Гуд бай, стервоза!

— Папа! — прокричал я, но, несмотря на то что кричал я изо всех сил, так, что у меня даже горло заболело, я не услышал ни звука. — Папа! Па-па!!!

Он поднял голову, но лицо его было растерянным. Он был сбит с толку и напуган. Я посмотрел на рану у него в животе и увидел, что пуля просто оцарапала ему бок. Рана была не смертельна, но кровотечение не останавливалось.

— Нам надо выбираться отсюда! — прокричал я, не слыша себя. — Пап, нам надо…

Что-то упало прямо передо мной на пол. Какой-то предмет, то ли монитор, то ли огнетушитель — он был брошен изо всех сил и явно нацелен мне в голову. Горячие пальцы схватили меня за запястье, раскаленная сталь уперлась мне в глаз, я увидел окровавленное лицо Валери Стэтхэм — она смотрела на меня в упор, ее губы произносили: «Поднимайся».

Прежде чем я смог встать на ноги, она толкнула меня вперед, сквозь разбитое стекло и дым, схватила меня пальцами за горло и выставила перед собой, словно щит.

До моего слуха не доносилось ни звука, я больше не чувствовал даже вибраций выстрелов. Словно где-то вдалеке, я услышал кричащие голоса и увидел Гоби в двадцати футах передо мной. Она все еще держала пистолет и автомат, который забрала у мужика на Десятой авеню.

Она вся была в крови, прямо пропиталась ею, ее волосы свисали красными прядями по плечам, лицо стало сплошной блестяще-красной маской, а глаза были похожи на твердые алмазы.

«Я — Смерть».

— Полиция уже едет сюда, — раздался позади меня громкий голос Валери. — Ты никогда не выберешься отсюда. Они будут искать психопатку-литовку, которая только что ранила адвоката и его сына. Сейчас я тебя убью!

Гоби усмехнулась, и я увидел, что передний зуб у нее выбит. Она сказала что-то по-литовски.

А потом она выстрелила в меня.

33

Опишите боль, которую вам довелось испытать, и то, чему она вас научила?

Бостонский колледж

Пуля, выпущенная из пистолета Гоби, вонзилась мне в ногу прямо под коленом и застряла в икре. Как только пуля попала в меня, Валери отпустила меня, толкнув вперед. Я упал лицом вниз; боль была такой сильной, что я не мог даже кричать.

Но даже если бы я закричал, это не имело бы никакого значения, никто ничего не слышал. Мой почти отсутствующий слух зафиксировал только отдаленные выстрелы и хлопки, словно где-то вдалеке запускали фейерверки. Двери лифта позади Гоби снова раскрылись, и я увидел, как из них высыпали полицейские и охранники. Их лица были именно такими, какими их можно представить себе в подобной ситуации: середина ночи и пальба из пистолетов. У них ушло три секунды на то, чтобы оцепить все помещение и подкрасться к Гоби со спины.

— Бросай оружие! — прокричал один из полицейских. — Бросай оружие!

Гоби не шевелилась. Она стояла в двадцати футах от меня, с автоматом в одной руке и пистолетом в другой. Автомат она направила на меня, так, чтобы все видели, что я на мушке. Подняв одну руку, она стерла кровь с лица.

— Ты подстрелила меня, — сказал я.

Я лежал на животе, и мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание от боли. А она стояла в двадцати футах от меня, с автоматом — в одной руке и пистолетом — в другой, вытирая кровь, стекающую ей в глаза. Было три часа ночи. Мы были в адвокатской конторе моего отца, в офисе на сорок седьмом этаже здания 855 по Третьей авеню в Нью-Йорке. Со спины к ней уже подкрадывались копы. Она что-то говорила, но я не слышал слов — уши заложило от выстрелов.

Я думал об отце.

Я вздохнул поглубже, и комната поплыла; я был на грани обморока. Боль была такой, что я понял: я не узнаю, чем все это закончится. Ну да плевать — я ничего в жизни никогда не доводил до конца.

Она подошла ко мне, опустилась на колени и обвила меня руками. Она прижала губы к моему уху, так близко, что я смог разобрать слова.

— Перри, — сказала она, — спасибо тебе за прекрасный вечер.

— Ты сумасшедшая.

— Мне нужно было подстрелить тебя.

— Зачем?

— Мне нужно было убрать тебя с дороги.

Я облокотился на одну руку и с трудом повернул шею — у себя за спиной я увидел Валери Стэтхэм, она лежала, распростершись поперек офисного стола; подбородок ее был поднят к потолку, одна рука странно подогнута под спину. Ее глаза все еще были открыты; она была похожа на сломанного лебедя. Тонкая струйка дыма поднималась из дырочки прямо над ее левой грудью.

— А ну живо, опусти пушку!

Все еще пристально глядя на меня, Гоби наставила ствол прямо мне в грудь.

— Ты должен встать.

— Не могу.

— Придется, я не могу тащить тебя на себе.

— Надо было подумать об этом прежде, чем стрелять мне в ногу.

— Давай же, Перри, будь мужчиной.

Она потянула меня наверх. Каким-то чудом мне удалось встать на здоровую ногу, ухватившись руками за ствол ее автомата. Боль была уже настолько сильной, что больнее мне не стало. Мы вдвоем, я и Гоби, огляделись и увидели двух полицейских за диваном, оба они наставили на нас пушки.

— Отпусти его.

Она помотала головой:

— Он пойдет со мной.

— Леди, отсюда нет выхода. Внизу около пятидесяти полицейских. Просто отпустите его.

Гоби открыла огонь. Она выдавала одну автоматную очередь за другой, не целясь, во все стороны, разбивая стекла, окна, кувшины, взрывая экспозиции на полках. Она полностью разнесла стеклянную стену в шестистах футах над землей. Внутрь помещения ворвался холодный ветер, вздымая разбросанную повсюду бумагу и мусор, закручивая его в спирали и бросая из стороны в сторону в темноте. Мы все вдруг оказались на улице, а Манхэттен находился прямо под нами. Гоби улыбнулась мне.

— Доверяешь мне?

— Ты что, шутишь?

— Как далеко ты можешь прыгнуть?

Я уставился на нее:

— Что?!

Она протащила меня через приемную, мы шли рядом, прижавшись друг к другу, и подобрались к краю разбитого окна. Она ни на секунду не выпускала автомат из рук, он был приставлен к моей спине. Ветер развевал полы моего смокинга и трепал волосы, а раненая нога горела, словно в огне. Где-то позади нас копы продолжали орать все ту же чушь, снова и снова, как их учили делать в подобных ситуациях, когда плохое меняется на худшее.

Мне удалось вытянуть шею и посмотреть вниз, через край, на Манхэттен.

— Я не собираюсь этого делать! — прокричал я.

— У нас нет выбора.

— Ты шутишь, да?

— Нет, Перри.

— Я не буду прыгать.

— Тогда ты умрешь.

Я кивнул в сторону черного провала за окном сорок седьмого этажа.

— А прыгнуть туда — это, по-твоему, не значит умереть?

Гоби подтолкнула меня к краю, и на секунду я действительно ощутил пустоту, затягивающую меня. Потом я почувствовал, что там, внизу, что-то есть и оно приближается — огромное, шумное, закрывающее собой городские огни. Это что-то было больше, чем мой отец, больше, чем колледж, это было так, словно последние секунды моей жизни ждали меня здесь все время, всегда. И теперь, когда это нечто появилось, у меня не было выбора, встречаться с ним или нет. Я вглядывался в пустоту, окружающую здание, и именно в этот момент, вдруг, откуда ни возьмись, появился вертолет.

— Приготовились! — скомандовала Гоби.

Вертолет приближался и шел на снижение.

Гоби обхватила меня обеими руками и прыгнула.

34

Если бы вам оставалось прожить всего один день, как бы вы прожили его и почему?

Университет Южной Калифорнии

С громким ударом мы ввалились в вертолет. Я ничего не слышал, но сразу же понял, что больше не падаю вниз. Я несколько раз перекатился через бок, ударяясь о какие-то предметы; боль в ноге взрывалась от каждого прикосновения. Я хотел закричать, но не мог. Не хватало дыхания.

Когда мне наконец удалось вдохнуть, воздух оказался холодным, пропитанным запахом нагретой кожаной обивки и выхлопными газами дизеля. По обеим сторонам от меня виднелись изогнутые стены и четыре откидных бежевых сиденья; свет был тусклым. Рядом с сиденьями болтались ремни безопасности и были приделаны ручки с выемками для стаканов. В последний раз обернувшись, я увидел промелькнувший в проеме вертолета удаляющийся от нас небоскреб с разбитым окном; вертолет повернул, дернулся и полетел ровно, с мерным шумом, пульсирующим звуком вращающихся лопастей, попадавшим в ритм стуку моего сердца.