Страница 5 из 35
Еще не начало смеркаться, но воздух уже стал прохладным. Я обошел машину и открыл перед Гоби пассажирскую дверь, потом снова обошел машину и сел на водительское место. Честно говоря, я был взволнован. Я повернул ключ в замке зажигания и почувствовал, как заработал двигатель «Ягуара». Я посмотрел на отца — он стоял в дверном проеме и салютовал мне одной рукой, словно статуя Свободы, только в руке у него не было факела, и жест был похож на жест победителя. Глубоко внутри меня шевельнулась злость, но я выжал сцепление, рванул с места, двигатель взревел, и мне стало легче, как я и предполагал. Мы проехали по подъездной дорожке и выехали за ворота. Впереди нас ждала долгая и холодная ночь. Что-то она принесет?
4
Расскажите о самом важном разговоре в своей жизни.
Университет Мичигана
Мы ехали на машине в школу. Было тихо. Я включил радио, но не смог найти ни одной нормальной радиостанции, так что выключил его.
— Ты стесняешься меня, — сказала Гоби.
Я повернулся и посмотрел на нее. Огромная сумка лежала у нее на коленях, словно большая собака.
— Да нет, что ты, — сказал я.
— Да ладно, можешь сказать мне прямо. Я все равно вижу это по твоим глазам.
— Это неправда.
Она смотрела прямо на дорогу.
— Я улечу домой на следующей неделе.
— Да.
Я не осмеливался спросить ее, понравилось ли ей у нас.
— Ты, должно быть… э-э-э… соскучилась по своей семье.
Гоби ничего не сказала. Но воздух словно бы стал холоднее, я поежился. Было такое ощущение, что в машине просверлили дырочку и сквозь нее пускают маленькие порции яда. Я даже попробовал не дышать, настолько мне стало не по себе.
— Я просто хотела сказать тебе, — проговорила она, — что я очень благодарна за все, что ты для меня делаешь. Спасибо.
— Да не за что.
Что-то прорвалось внутри меня, и прежде чем я успел подумать, я сказал:
— Можно спросить тебя кое о чем?
Она повернулась ко мне; на ее лице было выражение терпеливого внимания.
— А на самом деле, почему ты решила пойти на бал со мной? Я хочу сказать… это здорово, но…
— Но понятно, что ты не хочешь туда идти, Перри.
— Что?
— Ты не хочешь идти со мной на бал. Я знаю. Ты же не думаешь, что я слепая и вообще ничего не вижу?
— Ну, понимаешь, мы с ребятами… наша группа… мы играем сегодня вечером в Нью-Йорке, — начал я. — Это… как бы тебе сказать… это важно.
— Да даже если бы этого не было, — сказала Гоби, — ты не захотел бы пойти на этот бал со мной. Ну, признайся?
— Да нет, в смысле, да. Просто я удивился, когда узнал, что ты хочешь, чтобы мы пошли туда вместе. Мне казалось, тебя такие вещи вообще не интересуют, вот и все.
Гоби ничего не ответила, просто сидела, положив руки на сумку, и смотрела на ветровое стекло. Мы как раз объезжали школьную парковку, и когда машина остановилась и мы уже собрались выходить, она снова повернулась ко мне.
— Ты ничего не знаешь обо мне, Перри.
— Да, пожалуй, не знаю.
— Что ж, возможно к концу сегодняшнего вечера ты будешь знать меня немного лучше.
Я посмотрел на нее. Что она хотела этим сказать? С того самого момента, как она сделала замечание насчет крови, я понял, что у меня давно уже возникла ассоциация со Спейсик из «Керри». Помните, там такая ученица, старшеклассница? В самодельном бальном платье, испачканном в крови; она еще устроила грозный психокенетический разгром в школьном спортзале. С того момента, как я впервые посмотрел этот фильм в возрасте восьми лет, мне всегда становилось дурно при виде крови. Особенно при виде своей собственной крови. Возможно, не каждый школьный бал заканчивается именно так, как в том ужастике, но что, если сегодняшний приведет к чему-нибудь подобному?
У меня на лице, видимо, было написано такое отчаяние, что Гоби впервые за все это время рассмеялась. Ее глаза заблестели, за толстыми стеклами очков запрыгали озорные, веселые искорки, и на какую-то долю секунды словно свет озарил все ее лицо — и под невыразительной, скучной маской на миг полыхнула огнем интересная девушка, веселая, непредсказуемая, кокетливая и живая. Мне вдруг пришло в голову, что все это время я смотрел на нее не теми глазами.
— А ты хорошо водишь машину, Перри.
— Да, спасибо, но такую-то машину и водить одно удовольствие.
Я припарковался, мы вышли, я обошел машину и подал ей руку. Она взяла меня под руку и выскользнула из салона. «Какая она легкая, — подумал я, — даже в этом громоздком платье с огромной сумкой».
Мы направились к входу. Я уже слышал, что внутри играет музыка, слышал рокот голосов — голосов тех ребят, с которыми я учился последние двенадцать лет. Все они сегодня нарядились кто как мог и будут играть во взрослых, в которых мы все рано или поздно превратимся. Хотим мы того или нет.
«Может, все и обойдется», — подумал я.
Я придержал дверь для Гоби, пропуская ее вперед. Мы вошли внутрь.
5
Сартр сказал: «Ад — это другие люди», а Стрейзанд пела: «Люди, которым нужны люди, — самые счастливые люди на свете». С кем вы согласны?
Амхерст колледж
Не знаю, на что я надеялся, но одно я знал точно: пойти на бал было большой ошибкой.
Я не мог вспомнить, какой именно теме посвящается бал, но в афише точно говорилось что-то о «социальном дарвинизме под звездами». Прожекторы и зеркальные шары преобразили спортзал школы в кипящий бульон из гостеприимства, развлечений и веселья. Сперва никто ничего не говорил в общем-то, но я чувствовал, что десятки глаз уставились на нас, когда мы с Гоби вошли. Я видел выражения лиц и девчонок, и парней: они не верили своим глазам — им было смешно, как детям на новогодней елке, — и, не смущаясь, разглядывали наряд Гоби. Она больше не была невидимкой. Она вышла в полосу света и оказалась в круге, подсвеченным синим прожектором. Мне вспомнился урок истории и рассказ про тех южноамериканских фермеров, которые выставляли на съедение волкам самую слабую и старую корову для того, чтобы защитить остальное стадо.
На сцене выступала какая-то группа, название которой никому ни о чем не говорило, и сейчас она исполняла какую-то из песен «Radiohead». Но звук музыки не перекрывал шепоток у нас за спиной.
— Хочешь пунша? — спросил я.
— Да, пожалуйста.
Я прошел через зал к накрытым столам, которые стояли вдоль противоположной стены. Чоу стоял там со своей девушкой и посмотрел на меня так удивленно, словно совершенно не ожидал увидеть меня здесь. Не обращая на него внимания, я налил поварешкой пунш в два высоких бокала, подошел к Гоби, одиноко стоявшей у края танцпола и окруженной десятиметровой зоной отчуждения, и вручил ей бокал.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— На здоровье.
Я залпом выпил пунш, поставил бокал куда-то на стол и осмотрелся, с трудом удерживаясь, чтобы не взъерошить свои волосы. Гоби наблюдала за группой на сцене и покачивалась в такт музыке. Она странным образом не выпадала из обстановки, скорее, даже смотрелась естественно — более естественно, чем в школьных коридорах с ее вечными кипами учебников или в столовке за обедом.
Она допила свой пунш, потом обернулась и посмотрела мне прямо в глаза.
— Хочешь, потанцуем?
— Ну, я даже не…
Ее рука нашла мою руку, пальцы скользнули внутрь моей ладони и настойчиво сжали ее.
— Потанцуй со мной, Перри.
Я понятия не имел, как это все будет выглядеть, но ничего страшного не произошло — мы затерялись в бурном море танцующих, не слишком прижимаясь друг к другу, оставляя положенные шесть дюймов свободного пространства между нашими телами. Это был просто танец, танец и ничего больше, медленное кружение. Никакого «глаза в глаза». Накрахмаленная блузка Гоби аж хрустела у меня в руках, словно Гоби была в доспехах, сшитых из бабушкиных портьер, и когда третья песня закончилась, я посмотрел на часы и увидел, что, оказывается, уже перевалило за восемь вечера.