Страница 64 из 100
Аромат соблазнял тощего мула, он усердно тянул шею в сторону лошадей. Лекарь холодно усмехнулся, с жалостью посмотрел на мула и пробормотал вроде как себе под нос:
— Проголодался? Слушай, что я тебе скажу. Враги и любовники рано или поздно встречаются на узкой дорожке. Люди гибнут за богатство, как птицы за еду. Молодые не смеются над седовласыми старцами. А цветам сколько ещё цвести? Надо уметь уступать другим, это не считается за глупость, а позже может принести выгоду…
Безумные речи и странное поведение лекаря привлекли внимание членов братства, которые в целях маскировки были одеты как обычные крестьяне, пришедшие поглазеть на похороны. Двое двинулись за лекарем следом. Когда он, не переставая нести околесицу и размахивать старым колокольчиком то медленнее, то быстрее, снова повернул к коням, один из членов братства возник перед ним, твёрдо перегородив ему путь, а второй встал за спиной. Оба держали в руках маузеры.
Лекарь ни капли не испугался. Он издал в темноте пронзительный смешок, при звуках которого руки обоих членов тайного общества невольно задрожали. Боец, стоявший впереди, увидел пылающие огнём глаза лекаря, а тот, что стоял позади, заметил, как вытянулась и напряглась его смуглая шея. Большая неповоротливая тень тощего мула падала на землю, словно рухнувшая стена. И тут два коня, не поделив корм, громко заржали.
В шатре горели двадцать четыре красных свечи из овечьего сала, пламя их трепетало, от чего всё вокруг превращалось в жутковатое марево. Алый гроб стоял посередине, в свете свечей казалось, что он полит жидким золотом, что добавляло мистицизма. Вокруг гроба расположили вырезанные из белой бумаги снежные ивы,[94] по бокам гроб «охраняли» фигурки из папье-маше: слева мальчик в зелёной одежде, справа девочка в красной.[95] Эти фигурки изготовил из цветной бумаги и гаоляновых стеблей известный местный мастер Баоэнь. Простая солома и бумага в золотых руках Баоэня превращалась в очень реалистичные фигурки. За гробом стояла бабушкина табличка с надписью: «Табличка в честь покойной матушки из рода Дай, преподнесённая преданным сыном Юй Доугуанем». Перед табличкой в коричневой курильнице зажгли ритуальные оранжево-жёлтые ароматические палочки, дым поднимался вверх, закручиваясь по спирали, а столбики пепла ещё долго стояли над тёмно-красными огоньками и не падали. Отец выбрил себе голову, чтобы показать, что состоит в братстве. Дедушке на бритой голове вырезали острой бритвой полумесяц. Он вместе с главой «Железного братства» по прозвищу Чёрное Око сидел в шатре за столом, наблюдая, как приглашённый из уезда Цзяо похоронных дел мастер обучает отца обряду поклонения: три раза встать на колени, шесть раз поклониться, сложив руки перед грудью, девять раз ударить лбом об пол. Мастеру было около шестидесяти, с его подбородка свисала седая бородка, похожая на серебряные нитки, зубы его были белоснежными, говорил он гладко, и с первого взгляда становилось понятно, что человек этот обладает ясным умом и большим опытом. Старый распорядитель терпеливо наставлял отца, а тому постепенно надоедало, он все движения повторял небрежно.
Дедушка строго наказал:
— Доугуань, нельзя кое-как делать, ты ведь выполняешь сыновний долг, ради этого можно и потрудиться!
Отец сделал несколько движений добросовестно, но стоило отцу отвернуться и заговорить с Чёрным Оком, как он снова перестал стараться. Вошёл какой-то человек и потребовал, чтобы мастер похоронных дел отчитался о расходах. Старик с разрешения дедушки ушёл. На похороны бабушки «Железное братство» потратило несметное количество денег. Чтобы изыскать средства, дедушка и его соратники после ухода отрядов Лэна и Цзяна выпустили в дунбэйском Гаоми свои отпечатанные на низкосортной бумаге деньги двух номиналов — тысяча и десять тысяч юаней. Изображения на банкнотах было примитивным (отдалённо похожим на человека верхом на тигре) и размытым (поскольку печатали с клише для изготовления новогодних лубков[96]). В тот момент в дунбэйском Гаоми имели хождение как минимум четыре разновидности денег, каждая из валют то обесценивалась, то дорожала, то слабела, то укреплялась в зависимости от влияния того, кто её выпустил. Если деньги выпускали вооружённые формирования, большие или малые, это была безжалостная обдираловка простого народа. Дедушка смог устроить пышные похороны для бабушки именно благодаря подобному насильственному захвату, замаскированному под выпуск денег. В тот момент отряды Цзяна и Лэна были вытеснены, выпущенные войсками дедушки «соломенные деньги» достаточно высоко ценились в дунбэйском Гаоми, но благоприятная ситуация продлилась лишь несколько месяцев. После бабушкиных похорон банкноты со всадником на тигре превратились в ничего не стоящие бумажки.
Двое членов «Железного братства» ввели лекаря прямо в шатёр, от яркого света свечей все трое начали моргать.
Дедушка повернулся и с досадой спросил:
— Что надо?
Тот член братства, что шёл впереди, встал на одно колено, прикрыл обеими руками блестящую лысину надо лбом и сказал:
— Господин заместитель, мы шпиона поймали!
Чёрное Око, смуглый здоровяк, получивший своё прозвище из-за тёмного родимого пятна вокруг левого глаза, пнул ножку стула и во всё горло крикнул:
— Выведите его да зарубите, а потом вырвите сердце и печень и подайте нам на закуску!
— Стоять! — рявкнул дедушка конвоирам лекаря, а потом повернулся к Чёрному Оку и сказал: — Может, лучше для начала допросить, а потом уже прикончить?
— Да какого хрена его допрашивать?! — Чёрное Око одним взмахом руки смёл со стола глиняный чайник, вскочил с места, прижал локтем оттопыривавшийся на поясе пистолет и сердито уставился на бойца, обратившегося к дедушке.
— Командир… — в ужасе проблеял тот.
— Мать твою, Чжу Шунь, ты тут видишь ещё одного командира?! Сукин сын, больше мне не попадайся, ты мне как свищ в ухе! — Не переставая браниться, Чёрное Око с силой пнул глиняный чайник на земле, и черепки разлетелись во все стороны, зацепив и снежные ивы по бокам от гроба, от чего бумажные деревья зашелестели.
Паренёк примерно одних лет с отцом наклонился и собрал осколки, а потом выкинул наружу. Дедушка крикнул ему:
— Фулай, отведи командира поспать! Он напился!
Фулай подошёл и попытался поддержать Чёрное Око под руку, но тот оттолкнул его с такой силой, что подросток отлетел в сторону. Чёрное Око прошипел:
— Напился? Это кто тут напился? Неблагодарное ты ничтожество! Забыл о добре и презрел долг? Я учредил братство, а ты пришёл на всё готовенькое! Неужто тигр будет убивать добычу, чтоб прокормить трусливого медведя? Только вот ничего не получится у тебя, недоносок! В чёрном оке песчинке не бывать, вот увидишь!
Дедушка сказал:
— Чёрное Око, ты не боишься потерять авторитет в присутствии стольких братьев?
На лице дедушки застыла холодная улыбка, в уголках рта появились две жестоких вертикальных морщины.
Чёрное Око засунул руку за пояс, нащупал пистолет, затем уставшим голосом издал странное ржание и процедил:
— Да пошёл бы ты знаешь куда?! Забирай своего щенка, и катитесь оба…
Дедушка усмехнулся:
— Легко пригласить божество, да сложно его выпроводить.[97]
Чёрное Око вытащил пистолет и нетвёрдой рукой прицелился в дедушку.
Дедушка взял чарку, сделал глоток вина, надул щёки, прополоскал рот, а потом вытянул шею и выплюнул прямо в лицо Чёрному Оку. Резкий взмах руки — и зелёная фарфоровая чарка размером с куриное яйцо ударилась о маузер Чёрного Ока и со звоном разбилась, а осколки разлетелись по полу. Рука Чёрного Ока задрожала, и он опустил оружие.
— Убери пистолет-то, — железным тоном приказал дедушка. — Ты ещё не рассчитался со мной по одному старому счёту, так что не буянь мне тут.
94
Бумажные деревья — традиционное украшение перед гробом, белый цвет является в китайской культуре траурным.
95
У гроба сжигают, по традиции, бумажные изображения мальчика и девочки, чтобы они на том свете ухаживали за покойником.
96
Речь идёт о так называемых «няньхуа» («новогодних картинах»), отпечатанных ксилографическим способом; такими картинками в 1930-е г. украшали жилища в канун Нового года.
97
Такое выражение используется, когда кто-то из гостей долго не уходит.