали ей глаза.
Бедная Битон! Она вспомнила ее отчаянные рыдания.
— Женщины в этой стране не умывают лицо перед тем, как предстать перед Двором?
— О да, maman[6], но это было такое большое горе. Оно никак не отпускало меня.
Мария де Гиз вдруг смягчилась и наклонилась поцеловать личико дочери. Мария доверчиво улыбнулась, и ее руки мгновенно обвили шею матери.
Королева-мать была взволнована. Мария вела себя слишком открыто, всегда была готова проявить свои чувства. Это была чарующая, но совершенно неуместная черта в характере девочки, вознесенной на вершину власти.
— А теперь, — строго произнесла королева-мать, — достаточно эмоций. Объясни мне причину твоих слез.
— Убит дядя Мэри Битон.
«Так она знала об этом! — подумала ее мать. — Как же сохранить в секрете от детей страшные вести? У маленькой Марии действительно был повод для слез. Кардинал Битон[7], глава римской Церкви на земле еретиков, был ей, конечно, другом. Кто же теперь защитит маленькую Марию от этих людей, рвущихся к власти?»