Страница 5 из 23
Интересно: моя жена, ежевечерне посещая палату, хотя бы задумывалась, какое сексуальное приключение привело меня к эстакаде Вестерн-авеню? Сидя у моей койки, проверяя внимательными глазами, какие важные части анатомии мужа остались в ее распоряжении, наверняка она читала ответы на незаданные вопросы в моих шрамах на ногах и груди.
Выполняя свои болезненные обязанности, надо мной реяли медсестры. Когда они меняли дренажные трубки в моих коленях, я едва сдерживался, чтобы не вытошнить обратно успокоительное – достаточно сильное, чтобы утихомиривать меня, но недостаточно сильное, чтобы облегчить боль. Только строгий характер женщин удерживал меня.
Доктор-блондин с бесчувственным лицом осматривал мою грудь. Когда смялся моторный отсек, туда ударил руль. На груди отпечатался полукруглый синяк – мраморная радуга от соска до соска. В последующие недели эта радуга постепенно меняла цвет, как на выставке автомобильных лаков. Опуская взгляд, я понимал, что точную модель и год выпуска моей машины любой автоинженер поймет по моим травмам. Расположение приборов на панели, как рисунок руля на груди, запечатлелось на коленях и большеберцовых костях. След моего столкновения с интерьером автомобиля затаился в этих ранах подобно тому, как несколько часов после полового акта держатся на коже очертания женского тела.
На четвертый день непонятно почему мне отменили обезболивающие. Все утро меня рвало в эмалированную кювету, которую держала перед моим лицом медсестра. Холодный край посудины прижимался к моей щеке. На гладкой поверхности засохла тонкая струйка крови – от безымянного предыдущего пользователя. Меня рвало, а я, нагнувшись вперед, уперся лбом в крепкое бедро медсестры. Я поймал себя на том, что пытаюсь представить ее ягодичную борозду. Когда она последний раз мыла эту влажную ложбинку? Подобные мысли то и дело посещали меня, когда я разговаривал с врачами и сестрами. Когда они последний раз подмывались; остались ли по-прежнему частицы фекалий у ануса, в то время как они выписывают антибиотик от стрептококка в горле? Хранит ли их белье запах запретного полового акта, когда они едут из больницы домой? Смешиваются ли остатки смермы и вагинальных выделений на руках с брызгами охлаждающей жидкости в случайных авариях?.. Несколько струек зеленой желчи стекли в миску, а я наслаждался теплыми очертаниями женского бедра. Шов на ее клетчатом платье был подхвачен несколькими черными стежками. Свободные изгибы ниток на круглой левой ягодице казались столь же значительными, как и мои раны на груди и ногах.
Эту одержимость сексуальными возможностями окружающего высвободила в моем мозгу авария. Я представлял палату полной выздоравливающих жертв авиакатастрофы, и у каждого в мозгу – бордель изображений. Столкновение двух наших машин стало моделью некоего абсолютного и пока еще непостижимого сексуального союза.
Кэтрин, похоже, прекрасно догадывалась об этих фантазиях. В первый ее визит я еще находился в шоке, и она успела познакомиться с порядками и атмосферой в больнице, добродушно перешучиваясь с врачами. Когда медсестра унесла мою рвоту, Кэтрин умело оттащила металлический столик от кровати и разложила на нем стопку журналов. Потом села рядом со мной, оглядывая острым взглядом мое небритое лицо и беспокойные руки.
Я попытался улыбнуться ей. Швы на разрезе скальпа мешали мне менять выражение лица. Глядя в зеркальце для бритья, которое подносили мне к лицу медсестры, я напоминал себе тревожного гуттаперчевого мальчика, удивленного своей странной анатомией.
– Прости. – Я взял ее за руку. – Наверное, я слишком замкнулся.
– Ты в порядке, – ответила Кэтрин. – В полном. Ты похож на какую-то жертву в Музее мадам Тюссо.
– Завтра придешь?
– Обязательно. – Она коснулась моего лба, робко глядя на рану. – Принесу тебе косметику. Здесь, похоже, о внешнем виде пациентов заботятся только в морге.
Я пригляделся к Кэтрин, приятно удивленный ее блистательным исполнением роли заботливой жены. Разница между моей работой в студии телерекламы в Шеппертоне и перспективной карьерой Кэтрин в международном отделе «Пан-Американ» в последние годы все больше нас разделяла. Теперь Кэтрин записалась на курсы пилотов и даже зарегистрировала с одним из приятелей маленькую чартерную авиакомпанию. За все она бралась не раздумывая, подчеркивая собственную независимость и самодостаточность, словно столбила права на землю, которая потом подскочит в цене. Я реагировал, как большинство мужей, сводя обсуждения к стандартным смиренным ответам. Ее маленький упорный самолетик рассекал небо над домом каждую неделю, наполняя наши отношения тревожным набатом.
Доктор-блондин, проходя по палате, кивнул, приветствуя Кэтрин. Она отвернулась от меня; голые ноги открывали бедра до пухлого лобка, признавая сексуальные возможности этого молодого человека. Я обратил внимание, что ее костюм больше подходит для дружеского обеда с руководителем авиакомпании, чем для посещения мужа в больнице. Позже я узнал, что ее измучила полиция, расследующая смерть в автокатастрофе. Наверное, авария и возможные обвинения меня в убийстве сделали из нее своего рода знаменитость.
– Эта палата предназначена для жертв авиакатастроф, – сказал я Кэтрин.
– Если в субботу я неудачно приземлюсь, то, проснувшись утром, ты можешь рядом увидеть меня. – Кэтрин оглядела пустые койки, вероятно, представляя возможные раны. – Завтра ты встаешь. Врачи решили, что тебе надо ходить. – Она заботливо посмотрела на меня. – Бедняжка. Ты ничем их не сердил? – И добавила: – Жена погибшего – врач. Доктор Хелен Ремингтон.
Положив ногу на ногу, Кэтрин принялась закуривать, неуверенно щелкая незнакомой зажигалкой. От какого нового любовника она получила этот уродливый агрегат – явно мужской? Сделанная из гильзы снаряда авиапушки, зажигалка больше была похожа на оружие. За годы я научился узнавать о новых увлечениях Кэтрин в первые несколько часов после ее первого секса, просто обратив внимание на физические или моральные новообразования – внезапный интерес к третьесортному вину или кинорежиссеру, новое мнение в области политики авиакомпаний. Часто я мог угадать имя ее любовника еще до того, как она прошепчет его на пике нашего полового акта. Эта дразнящая игра была необходима и ей, и мне. Лежа вместе, мы обсуждали всю историю ее любовного приключения, от первого трепа над коктейлями на вечеринке в авиакомпании до собственно полового акта. Апофеозом этой игры становилось имя тайного партнера. Придерживаемое до последнего, оно всегда приводило к самому мощному оргазму у нас обоих. Порой мне казалось, что все эти романы затеваются только для того, чтобы подкинуть топлива в наши сексуальные игры.
Глядя, как дым сигареты ползет по палате, я задумался, с кем Кэтрин провела последние дни. Несомненно, мысль о том, что ее муж стал убийцей, придала неожиданный оттенок половым актам, наверняка проходящим в нашей постели, рядом с хромированным телефоном, который первым принес Кэтрин известие о моей аварии. Элементы новых технологий связывали наши чувства.
Раздраженный шумом самолета, я приподнялся на локте. От синяков на груди было больно дышать. Кэтрин беспокойно взглянула на меня, словно боялась, что я умру на месте, и сунула сигарету мне в губы. Я неуверенно втянул дым с ароматом герани. Теплый фильтр сигареты с пятнышками розовой помады хранил вкус ее тела, букет, который стал забываться в пропитанной карболкой атмосфере больницы. Кэтрин потянулась за сигаретой, но я закапризничал, как ребенок. Фильтр с пятнами напомнил мне о сосках, намазанных губной помадой; я прижимался к ним лицом, руками и грудью – и втайне представлял отпечатки ранами. Однажды мне приснился кошмар: Кэтрин родила ребенка от дьявола, и из ее раздувшихся грудей текли жидкие фекалии.
В палату вошла брюнетка – медсестра-практикантка. Улыбнувшись моей жене, она откинула покрывало, взяла мочеприемник у меня между ног и, проверив уровень мочи, снова накрыла меня простыней. Тут же мой член начал протекать; я с трудом сжал сфинктер, вялый после многих инъекций обезболивающих. Борясь со слабым мочевым пузырем, я пытался понять, почему после трагичной аварии, повлекшей смерть неизвестного молодого человека – а его личность, несмотря на все мои попытки расспросить Кэтрин, осталась тайной для меня, как имя поверженного в бессмысленной дуэли противника, – почему всех этих женщин интересуют только мои самые инфантильные зоны. Медсестры, что выливали мою мочу и ставили хитроумные клизмы, что доставали мой член через ширинку пижамных трусов и поправляли дренажные трубки в коленях, что счищали гной с повязки на голове и вытирали мне губы крепкими руками, – все эти накрахмаленные женщины напоминали мне тех, кто ухаживал за мной в детстве, привратников, блюдущих мои отверстия.