Страница 1 из 8

В поисках острых ощущений

Кустодиев Максим

Максим Кустодиев

Круглолицый посетитель удобно расположился на кожаном диване в приемной, вытянув ноги в блестящих добротных ботинках. Он никуда не торопится, он готов ждать. Он с интересом разглядывает секретаршу. Та без стука входит в кабинет своего шефа с кофейным подносом. Латунная табличка на двери. Изящная гравировка: Журбенко Валерий Ефимович, исполнительный директор.

Если приоткрыть дверь, то сидящий за столом мужчина поднимет глаза и приветливо улыбнется. У него внешность преуспевающего человека. Притом, что одет он просто, никаких рубашек с галстуком, обычный свитерок, очки в тонкой оправе. У него всегда наготове улыбка, предназначенная входящему в кабинет. Вполне вероятно, Светлана, его секретарша, как нельзя более заслуживает того, чтобы ее встречали с видимым расположением. На ней короткая юбка, возможно, излишне короткая, ведь здесь не кабаре, не цирк, а вполне серьезное учреждение.

– Как там оно, бьет ключом? Все хорошо?

– О, все отлично!

В руках у Светланы круглый деревянный поднос. Кофейник, чашка, блюдечко с овсяным печеньем, сахар отсутствует. Сахар не полезен.

– К вам посетитель. Говорит, ваш школьный друг из Киева.…Может, еще одну чашку?

Друг детства из Киева? Валерий Ефимович искренне не мог вспомнить никого, кто отвечал бы такому определению. Разумеется, Журбенко присутствовал в разных социальных сетях – фэйсбук, твиттер, однокласники – положение обязывало. И там, в сетях, у него имелось немало «друзей». Но школьный друг из далекого прошлого?..

– Друг? – переспросил Журбенко. – Пусть подождет. Чашку не надо, – сказал он и уткнулся в свой раскрытый ноутбук.

«– Как скучно! – сказала она.

Утром, уже в пальто, в ботинках, N. на цыпочках подошел к кровати поцеловать спящую жену; он всегда так делал. Сегодня она почему-то не спала, глаза открыты, и во взгляде, это ошеломило его, искренняя враждебность.

– Очень скучно! Каждый раз ты целуешь меня, такой темпераментный, как холодильник, и уходишь к себе на работу.

N. усмехнулся. Что же, ритуалы не всегда исполняются на высоком эмоциональном уровне, но ведь они реально облегчают жизнь. Не так просто сбить N. с намеченного, он склонился к ее лицу, потерся носом о щеку, прикоснулся губами, почувствовав несвежее дыхание. Вполне извинительно, подумал он, такой запах бывает после сна, особенно, если с вечера выпить водки. Вчера они прилично выпили за ужином, потом, как обычно после водочки, был интим. Надо признать, в привычной, хорошо знакомой процедуре, немало приятного. Они вместе уже четыре года. Это много? С прежней женой, Ириной, которая осталась в Киеве, N. прожил почти двадцать лет. Теперешняя его жена, Оля, моложе и лучше качеством, хотя и пьет как боцман. Вчера ночью N. был на высоте, он сам это чувствовал. Ольга стонала.

– Боже! О, Боже! – повторяла она. – Как это чудесно! Ты, конечно, такого не испытываешь. Мужчины такого не чувствуют…».

Его семейная жизнь – уж какая есть – все пойдет в дело. Позднее он вставит все это в свое очередное литературное произведение.

А ведь она права, подумал Журбенко, закрывая сделанную в ноутбуке запись, на самом деле, какая скучная, неинтересная жизнь! И что же придумать? Замутить с секретаршей? Она, скорее всего, будет не против. Но ведь это пошло, очень пошло. Нет, надо просто писать. Писать, и дожидаться знакомого ощущения, будто кто-то пишет твоей рукой. Валерий Ефимович не раз переживал такое, это, очевидно, и есть вдохновение. Но как его дождаться, что может послужить стимулятором? В задумчивости он достал из бара бутылку и налил себе водки. Вот что губит художника, торжественно, словно тост, произнес он и выпил. Закусив остатками печенья, нажал кнопку интеркома и велел пригласить посетителя.

– Узнаешь, Валик?

– Петя Грицай? – неуверенно произнес Журбенко. Валиком его в самом деле называли в школе.

– А то! Я думал, не узнаешь, богатым стану.

Посетитель, круглолицый располневший мужчина, раскинув руки, уверенно приблизился к столу исполнительного директора, готовясь, по-видимому, к дружеским объятиям, но обниматься через стол было как-то неудобно, а Валерий Ефимович навстречу не вышел, разве что немного приподнялся. Пришлось ограничиться рукопожатием.

– Ну как ты, чем занимаешься? – с вежливым дружелюбием поинтересовался Журбенко.

– Та занимаюсь, работаю, – усмехнулся гость, протягивая удостоверение.

Журбенко раскрыл книжецу с тисненным трезубцем.

– СБУ? – с удивлением произнес он.

– Оно самое, служба безопасности Украины.

– Не опасно приезжать в Россию?

– Та не, я ж здесь в туристической поездке. Наведывались с женкой до старшего сына, он учится в Тарту, в университете, решили посетить СПб. Жена, Наталка, ни разу не была в культурной столице, она у меня молодая.

В ресторане, где в эти часы было совершенно безлюдно, Журбенко поначалу с трудом справлялся с раздражением. Бесило все: и нелепое, заведомо излишнее количество водки и всего остального, чего хватило бы с лихвой на целую компанию, и то, как с барской удалью делал заказ Петр Грицай, панибратски обращаясь к официантке, и то, что Петя категорически настоял, что платить будет только он сам, и его хохляцкий акцент, и даже какой-то интимный полумрак в заведении, но более всего Журбенко злился на самого себя, из-за того, что так малодушно позволил затащить себя сюда, «на рюмку чая, отметить встречу друзей». Позднее, однако, алкоголь и воспоминания о школьных годах сделали свое дело. Возникло некое умилительное ощущение удовлетворенности; настороженность, вполне объяснимая, по отношению к Петру, развалившемуся напротив с раскрасневшимся от водки круглым лицом, куда-то исчезла. С кое-кем из их общих школьных друзей Грицай, оказывается, поддерживал связь, и мог рассказать про них немало забавного. Незаметно переключились на политику.

Хотите сокрушить Россию, расчленить ее на княжества, сурово вопрошал Журбенко. Та не, может кто на Западе и хочет, но в Украине трезвомыслящие политики. Конечно, насмотревшись московского телевидения, в это не верится, но то факт. Надо же отделять пропаганду от реальной политики, учил Грицай. Украина хочет стать частью Европы, как та Польша, а лучше – как Испания. Для того ж требуются деньги, много денег. А кто даст? Только Запад, США. Но Западу нужна Украина только для противопоставления России. А теперь скажи, вот если Россия развалится, кому станет нужна Украина? Никому не нужна. Так что мы за сильную, большую Россию, и главное, чтобы она позиционировала себя как сильная, самостоятельная держава, и этим раздражала Запад.

Политика, впрочем, Журбенко не особенно интересует. Так он заявил. Пьяный – пьяный, а не стоит забывать, кто перед ним, мало ли что. С этой темы легко соскочили. Поговорили и о женах, о детях. У Пети второй сын, еще маленький, главные заботы впереди, от этого никуда не денешься, война, Донбасс – все это надолго. Журбенко поднял было руку, хотел сказать, что не надо опять про Донбасс, но тут школьный друг помрачнел и проговорил сухо так, как будто и не пил вовсе:

– Ты это, Валерий Ефимыч, знаешь, я все сказать тебе хотел, да не решался. Сын-то твой, Юрка, знаешь где?

– Знаю, – помедлив, произнес Журбенко. Он точно знал, что сын служит в армии. В элитных частях. – Ты, наверно, лучше знаешь. Но, судя по твоему вопросу, он живой?

– Так-то оно так, живой. В плену он. У донецких террористов. Вот оно как.

Семен Лядский умер внезапно. Что-то с сердцем. А был всего-то на два года старше Валеры. Получив скорбное известие, Журбенко немедленно бросил все свои дела в Киеве и вылетел в Питер. Тогда это было проще простого – самолеты летали без проблем, у власти Янукович, Крым украинский, ничто еще не предвещало грядущих потрясений.