Страница 19 из 35
В пореформенной России в эпоху активного развития капитализма общественная нравственность демонстрировала двойственное отношение к проблеме греха блуда. С одной стороны, общественная мораль, воспитанная христианским учением, поддерживала и утверждала формы благочестия в рамках института семьи и Церкви. С другой стороны, – мирилась и допускала различные отклонения от принятых норм. Это касалось и легализации проституции. Русская литература, в девятнадцатом веке взявшая на себя задачу быть совестью общества, затронула эту тему, а также тему нравственных оснований отношения полов в семье. Духовный вопрос о нравственной стороне брака, заданный Л. Н. Толстым в «Крейцеровой сонате», мучительно решаемый им в христианской парадигме борьбы духа и тела в «Отце Сергии», в романе А. И. Куприна «Яма» стал, своего рода этическим анализом русской социальной реальности и моральной практики. Нравственное падение героинь, по Куприну, есть прямое следствие морального падения самого общества, в котором существует заказ на подобный вид удовлетворения своих вожделений и чувственных влечений.
Если русская классическая литература XIX – начала XX вв. в целом осталась на позиции традиционных нравственных представлений в отношении седьмой заповеди, то XX век, производящий деконструкцию идеалов и ценностей прошлого, значительно трансформировал эти представления, вынеся тему греха как центрального метафизического принципа жизни человека «за скобки». Приближая средневековую тему к этической проблематике современности, мы можем понять христианское отношение к проблемам тела и сексуальности в том ключе, как оно было выражено русской культурой, стремившейся утвердить моральные идеалы православного вероучения в художественном произведении и сохранившей этический смысл Слова.
Слово против сребролюбия. Восточно-христианская традиция, опиравшаяся на восьмичленную схему греховных страстей, считала сребролюбие источником скорой погибели человека. Назидания и послания святых отцов обращены к спасающимся монахам и мирянам. Сребролюбивые души, зараженные страстью к накопительству, – предмет особой тревоги и духовной заботы святых отцов Церкви, подвижников и аскетов. Если сребролюбие есть чуждая и не свойственная природе монашества страсть, по определению св. Иоанна Кассиана, то жадный монах, ревнующий о прочих добродетелях, но не могущий устоять против соблазнов обогащения, не может уже более им считаться. Вот почему в аскетических наставлениях прп. Нила Синайского сребролюбие названо корнем всех зол: «Сребролюбие – корень всех зол; как худые ветви, питает оно все прочие страсти и не дает засыхать тому, что от него процвело»[96].
Сребролюбие, объектом идолопоклонства которого служит богатство, нарушает нравственную целостность души и в этом смысле оно не целомудренно. Почему нравственная категория целомудрия, характеризующая душевно-телесную чистоту и цельность более в вопросах пола, используется авторами текстов применительно к вещному (денежному) накопительству? Ответ читаем у св. Ефрема Сирина: «Корыстолюбец, сребролюбец, любостяжатель – не целомудренны. Как один пленяется телесной красотою, так этот – деньгами; и последний в большей мере не целомудрен; потому что не имеет равного с первым побуждения, которое бы побудило его требованием самой природы»[97]. Страсть к деньгам не естественна. Об этом говорит и апостол Павел в Первом Послании к Тимофею. Именно к этим строкам из Послания прибегает св. Иоанн Лествичник, говоря, что: «Корень всех зол есть и именуется сребролюбие (1 Тим 6, 10); потому что оно производит ненависть, татьбы, зависть, разлучения, вражды, смятение, памятозлобие, жестокосердие, убийства»[98].
В своем слове «На богатолюбцев» св. Григорий Богослов сокрушается о злых, исполненных всех зол, говоря о том, что это бедные люди, не осознающие, насколько они несчастны, и как они близки погибели души своей. К ним относятся и богатолюбцы. Обращаясь к ним, каппадокиец вопрошает: «Для чего изнурять себя? Простое дело – довольствоваться тем, что имеешь. А при неумеренном приобретении велик и труд: ссоры, тяжбы, обманы, ложные клятвы, кроме всего прочего заботы, как мгла, всегда приносят им что-нибудь чуждое. Если ты, сидя за столом с людьми, которые не ниже тебя чином, не соблюдаешь меры и огорчаешь тем, что полными горстями хватаешь всего; то не похвалят тебя. То же надобно сказать и о приобретении; потому что жадность везде отвратительна»[99]. Вразумляя богатолюбцев св. Григорий Богослов вспоминает наказание царя Мидаса, умершего от голода, так как по жадности своей испросил у богов способность превращать все в золото, к чему бы он не прикасался: «…чтоб и тебе потерпеть одинаковую с Мидасом участь, и за худое желание справедливо мучиться голодом»[100].
В одном из творений св. Григория Богослова, озаглавленном «Сравнение жизни духовной и жизни мирской», два образа жизни в виде персон ведут диалог. Жизнь Мирская хвалится наслаждениями, лакомыми снедями, увеселениями и зрелищами, Жизнь Духовная – своим презрением к роскоши, довольствованием малым, целомудренным поведением. Обличая Жизнь Мирскую, Жизнь Духовная указывает, что кипение страстей гнева, исступления, дерзости, пьянства, срамные речи и необузданный смех, как и пренебрежение Бога, родства и дружбы в большей мере бывает у богатых, чем у бедных. «Богатство приносит с собою презорство, а за презорством следует погибель», – выносится моральный приговор[101]. Так, мысль святителя возвращает читателей к евангельской формуле о тесных вратах спасения, ибо широкие ведут к погибели (Мф 7, 13–14).
Грех сребролюбия сопровождает процесс накопления богатства. Моральное осуждение богатства у святых отцов практически всегда связано с духовной проблематикой греха сребролюбия. Богатство оправдано лишь в той мере, насколько является удовлетворяющим естественные нужды человека и позволяет ему оказывать помощь другим, разумно устраивая хозяйственные и финансово-экономические дела малой Церкви – семьи, общества, государства, церкви как духовного и социального института. Непомерная страсть к деньгам однозначно определяется сердечным, душевным и умственным исступлением. «Доколе, скажи мне, будем мы, например, показывать такую жадность к собиранию денег? Что это за умоисступление – каждый день увлекаться этою мучительною страстью и никогда не чувствовать сытости, но быть едва ли не хуже пьяных? Как пьяные, чем больше пьют вина, тем более распаляют в себе жажду и тем сильнейший разжигают огонь, так и предавшиеся сильной страсти к деньгам никогда не успокаиваются, но чем более получают, тем более в них поднимается пламень (страсти) и сильнее разгорается печь. Разве мы не видим, что было с жившими прежде нас, как они, завладев, так сказать, всею вселенною, восхищены были отсюда нагие и без него, с тем только, чтобы там подвергнуться отчету и наказанию за все? Имение (сребролюбца), – указывает св. Иоанн Златоуст, – нередко разделяют между собою многие, а грехи, сделанные им из-за этого имения, уносит с собою он один, подвергается в них мучительному наказанию и ни в чем не находит никакого утешения. Для чего ж мы, скажи мне, так нерадим о своем спасении, и о своей душе думаем, как о чужой? Не слышишь ли, как говорит Христос: что даст человек за душу свою? И еще: какая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщепит (Мф 16, 26)?»[102].
К теме греха сребролюбия святой отец обращается в «Беседах на Послание к римлянам». «Сребролюбец ни о чем не хочет слышать, ни говорить, как только о прибыли росте на прибыль, о бесстыдных барышах, о ненавистных торговых заведениях, о делах приличных рабам, а не свободному человеку; как собака, он на всех лает, всех ненавидит, от всех отвращается, против всех враждует без всякой к тому причины, восстает на бедных, завидует богатым, ни с кем не водит дружбы. Если он имеет жену, детей и друзей и если из всего этого нельзя извлечь ему для себя выгоды, то они являются ему врагами более злыми, чем враги действительные. Что может быть хуже такого безумия?», – восклицает святитель[103]. «Как у пьяного тело бывает синее и расслабленное, такова же и у сребролюбца душа, а лучше сказать, и само тело у него не свободно от этой болезни, но подвержено ей в большей степени, потому что хуже вина изъедают и постепенно истощают его заботы, гнев, бессонница»[104]. Если пьяница может хоть ночью протрезвиться, замечает Златоуст, то сребролюбец пьян своею страстью и днем, и ночью.
96
Добротолюбие. Т. 2. С. 238.
97
Там же. С. 400.
98
Там же. С. 530.
99
Святитель Григорий Богослов. Собрание творений. Т. 2. С. 235.
100
Там же. С. 237.
101
Там же. С. 221.
102
Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия: в 2 т. М.: Издательский отдел Московского Патриархата, 1993. Т. 1. С. 336.
103
Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Послание к римлянам. С. 655.
104
Там же. С. 655.