Страница 5 из 7
«Между тем около школы собралась толпа, хотя до начала ещё было далеко. Чтобы не скучать, юноши устроили прыжки в длину на снегу, а ребятишки ловили арканом оленьи рога. Зрители возгласами подбадривали прыгунов, а наиболее бойкие из стариков сами становились в ряд. Кто-то принёс пастуший посох и утиное крыло. Посох воткнули в снег, крыло привязали к нему довольно высоко от земли. Нужно было прыгнуть так, чтобы сдвинутыми носками достать до утиного крыла».
Это абзац из романа Рытхэу «В долине маленьких зайчиков».
«Сколько древесины пришлось уложить в цифры Мартину за его жизнь! Цифры были миром людей-букашек, без цифр они были беспомощны. Они измеряли и вычисляли, сложное делали простым, а то, что в природе было кривым, – искусственно выпрямляли. Искусство людей и природа находились в разладе и не жаловали друг друга; надо полагать, что не жаловали. Порой природа оказывалась столь всесильной, что могла равнодушно взирать на геометрию и прочие ухищрения. Но тем беспощаднее становились люди, создавая своё искусство, которое во что бы то ни стало должно было изуродовать природу…»
А это строки из повести эстонца Арво Валтона «Час перехода».
Какое огромное расстояние, и не только в пространстве, разделяет эти два писательских взгляда. И тем не менее это две грани, два крайних спектра одной обширной, уникально-богатой, как никакая другая в двадцатом веке, то, что мы ещё не осознали, – советской литературы. Именно ей суждено стать основой литературы двадцать первого века…
В подаренной Валтоном книге лаконичный автограф: «Дружески» и подпись. Друзьями мы не были и за несколько дней, что провели вместе, немало спорили о тоталитаризме и демократии, Западе и Востоке, но книгу его я прочёл с интересом, через неё стараясь понять эстонский народ, его, Валтона, нелюбовь к советской стране, его нескрываемое желание уже тогда, в доперестроечное время, отделиться во что бы то ни стало, жить своим маленьким государством…
Не думаю, что теперь он столь категоричен, что так и следовало поступать. Во всяком случае, читателей у него стало очевидно меньше…
Оглядываясь назад, ещё и ещё раз убеждаюсь, как много мы потеряли, раздробив, в общем-то, уникальное государство. Мы перекрыли, осушили множество ручейков иных культур, иного знания, иного мировосприятия, которое взаимно обогащало.
Бедность ощущаю, потому что не забыл вкус от богатства многообразия творений человеческого духа. Оттого, что храню в памяти и романтику карпатских былин, и основательность латышских саг, и самобытность среднеазиатских акынов… Бедность ощущаю, потому что не могу прочесть украинских писателей, с которыми, как и прежде, чувствую кровное родство, чью «мову» люблю, как люблю и вызывающий желание разгадать характер хохлов…
Но ещё больше потеряли те, кто так стремился в своё время отделиться, закрыться границами, соблазнившись местечковой гордыней, чтобы в конце концов окончательно утратить самостоятельность, самобытность, раствориться в унифицированном эрзаце псевдокультурного планктона, хлынувшего с материально благополучного Запада.
Я был богат и культурой малых народов, которая неплохо себя чувствовала в стране тотального материального дефицита. Более десяти лет прожил в Черкесске, столице Карачаево-Черкесской автономной области, входившей в состав Ставропольского края. Ходил на спектакли национальных трупп в областном драматическом театре, руководил областным литературным объединением, членами которого были национальные авторы, пишущие на русском языке. Вместе с писателями области и края выезжал на горные пастбища, в совхозы и колхозы, на предприятия, где нас слушали русские, карачаевцы, черкесы, абазины, ногайцы, осетины… Слушали и понимали…
Книги карачаевца Муссы Батчаева тоже на моей полке. Рядом с книгами ногайца Исы Капаева.
Мусса ушёл из этого мира на взлёте своего творчества, но то, что он успел рассказать о своём народе, бесценно и бессмертно. Сегодня он – классик карачаевской литературы.
«Не приходилось ли тебе когда-нибудь бывать в обычном карачаевском ауле, известном, прямо скажем, лишь тем, что он никому не известен? Почему? Да потому, что такой аул прячется в горах, в укромном месте, в стороне от людских широких дорог. И ты будешь прав, если скажешь, что он, по всей вероятности, непричастен к существованию на земле всех семи больших и семидесяти мелких чудес. Ты прав – к этому он непричастен.
Итак, будь у нас гостем, путник!»
Это строки из его повести «Аул Кумыш».
А вот абзац из откровения Исы Капаева.
«Быстрая езда на грузовике волнует не меньше, чем стремительная скачка на горячем аргамаке. Я стою, опираясь руками о железо кабины, нахлобучив кепку на самые глаза. Встречный ветер, перемешанный с песком и пылью, хлещет в лицо. Впереди – необъятная, пахнущая зноем степь. Синий горизонт как бы в одной упряжке с солнцем – не догнать ни на каком скакуне… Белые ковыли, серые полынники, зелёные разливы люцерны, желтизна пшеничных полей мчатся навстречу. Кажется, всё однообразно в этой степи. И вдруг, среди седого ковыля, как неожиданная мысль, – сверкнёт одинокий алый мак…»
Когда-то книги Исы Капаева, как и Муссы Батчаева, издавались в Москве массовыми тиражами и были доступны в любом уголке большой страны, удовлетворяя любопытство тех, кто хотел знать о том, чем живут эти народы. Сегодня тиражи их книг – сотни экземпляров – для друзей, знакомых, библиотек…
Кто от этого выиграл?
Разве что неуч, который кичится своим невежеством…
Жаль только, что расплачиваться за самонадеянность этого неуча приходится обществу…
Да, несмотря на пустые прилавки в магазинах, мы были в той стране чертовски богаты.
Потом пришёл капитализм.
СССР не стало.
Дефицита продуктов и ширпотреба не стало.
Правда, появился более страшный дефицит.
Дефицит, поражающий душу.
Дефицит знания культуры иного народа.
Мой мир сузился, замкнулся в рамках минувшего, и на отдалении всё более и более острой становится ностальгия по ушедшим временам. Нет, не по советской империи и партийном диктате, которыми всё продолжают пугать нас доброхоты. Ностальгия по тому, что моя книжная полка, на которой мирно уживаются, обогащая друг друга, прагматично-рассудочный Запад, знойно-лукавый Восток, эмоционально-энергичный Юг и рассудительно-основательный Север, вот уже многие годы совсем не пополняется…
А ведь внукам придётся тратить силы и время на обретение утраченного.
Я нисколько в этом не сомневаюсь.
2009
От опьянения свободой к хрусту кокона
(Русская литература в журнале
«Южная звезда» 2001-2011 гг.)
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Всё в подлунном мире циклично. И этому маху эволюционного маятника времени подчиняются все без исключения, даже критики, взявшие на себя непомерную ношу претендовать на прозорливость, быть судьями. Оттого и не могли они не поддаться общему апокалиптическому настроению, не могли не внести свою лепту в общий хор хулителей выпавшего на нашу жизнь периода перехода из одной формации в другую. И трудно с ними не согласиться, ежели видеть страну в границах московской кольцевой дороги, а оценивать тот же литературный процесс по столичным писательским тусовкам и продукции столичных же издательств.
Не буду спорить, маятник занял своё крайнее положение бездуховности, так воспринимает во всяком случае сегодняшний день наше поколение, знавшее, может быть, более застойные, но и более духовные годы. И мы это ощущаем даже в менее подверженной разложению провинции, благодаря массированному оболваниванию телевизионной ложью. Каково же на переднем крае, в столице, там и просвета в рыночном разгуле серости не видно…