Страница 2 из 8
Удачно все тогда сложилось. А если бы он не прилетел на похороны друга? Местечко, которое освободилось в результате трагического исхода Сени Лядского, занял бы кто-то другой, желающих хватало. С питерским предприятием их киевское издательство связывали долгие тесные отношения. (Все это вскоре лопнуло в одночасье, как если бы держалось на ниточках). Валера всегда относился к Семену как к отцу. В том не было даже доли корыстного расчета, он искренне восхищался старшим товарищем, ценил его эрудицию, знание людей, профессионализм. Должность, которую Журбенко занимал в Киеве, номинально была равнозначна его нынешнему положению, но по сути это день и ночь. Возможности, открывавшиеся в одном из крупнейших российских издательств, были на порядок выше.
Свой первый роман Валерий Журбенко опубликовал в киевском издательстве «Всесвит», в штате которого он тогда числился на какой-то невзрачной должности. Роман представлял собою канонический детектив в духе Агаты Кристи, лишенный, однако, какой-либо собственной интонации и занятных деталей. Дюжина гостей и домочадцев известного банкира оказывается в его загородном доме. Естественно, происходит убийство, подозревать можно любого из присутствующих. Валерий Журбенко, в ту пору еще совсем молодой человек, придумал для себя звучный псевдоним: Серафим Бравый. Чуткий, благосклонный читатель, который заинтересовался книгой начинающего автора (вероятно, такие читатели все же были, почему бы и нет), наверняка чрезвычайно удивился, ознакомившись со следующим произведением С.Бравого. Это оказалось нечто совершенно в ином жанре – повесть о тупике семейных отношений. Книга была представлена публике спустя полгода после упомянутого детектива. Валерий к этому времени уже обладал достаточным опытом семейной жизни и как супруг, и как отец малолетнего сына. В дальнейшем подобной продуктивности уже не наблюдалось, новые романы Журбенко выпускал примерно раз в два года, а то и реже. Хорошие, крепкие вещи. Брутальная, мужская проза. Женские образы, однако, удавались ему не слишком хорошо, он сам это знал. Ссоры с Ириной, теперь уже бывшей женой, он подробно описал в той ранней своей повести (что так естественно для литератора), и возвращаться к этому не хотелось.
Ирина была крайне раздражительна, в быту постоянно придиралась к мелочам, всеми способами готова была бороться против кажущегося к себе неуважения. Любая самая абсурдная идея, пришедшая ей в голову, поселялась там надолго, и переубедить ее было попросту невозможно. Все эти особенности характера супруги проявились не сразу, и Валерий поначалу винил во всем себя, дескать не может сделать жену счастливой; он из кожи лез вон, стараясь ее как-то развлечь. Все было напрасно. Годы проходили в безрадостном семейном общежитии. Раздражение было взаимным, но Валерий вел себя сдержанно, терпел, мудрости хватало. Он знал, что у жены есть отношения на стороне. Ирина работала на кафедре филологии в местном университете, и там у нее возник служебный роман. Профессор, ее любовник, слишком тощий, сутулый, страдающий какой-то хронической болезнью, женатый (конечно же), даже в робких мыслях не намеревавшийся оставить свою жену и двух несовершеннолетних детей, разумеется, никак не подходил на роль романтического парня, героя романа, который сумел бы хоть немного нейтрализовать психопатию Ирины. Любопытно было бы только узнать, в какой последовательности раскручивались события – охлаждение, быстро (с учетом особенностей характера супруги), переросшее в постоянное нестерпимое раздражение у них дома, а потом, как следствие, роман с немолодым профессором, либо вначале роман, уж затем раздражение и все прочее.
Поэтому, когда возникла возможность переехать в Питер, то поменять все, бросить все в родном Киеве оказалось на удивление легко. Работа по сути та же. Семья? Семья однозначно оставалась на Украине. С женой все давно шло к разводу. Сын жил своей жизнью, неделями не появляясь дома.
Сейчас Юре 23, в сентябре был день рождения. Рос он во вполне обеспеченной семье, симпатичный, умный мальчик, и здоровый, едва ли не самый высокий в классе. Занимался боксом, какое-то время увлекался водными лыжами, хорошо учился, школу окончил с медалью, с легкостью поступил в университет. Никаких проблем, вообще никаких проблем. Правда, на первом же курсе связался с дурной компанией. Девочки, травка – все это настораживало, но не сказать, чтобы очень уж заботило. Казалось, парень умный, переболеет, само все пройдет. Так оно и вышло. Беда, однако, пришла совсем с другой стороны. Удивительно, как эта дрянь прилипла к сыну. В семье, да и окружении Валерия Ефимовича все говорили только на русском; конечно, способны были воспринимать отдельные фразы или вывески магазинов на украинской мове, но не более того. Откуда же взялось это смехотворное представление о величии Украины, о ее роли в культуре, в мировой политике, это чванливое, высокомерное отношение к москалям, и, напротив, симпатия к одиозным типам вроде Бандеры. Поздно, поздно они с женой спохватились, прошляпили, упустили сына. Журбенко хорошо помнит, как они с Ириной вернулись домой, после того, как проводили Юрку на армейскую службу. (Это было в марте 2014, в последний раз, когда Журбенко приезжал в Киев). Оба они тогда чувствовали утрату, несколько номинального свойства, и, хотя ни он, ни жена никогда не признались бы в этом вслух, облегчение. Сын теперь сам по себе.
И вот вам, пожалуйста. Юрка, его сын, в плену.
Если честно, Журбенко нимало не симпатизирует киевской власти. Впрочем, он и не патриот Донецкой и Луганской республик. Но дело ведь не в этом. Парня надо выручать. Просто так надо. Сын все-таки. Валерий Ефимович не разделяет убеждений сына, национализм – это вообще-то безвкусица, это, если честно, очень противно. Но сын, его, Валеры Журбенко, кровь.
Редко, очень редко он вспоминает сына. Где он, что с ним, что у него на уме – все это кажется чрезвычайно далеким, как будто из какой-то другой жизни.
Петя Грицай ждет ответа. Петя Грицай, конечно, не представляет себе, как далек от нынешнего Валерия Ефимыча Журбенко его родной, единокровный сын со всеми его киевскими, украинскими делами. Вместе с похожими на правду документами, подтверждающими, что сын содержится в донецкой тюрьме. Петя говорит, что парню можно помочь. Он, Петя, почему-то уверен, что Валерий Ефимыч немедленно ухватится за эту возможность помочь. Но, мнется Петя, не все так просто. Да кто бы сомневался! Не зря же он нарисовался, старый школьный друг, конечно, не зря. Ну, давай, что там у тебя в рукаве? Карты на стол! Речь, понятно, о деньгах. И сколько же стоит «помочь парню»?
Грицай задумчиво крутит на столе развернутую бумажную салфетку. Ну, давай! Сейчас он напишет на бумажке сумму. Журбенко надо будет, сдвинув очки, изучить запись, потом разыграть удивление: «Это в долларах?!». Он так хорошо представлял себе предстоящую пантомиму и свою реплику, что только необходимость изображать озабоченного отца не позволяла ему от души рассмеяться.
Петр Грицай ничего не стал писать. Повертев смущенно салфетку, он поднял свои очи и тихо произнес:
– Речь идет о сотрудничестве.
– Сотрудничестве? – искренне удивился Журбенко.
– Угу.
– В смысле?
– СБУ. Служба безопасности Украины.
– То есть, мне надо стать Штирлицем? Но это же бред!
– Почему же?
– Да зачем же я вам? Какой от меня прок? Я далек от государственных секретов, – Журбенко хотел было засмеяться, но лицо собеседника было таким, что смех как-то не пошел, пришлось просто откашляться. – Послушай, я готов обсудить материальную часть решения проблемы. Понимаю, такие дела не делаются бесплатно. Но то, про что ты говоришь… это за гранью. К тому же я нисколько, как минимум, не симпатизирую украинским националистам. Надеюсь, ты не обиделся.
– На обиженных воду возят, – строго сказал Грицай. – И где ты видел националистов? У нас их не больше, чем здесь своих нациков, погоду делают совсем другие люди.
– Чем же, черт возьми, я могу быть полезен? Мне просто интересно, если хочешь, как литератору.