Страница 20 из 35
0 неправильном употреблении богатства говорит св. Иоанн Златоуст в «Беседах на книгу Бытия». Неразумность человека подобно неразумности молодым наследникам, получившим большое богатство. Они «сами себя низвергают в явную опасность, собирая себе чрез это богатство бремя грехов. Отсюда рождаются роскошь, неуместные удовольствия и бесчисленное множество зол. Не говорю, что это происходит прямо от богатства, а от неумения получивших пользоваться им, как должно. Потому-то и премудрый сказал: добро есть богатство, в нем же нет греха (Сир. 13, 30). Хотя и Авраам был богат и Иов был богат, – продолжает развивать свою мысль отец Церкви, – однако они не только не потерпели никакого вреда от своего богатства, но еще более прославились. Ради чего и почему? Потому, что не для своего только наслаждения пользовались богатством, но для утешения других, помогая бедным в их нуждах и отверзая свой дом для всякого странника»[105].
Пожалуй, обобщенный афористически оформленный образ греха сребролюбия мы находим у преподобного отца Иоанна, игумена Синайской горы, в знаменитом его творении «Лествица возводящая на небо». Подвижнические слова аввы Иоанна, обращенные к монахам вверенной им обители, стали фундаментом православной духовности. В тридцати ступенях (степенях), характеризующих восхождение к совершенному, степень шестнадцатая посвящена искоренению греха сребролюбия. Для св. Иоанна Лествичника сребролюбец – хулитель Евангелия и добровольный отступник. Тьмоглавый бес сребролюбия, приступающий к человеку после сладострастного мучителя (беса похоти и чрева), готов обмануть человека мнимой добродетельностью денег, собираемых, яко бы, для милостыни. Авва Иоанн предупреждает: «Сребролюбие начинается под видом раздавания милостыни, а оканчивается ненавистью к бедным. Сребролюбец бывает милостив, пока собирает деньги, а как только накопил их, так и сжал руки»[106]. Последствие сребролюбия – идолопоклонство: «Сребролюбие – это поклонение идолам, дщерь неверия, извинение себя своими немощами, предсказатель старости, предвозвестник голода, гадатель о бездож дии»[107]. По слову преподобного, нищие деньгами вкупе с нищими духом обогащаются духовно и забывают свою первую нищету.
Эта же мысль прослеживается в сборнике «Пчела». Глава 12-я посвящена теме богатства и корысти и носит название «О богатстве и бедности, и о корыстолюбии». Вот слова, приписываемые Соломону: «Ужасно бедствовать, но хуже обогащаться неправдой». «Как от обжорства возникает отек желудка, а от отека огонь, а от огня смерть, так же и от большого богатства у безрассудных безумие и заносчивость разрастаются». Здесь же высказывания, приписываемые Григорию Нисскому: «Кто желает больших богатств и сел, тот свои годы растрачивает и здоровье губит: лучше бы им свою жизнь пожалеть, чем все это приобретать»[108].
Нравственно-учительный пафос древнерусской литературы получает развитие в народной традиции. Сокровища народной мудрости, собранные В. И. Далем в XIX веке, вошли в сборник пословиц и поговорок. Этот содержательно емкий и лаконичный по форме жанр устной народной речи рисует, с присущим русскому человеку оттенком здорового комизма, негативный образ жадности:
Кабы у меня брюхо из семи овчин, все один бы съел
Что к нему в когти попало, то пропало
Ты на ноготок, а он на весь локоток
Будь малым доволен – больше получишь
Много сытно, мало честно. Малое насытит, от многого вспучит
Тебя звали обедать, а ты пришел объедать[109]
Бедность и богатство в восприятии человека древнерусской культуры противопоставляются часто как антитеза добра и зла, правды и неправды, добродетели и порока. Такое нравственное решение мы находим в многочисленном корпусе сочинений, являющихся духовным завещанием – наставлением от отца к сыну: «Муж богатый, не наставленный истине и оттого неразумный, подобен ослу, золотою уздой укрощенный. Бедные же, но богобоязненные Богу угоднее их». «Жизнь скупцов и сребролюбцев подобна поминкам: все вокруг плачут, но никто не веселится». «Дом скупца – как туманная ночь, что скрывает звезды и свет от многих очей»[110].
Тема аморальности сребролюбия продолжает оставаться актуальной и для русских писателей первой половины XVII века. Обличение смертного греха, второго после гордости, является частым сюжетом виршевой поэзии. Среди образцов подобного жанра «Послание некому сребролюбителю» Антония Подольского, «Слово о нравах сребролюбца» Федора Гозвинского. Федор Гозвинский, знаток греческого и польского языков, состоял на службе в Посольском приказе в должности переводчика в годы царствования Василия Шуйского. Текст «Слова» представляет собой перевод с польского языка 21-й главы «Тропника» папы Иннокентия, создавая завершенный портрет сребролюбца, которого автор обличает:
Всяк сребролюбец скор ко взятию.
Косен к подаянию.
И готов глаголати аще что истощит.
Нем бывает аще что присовокупит.
И не хощет никогда истощевати.
Но всегда хощет исполняти.
И зело велико дело поставляет.
Еже аще когда что истощавает.
Неудобь о сем скорбит, печалуется, докучает.
Жалостьми содержим бывает.
Щедрь в чюжем.
Скуп же в своем.
И немилостив ко всем[111].
Сребролюбец жаден, скуп, немилостив, уныл и печален, милостыню не творит, помощи не оказывает, чужое расточает – свое не отдает, постоянно жалуется на свою бедность. Это же узнаваемые черты гоголевского Плюшкина – доведенный до гротеска, граничащий с инфернальным образ старика-мухомора, человека среднего рода – не то мужчины, не то женщины. Не случайно Чичиков принимает хозяина восьми ста душ за ключницу, а мужики презрительно и иронично кличут его «рыболовом», выходящим на охоту за уличным мусором в виде старой подошвы, бабьей тряпки, железного гвоздя или глиняного черепка. Живописная карикатура Н. В. Гоголя – уродливый портрет мертвой души, убитой жадностью и скупостью, портрет человека, превратившегося из рачительного хозяина в высохшего морального уродца.
Грех сребролюбия, его отвратительные проявления в виде жадности и скупости нравственное чувство русского народа всегда пыталось наказать. Осуждению подвергалось не богатство как благо, даруемое милостью Божьей, но как страсть накопительства, приводящая к нецелесообразно используемому избытку, к излишеству. Особое неприятие вызывал неправедный способ наживания богатства. Так, в повести конца XVII – начала XVIII века «Сказание о богатом купце» основным мотивом произведения выступает справедливое наказание богача, на пир к которому в образе убого человека пришел Господь и был изгнан как недостойный нищий. По промыслу Божьему сын некоего бедного человека в уничижение и вразумление богатого купца должен жениться на его дочери. Совершаемые купцом злодеяния, дабы не исполнились слова Христа, оборачиваются его погибелью. Воля Божья исполняется, а богача-лихоимца настигает кара.
Меру справедливости в отношении к богатому человеку может определить лишь Господь. Однако жадность и скупость как проявление сребролюбивой души, прежде всего, подвергаются общественной нравственной оценке. Назвать человека жадным – означает произнести над ним неумолимый приговор, который сделает его презираемым и вызывающим негодование в глазах общества. Страсть к деньгам и вещам изменяет человека до неузнаваемости. Богатство само по себе есть мощный фактор социального расслоения. Когда же оно становится идолом, то из области социального феномена переходит в область этическую. Скупость и жадность, характеризующиеся как плененность души деньгами и вещами, – предмет нравственно-философской рефлексии А. С. Пушкина. Духовно-нравственная катастрофа сребролюбивой души получила гениальное художественное воплощение в образе барона из «Скупого рыцаря».
105
Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия. Т. 2. С. 713.
106
Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. С. 255.
107
Там же. С. 254.
108
Мудрое слово Древней Руси. С. 292.
109
Пословицы русского народа: Сборник В. Даля: в 3 т. М.:, 1994.Т. 3. С. 53–55.
110
Мудрое слово Древней Руси. С. 98.
111
Виршевая поэзия (первая половина XVII века) / Сост. и коммент. В. К. Былинина, А. А. Илюшина. М.: Советская Россия, 1989. С. 25.