Страница 15 из 19
Единственный выход – не появляться сейчас в своём доме, быть всё время на глазах у Фариды. А месяца через два, выбрав удобный момент, всё ей рассказать. Фарида – неглупая девушка и сразу поймёт, что он чист перед ней. Доказательства? Пожалуйста. Ребёнок родился три года назад, когда они ещё не знали друг друга. Сейчас никаких связей с Мариной он не имеет. Уже столько времени она находится в их доме, а он ни разу не навестил её, был всё время с ней, с Фаридой… Да, так и следует поступить.
Селим перевёл взгляд с ковра на окно. Небо на востоке уже слегка порозовело. Селим оделся и, выключив настольную лампу, вышел из кунацкой.
– Ты что, сынок, не спишь? – спросила его Зухра, выглянув из кухни.
– А ты почему так рано встала?
– Не могу уснуть, мне кажется, что все в доме лишились сна и покоя с того самого дня, как приехала она. – Зухра кивнула на дверь комнаты, в которой находилась Марина с ребёнком.
– Ну, ты преувеличиваешь, мама. Разве она или маленький Амир мешают тебе?
– Не мешают, сынок. Не в этом дело… Но не нужны они здесь. Зачем старик пригласил их?..
– Как зачем? Сын-то ведь мой.
– Я против внука не возражаю. Он хороший мальчик и на тебя очень похож. А её зачем? Не подходит она тебе.
– А я и не собираюсь на ней жениться. У меня есть другая.
Зухра всплеснула руками:
– Другая!.. Неужели опять иноверка?..
– Нет. Но если бы даже и была иноверка, я всё равно женился бы на ней. Кто какому богу поклоняется, мне безразлично.
– Как это безразлично?
– А вот так. Знаешь, сколько я за годы войны съел сала, свиного бекона? О-го-го! Так что рай для меня всё равно закрыт.
Зухра всхлипнула, покачала осуждающе головой. Селим подошёл к матери, обнял за плечи.
– Ну что ты, успокойся. Я ведь просто пошутил. Собери мне лучше что-нибудь в дорогу.
– А ты разве уезжаешь?
– Да, прямо сейчас. Меня с работы отпустили лишь на один день.
– А как же отец?
– Что отец? Проведал его. Слава богу, жив, здоров.
– А с ней как же быть?
– Не знаю. Мы виделись, поговорили. Я дал ей понять, что она мне не нужна, сказал, что люблю другую.
– О, Аллах! Весь аул только и говорит о ней да о нас.
– Не обращай внимания, на то людям и даны языки.
– Но ведь стыдно…
– Почему стыдно? Разве мы что-нибудь украли? Совершили преступление?
– Всё равно нехорошо как-то получается. Ты был таким завидным женихом. А теперь…
– А что теперь? Холостой мужчина всегда завидный жених.
– Ты шутишь, сынок. А нам каково?
– Ничего, мама, всё обойдётся. Ты только не обижай Марину. Она неплохая женщина. Если бы я хоть немного любил её, обязательно женился на ней. А без любви… Зря отец старается.
– Да разве можно такую любить… И как это удалось ей соблазнить тебя на фронте, не понимаю.
Селим ничего не ответил. Взяв кружку и ведро с водой, он вышел во двор, разделся до пояса, умылся. Чтобы окончательно разогнать сон, оставшуюся воду вылил на голову. Вернувшись на кухню, положил в портфель свёрток с едой, обнял мать.
– Ну, я пошёл. Счастливо оставаться!
Зухра молча проводила его до ворот.
Амир-Ашраф заснул лишь на рассвете и чуть было не проспал утреннюю молитву. Его разбудила Зухра, внеся в комнату кувшин и таз с водой. Совершив омовение, Амир-Ашраф торопливо вышел из дому.
Вернулся он из мечети быстро – на годекан не заходил. Уединившись в своей комнате, стал обдумывать предстоящий разговор с Селимом.
– Подать чай? – спросила Зухра, приоткрыв дверь.
Амир-Ашраф всегда по утрам пил калмыцкий чай. Но на этот раз от чая отказался.
– Не надо. Селим встал?
– Встал. И давно уже уехал.
– Уехал?!
– Да. Ему надо быть на работе.
– Как же так?.. Не поговорив, не попрощавшись с отцом? – сердито произнёс Амир-Ашраф. – Ну, ничего, я сам поеду к нему!
Марина тоже поздно встала в это утро. Лицо её было бледным, глаза воспалены – она не спала почти всю ночь.
Зухра уже успела подоить корову и буйволицу – Марине оставалось лишь убрать в хлеве, покормить кур, подмести во дворе. Делала она всё это автоматически, надеясь за работой отвлечься от гнетущих мыслей. Любовь к Селиму, притуплённая временем, после ночного разговора с ним вспыхнула в её истерзанной горем душе с новой силой.
Вернувшись из кунацкой в свою комнату, Марина сжала голову руками и прижалась горячим лбом к холодному оконному стеклу. «Всё, он любит другую… Никаких надежд не осталось. Мрак в комнате, мрак за окном, мрак в душе… Зачем жить, если ничто не радует вокруг?.. Да, я стала рабыней своих чувств и ничего не могу поделать с собой. У меня уже нет сил бороться со своей любовью… А ребёнок?.. Как же я забыла о нём? Нет, надо жить! Жить ради сына!..»
Марина долго не выходила из своей комнаты – боялась встретиться во дворе или в доме с Селимом.
Настроение у всех в этот день было мрачное, подавленное. Каждый занимался своим делом молча.
Днем Марина немного успокоилась. Она всегда была грустной. А теперь к этой грусти прибавилась ещё и какая-то мягкая покорность. Весь день она занималась домашней работой. Стирала бельё, готовила обед. Вычистила валявшиеся в чулане медные котлы, и они засверкали в лучах солнца.
Вернувшись с базара, Зухра набросилась на мужа:
– Что ты наделал? До чего довёл нас?! Хоть на улицу не выходи!..
– Объясни толком, что случилось? – спокойно спросил ее Амир-Ашраф.
– О, Аллах! Как будто ты не знаешь, что случилось! Все смеются над нами: мулла привёл в дом свинарку, из её рук еду принимает, а потом за Коран берётся…
В комнату вбежал Амирчик; забравшись к деду на колени, он со страхом стал смотреть на бабушку.
– Перестань кричать, внука испугаешь! – сердито топнул ногой Амир-Ашраф.
Но Зухра не унималась:
– Ты только и думаешь о ней. А меня, детей своих совсем не замечаешь. Когда она уедет? У меня уже нет сил терпеть её в доме. Пусть поскорее убирается к своим свиньям!..
Амир-Ашраф встал, отвёл внука к Марине. Вернувшись в свою комнату, схватил стоявший у двери посох.
– Значит, хочешь, чтобы она поскорее убралась к своим свиньям?! Ах ты, карга старая!..
Марина слышала в своей комнате разговор Амира-Ашрафа с женой. И хотя не понимала, о чём они говорят, чувствовала, что скандал в доме возник снова из-за неё.
Амирчик просился в комнату к дедушке, но Марина не пустила его. Когда совсем стемнело, она покормила сына, уложила спать.
Не зажигая света, Марина сидела на кровати рядом с уснувшим сыном и, скрестив руки на груди, смотрела в окно. Покрытые снегом вершины гор с покатыми склонами казались ей волнами огромного каменного моря. Марина испуганно поёжилась от мысли, что вот сейчас этот тяжёлый, каменный вал накроет её с головой, спрячет навсегда в своей пучине.
Она встала, распахнула окно, подставила лицо прохладному горному ветерку. Постояв немного у окна, разделась, легла на кровать рядом с сыном. Закрыла глаза и представила луга, перелески, разбросанные по берегам красавицы Оки. Вспомнила свои детские и девичьи годы.
Рязань, Россия… Всё осталось там: и добрые соседи, и подруги, и могилы матери и бабушки… Зачем она приехала сюда? Зачем?.. Чтобы сын увидел отца? Увидел дедушку, бабушку, тётю, дядю?.. Увидел. И они полюбили его. Ну а что дальше? Как быть ей?.. Что приобрела здесь она? Селиму не нужна. Зухра и Умму сторонятся её. Правда, Амир-Ашраф заботится о ней как о дочери и не даёт в обиду. Но ведь этого мало. Нет, надо поскорее уезжать отсюда.
Права была соседка бабка Ульяна, сказавшая на прощанье: «Зря покидаешь, милая, родной уголок. Ведь дома и стены помогают». Как там живётся ей? Совсем одна. Ни сыновей, ни внуков. Всех забрала война… А как поживают подруги? Всё так же собираются по вечерам на берегу Оки? Веселятся, поют песни. Может, и замуж кто-нибудь за это время вышел… Почему же она до сих пор никому не написала письмо? А о чём писать? Что хорошего может она сказать землячкам о своей жизни?.. А правду писать стыдно…