Страница 16 из 22
Подобная схема учебного пособия является данью прежнему пониманию термина библейская археология, новое же понимание нашло свое отражение в том факте, что, кроме письменных источников, в упомянутых лекциях проф. Троицкий привлек более обширный археологический материал, известный к началу XX в., тем самым проложив путь к современной библейской археологии.
Последними представителями подобной синтетической школы можно считать эмигрантов – доктора богословия П. Смирнова, доцента Харбинского института св. Владимира, до переворота 1917 года бывшего сотрудником Смоленского археологического института, а в 1930-х гг. преподававшего слушателям богословского факультета Харбинского института, а также проф. Б. Марковского, издававшего свои труды в Софии на болгарском языке. П. Смирнов, считавший, что «предметом своего изучения библейская археология имеет изучение быта еврейского народа на основании того материала, который дают библейские книги Ветхого Завета», упоминал в своих лекциях находки современных ему корифеев подлинной библейской археологии – В. Олбрайта и Н. Глюка.
Роль отечественной археологической науки и востоковедения в становлении библейской археологии как самостоятельной науки
Зарождение подлинной отечественной библейской археологии в значительной мере было инициировано успехами отечественной же археологии и востоковедения. В XVIII в. были сделаны попытки поставить охрану памятников и сбор археологических материалов под государственный контроль. В 1718 г., после приобретения сибирской коллекции археологических предметов, Петр I издал указ, в котором говорилось: «Ежели кто найдет в земле или в воде какие старые вещи… такожь бы приносили». Во втором указе предписывалось не только собирать древние вещи, но и «где найдутца такие, всему делать чертежи, как что найдут». Следует подчеркнуть, что указы Петра I были первыми в мире правительственными распоряжениями, имевшими целью охрану памятников.
С 30-х гг. XIX в. начались систематические научные раскопки на юге России. Начало этих исследований было положено офицером русской армии И. Стемпковским. Попав в 1815 г. в Париж, он изучил там археологию, после чего и обследовал археологические памятники Черноморского побережья.
Несколько позднее, в середине XIX в., граф А. Уваров произвел огромные по своим масштабам раскопки курганов Владимиро-Суздальской земли. За четыре года было раскопано 7 729 курганов. По своему размаху раскопки не имели себе равных, однако научная ценность их невелика, так как методика раскопок курганов только зарождалась. Все же в целом деятельность графа Уварова имела большое значение – он был инициатором создания Археологическо-нумизматического общества в Петербурге (1846), преобразованного в 1851 г. в Императорское Русское археологическое общество (ИРАО) (см.: Миронов А. Из области археологии (ИРАО и его деятельность) // ВВИ. 1900, № 10. С. 223–225), а также основателем Императорского Московского археологического общества (ИМАО, 1864) (см.: Историческая записка о деятельности ИМ АО за первые 25 лет существования. М., 1890). Последнее организовало крупные раскопки археологических памятников и провело пятнадцать археологических съездов. По его примеру были созданы и многие другие археологические общества (см.: Погодин М. Судьбы археологии в России // Труды Первого археологического съезда в Москве (1869). М., 1871. Т. 1. С. 1–61). Деятельность этих обществ, а также созданной в 1859 г. Императорской Археологической комиссии (ИАК) (см.: Яковлев П. ИАК // ВАИ. 1888. Вып. 7, отд. 3. С. 20–22) привела к осознанию того, чем в принципе данная наука археология и является, – не историческим краеведением, но изучением истории по материальным памятникам древности (см.: Забелин И. В чем заключаются основные задачи археологии как самостоятельной науки? // Труды Третьего археологического съезда в России, бывшего в Киеве в августе 1874 г. Киев, 1878. Т. 1. С. 1–17). Открытый в 1877 г. Санкт-Петербургский археологический институт (СПбАИ), в отличие от своего московского близнеца, как раз и занимался археологией в современном понимании (см.: Покровский Н. СПбАИ (1878–1903) // ВАИ. 1904. Вып. 16. С. III–XVI).
Вышеупомянутые Санкт-Петербургское и Московское археологические общества сыграли важную роль как в становлении отечественного востоковедения, так и в становлении библейской археологии. В Санкт-Петербургском археологическом обществе уже с 1851 г. наряду с отделениями русской, славянской, классической и западноевропейской археологии, а также отделением нумизматики действовало отделение восточной археологии, рано обратившееся к памятникам Древнего Востока (см.: Отчет г-на управляющего Восточным отделением за 1852-й и 1853 год // Записки ИАО: Перечень заседаний ИАО за 1853-й и 1854 г. 1856. Т. 8: Перечень заседаний ИАО за 1854 г., отд. 3 «Приложения». С. 155–158). В Московском археологическом обществе, имевшем ряд комиссий – славянскую, археографическую, по изучению старой Москвы и по составлению археологического словаря, – вопрос об учреждении особой Восточной комиссии (ВК) был поднят в 1887 г. известным востоковедом-ассириологом М. Никольским (см.: Никольский М. Вместо предисловия. Мотивированное предложение об образовании ВК // Древности восточные: Труды ВК ИМАО. 1889. Т. 1. Вып. 1, отд. «Протоколы заседаний ВК ИМАО». С. 3–11). В том же году комиссия была создана, а через два года, в 1889 г., стали выходить сборники ее трудов.
Организация Восточной комиссии отнюдь не была началом отечественного востоковедения. Так, первый труд по египтологии вышел еще в 1818 г. – это была диссертация П. Уланова «Рассуждение об отличительных свойствах памятников египетских» (об этой работе см.: Кацнельсон И. Из истории египтологии в России. Первая русская диссертация по древнеегипетскому искусству // ПС. 1959. Вып. 4. С. 182–185).
Отечественные востоковеды дооктябрьского периода вообще очень активно разрабатывали темы, входящие в область интересов библейской археологии (см., напр.: Кагаров Е. Прошлое и настоящее египтологии. Сергиев Посад, 1914; см. также: Шмидт А. Развитие египтологии в России // Наука и ее работники. 1922, № 3–4. С. 15–20). Кроме египтологов, в рассматриваемом контексте необходимо упомянуть Г. Кера, немецкого арабиста, прибывшего в 1732 г. в Санкт-Петербург и, наряду со своей переводческой работой в Коллегии иностранных дел, занимавшегося изучением письменности Востока. Прежде всего Г. Кер стал известен как первый отечественный исследователь самаритянского (самарянского) языка и текстов, ставших с тех пор доступными для библеистов (см.: Жамкочян А. У истоков самаритянских исследований в России // ВДИ. 1997, № 2. С. 145–149). Получила развитие и отечественная ассириология, изучавшаяся в Европе XIX в. на богословских факультетах.
Первые ассириологические работы в России принадлежали египтологу В. Голенищеву (см.: Струве В. Значение B. C. Голенищева для египтологии // Очерки по истории русского востоковедения. М., 1960. Сб. 3. С. 3–69). Особенно важна была осуществленная Голенищевым в 1891 г. публикация документов из Каниша в Малой Азии. В то время староассирийская разновидность аккадской клинописи еще не была расшифрована, но Голенищев правильно указал, что под ней скрывается диалект аккадского языка. Большое значение имело издание М. Никольским шумерских хозяйственных документов из уникальной коллекции истории письма акад. Н. Лихачева. В данном издании впервые была сделана попытка самостоятельного перевода этих текстов (см.: Липин Л. М. В. Никольский – отец русской ассириологической науки // Учен. зап. ЛГУ им. А. Жданова. 1954, № 179: Сер. востоковед. наук. Вып. 4. С. 317–328). Как ассириолог известен также акад. П. Коковцов, преподававший ассиро-вавилонский язык в Петроградском университете и внесший много нового в формирование библейской археологии, начав создавать для нее прочную источниковедческую базу.