Страница 29 из 35
Отец отступил назад, заморгал и приложил руку к губе, уставившись на кровь от удара, только что нанесенного его собственным сыном. Он выглядел скорее удивленным, чем обиженным или даже злым. Это было выражение лица человека, которому только что доходчиво объяснили, что верх — это низ, а черное — это белое.
Ни один из нас не проронил ни звука.
— Две вещи, — сказал я. — Во-первых, когда я вернусь в школу, я снова присоединюсь к команде по плаванию. Во-вторых, если ты еще раз изменишь матери и я об этом узнаю, я выбью из тебя все дерьмо, которое в тебе есть.
Высокий лоб отца прорезали тонкие морщины.
— Так ты все еще об этом?!
— Ты обманул нас.
— Ты практически ничего не знаешь.
— Я знаю, что не могу доверять тебе, — сказал я. — Что еще мне нужно знать?
— Не знаю, Перри, я вообще больше не знаю, кто ты такой.
— Да что ты, вот как? Значит, я не одинок.
Плечи отца поникли, он обвел взглядом холл, словно с трудом вспоминая, что это его офис, место переговоров и цивилизованных отношений.
— Присядь, — сказал он. — Давай поговорим.
— Не сейчас.
Я указал на двери, ведущие в офис.
— У тебя есть ключ от этих дверей?
— Наверное. А что?
— Мне нужно, чтобы ты открыл их для меня.
— Для чего все это, Перри?
— Для Гоби, — сказал я.
31
Как на вас повлияла история вашей семьи, культура и ваше окружение?
Университет Флориды
Отец открыл двери, и мы вошли внутрь. Мы прошли по пропылесосенным коврам вдоль череды закрытых дверей и залов для конференций. Темнота словно затаила дыхание.
— Здесь никого нет, — сказал отец.
Я ничего не ответил. Мы продолжали идти вперед. В дальнем конце коридора, у банковского ксерокса, я повернул налево и остановился. В двадцать ярдах от нас, в боковом офисе, горел свет. Не оглядываясь на отца, я рванул к дверям этого офиса.
Я уже поднял руку, чтобы взяться за ручку, как вдруг голос позади меня произнес:
— Простите? Я могу вам чем-нибудь помочь?
Я вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Передо мной стояла Валери Стэтхэм — в белой блузке и юбке, без туфель, почти не накрашенная. Ее волосы были распущены, и выглядела она намного старше, чем тогда, когда мы беседовали в лифте. Возможно, это было из-за удивления на ее лице.
— Филипп? — спросила она, бросая взгляд на моего отца. — Что вы здесь делаете?
Она повернулась ко мне:
— Что? Что здесь происходит?
— Я…
Отец покачал головой:
— Извини, Валери, но я, честное слово, ничего не знаю.
Валери отступила на шаг, переводя взгляд с моей окровавленной рубашки на разбитую губу отца.
— Вы оба выглядите ужасно. У вас все в порядке?
Отец кивнул.
— Перри… — начал он, и я представил, как он скажет сейчас: «Просто у нас с Перри был личный разговор о том, что значит ответственность», или: «У Перри просто случился один из его странных приступов», или еще круче: «У Перри, похоже, проблемы с невозможностью отличить фантазии от реальности».
Вместо этого он сказал:
— Перри спрашивал меня про кого-то по имени Сантамария. Есть у тебя хоть какие-то соображения на этот счет?
Валери обернулась ко мне, глаза ее сузились:
— Сантамария?
— Да.
— Нет, я ничего не знаю.
— Здесь есть кто-нибудь еще? — спросил я.
— Нет.
— Откуда вы знаете?
Что-то изменилось в выражении лица Валери. Я не мог бы точно сказать, что именно — я недостаточно хорошо знал ее для этого, — но ее удивление стало каким-то натянутым, оно уже не казалось естественным.
Она посмотрела на отца:
— Филипп, можно поговорить с тобой с глазу на глаз в моем офисе?
— Разумеется, — кивнул отец.
— Нет, — я схватил его за запястье. — Не делай этого, не ходи с ней!
Теперь они оба уставились на меня. Валери очень пристально смотрела мне прямо в глаза.
— Бедняга, ты выглядишь совершенно разбитым… Перри, мне очень понравилось ваше сегодняшнее выступление, особенно та часть, в которой выступал ты. Ты был прав, ваша группа очень хороша. Однако на вашем месте я бы поискала другого осветителя.
Я уставился на нее.
— Так это вы, — сказал я.
— Извини.
— Это вы — Сантамария.
Валери отреагировала не сразу, но когда она это сделала, то сделала с натянутой, давно отрепетированной улыбкой.
— Что ж, меня называли многими именами на протяжении жизни, но так, кажется, никогда. Я, скорее, Нина или Пинта, как тебе такие имена?
— Именно поэтому вы и пришли в бар сегодня вечером, — сказал я. — Потому что Гоби была там.
— Извини, — сказала Валери, — но я, честное слово, не…
— За что вы приговорили ее сестру?
— Уверяю тебя, единственное, что я сегодня приговорила, это бутылочку «Маалокса», да и то потому, что выпила слишком много кофе.
— Вы отмывали эти деньги, вы делали это отсюда. Вы — банк.
— Прошу прощения?
— Перри, — сказал отец, — достаточно.
Улыбка Валери не изменилась.
— Похоже, кое-кому тут больше не требуется рекомендательное письмо в Колумбийский университет?
— Отец, не ходи с ней в офис. Мне плевать, насколько сумасшедшим ты меня считаешь, можешь запереть меня на всю оставшуюся жизнь, но только давай уйдем отсюда.
— Перри, не валяй дурака.
И прежде чем я смог остановить их, отец вошел в офис Валери и запер за собой дверь. Минуту было тихо. Я слышал голоса — поначалу голос Валери звучал ровно и спокойно, потом я услышал голос отца, потом снова голос Валери — он был уже громче. Я подошел к двери и попытался открыть ее, но она оказалась заперта изнутри. Тут отец повысил голос — он почти кричал:
— О чем ты говоришь?! Что все это значит?!
Вдруг что-то загремело, послышался звук падающей мебели — так, словно кипы книг повалились на пол. Дверная ручка лихорадочно задергалась — ее пытались открыть с той стороны, но дверь не поддавалась.
— Папа! — заорал я. — Папа, открой!
И тут грохнул выстрел.
32
Иногда доказать, что вы правы, не лучший выход из ситуации и не самый желательный. Опишите одну из таких ситуаций, когда вы были правы, но предпочли бы оказаться неправым.
Университет Чикаго
Вспышка:
Отец, пятясь, двигается к выходу из офиса, его ладони прижаты к животу, он падает между копировальным аппаратом и высокой стопкой бумаги. Его кровь на молочно-белом полу: это похоже на абстрактную картину.
Вспышка:
Валери медленно идет вперед, готовясь выстрелить в отца еще раз.
Вспышка:
Налетая на нее, я заламываю ей руки; она локтем бьет мне в глаз.
Едва придя в себя, обхватываю отца и тащу его на себе по полу через весь офис к выходу.
Позади нас раздается еще один выстрел.
Стеклянная дверь перед нами взрывается мелкими осколками, за ней оказывается видна приемная.
Вспышка:
Двери лифта медленно открываются.
И в проеме стоит…
Гоби.
Я остался лежать на полу, распростершись на ковре и повернув голову к отцу. Над нами звучали выстрелы и проносились пули, ударяясь о стены, разбивая стекла, разнося в щепки мебель, взрывая лампы и экраны компьютеров. Где-то слева я видел, как Валери Стэтхэм крутанулась на месте и принялась без остановки палить из пистолета в Гоби или, по крайней мере, в направлении, откуда Гоби пришла, в направлении лифтов и входа в офис. Из стульев, раскуроченного дивана и подушек вылетали пучки набивки и опадали на ковер. Щепки дерева пролетали мимо моего лица и застревали в волосах.
Я вновь оглох, но продолжал чувствовать вибрацию выстрелов. Воздух пропитался гарью, глаза щипало от дыма, на языке был привкус йода. Я прополз под столом и скользнул в угол, где, притянув колени к подбородку и опустив голову, сидел отец.