Страница 5 из 14
Скоро я начинаю понимать, что сон не об умирании – он о жизни. Вечной жизни. Дом – это место, где вас могут помнить, даже навещать. Он станет вашим, когда вы потеряете свой. Если вы убежите. Если направите велосипед не по той темной дороге.
Тут в конечном счете оказываются все девушки.
Я приду сюда в другие вечера и замечу узоры на обоях во всех комнатах. Прорехи в обоях, почерневшие впадины там, где гниль изничтожила стены. Увижу колючий, ползучий, удушающий плющ.
Я узнаю расположение комнат, даже тех, что наверху, поскольку однажды наберусь мужества взойти по лестнице, не страшась того, что ступеньки обратятся в пыль под весом моего тела. Но все это произойдет позже.
А тогда все было впервые. Мне впервые приснился этот сон – после того, как я нашла объявление с лицом пропавшей – и искала я в доме именно Эбби.
Я чувствовала ее присутствие – тихое испуганное присутствие где-то в провалах темноты. Запах был таким же, как в фургоне. Но сильнее, ближе. Она пошевелилась, и доски пола заскрипели; так я узнала, что здесь у нее есть вес, а значит, и тело. Есть вещественность. Здесь она реальна.
Я сделала шаг по направлению к тому месту, откуда раздавался шум.
– Эбби? Это ты? – Я говорила с трудом, но меня можно было услышать.
Я различила очертания фигуры у окна в соседней комнате. Стоя на тротуаре, я не могла видеть, что здесь есть занавески, но изнутри разглядела длинные темные паруса задернутых портьер. Почему-то в этой комнате свет был чуть ярче. Блестящая материя штор, казалось, сопротивлялась темноте, в ее складках можно было прятаться или кого-нибудь спрятать, грязная бахрома лежала на полу.
Она стояла ко мне спиной.
В ее волосах уже не было листьев и веточек. По крайней мере, я их не видела. Ее наполовину скрывали портьеры, и потому я не могла сказать наверняка. Казалось, я ее знаю, непонятно почему.
Я попыталась пробраться к ней сквозь дым, потому что у меня были вопросы. Вопросы вроде: что это за место и что горит? Действительно ли она Эбби Синклер с объявления? Я ее вижу, и это значит – что она мертва или, напротив, еще жива? Найду ли я ее?
Но это был сон. А ноги в снах не двигаются так, как им положено в реальности, и язык не смог выговорить слова, скопившиеся у меня в голове. У меня получилось лишь:
– Эбби?
Фигура у окна не обернулась и ничего не ответила. И я поняла, что ответов в этом горелом доме нет. Они там, снаружи, где-то рядом с Пайнклиффом, городом, где я живу. От меня ждут, чтобы я вышла отсюда и нашла их. И окутанная дымом девушка не в силах помочь мне в этом.
Для этого нужно проснуться.
5
Он был там, в конце уже знакомой мне дороги. Чтобы найти его, нужно было на развилке свернуть направо, а не налево. От нее изгибы дороги уходили далеко в сосны, и вход, который я искала, находился за слепым поворотом, отмеченным группкой белых елей и синим знаком. Знак был почти весь засыпан свежевыпавшим снегом, так что слов было не разобрать, а лишь разглядеть часть фигуры поднявшейся в темнеющее небо женщины – она воздела руки к небу, чтобы поймать падающие снежинки. У нее на голове была голубая накидка, как у Девы Марии, а лица не было, как у привидения. Позади нее возвышались запертые ворота высотой с деревья.
Это был летний лагерь для девочек «Леди-оф-Пайнз»: место, куда отправляют своих дочерей жители нескольких близлежащих городов и их пригородов. Территория лагеря располагалась в низине, полной комаров, сосен и дубов, росших по краю холодного озера. Гребень горы скрывал от взгляда то, что было с другой стороны, за лагерем, и девочки – и их родители – не имели ни малейшего представления о находящемся там, всего в нескольких милях от них, строении. Вся эта природа, на лоне которой они проводили лето, была гораздо ближе, чем они могли себе представить, к одной из государственных, наиболее строго охраняемых мужских тюрем, в которой содержалось, как я выяснила, более тысячи опасных преступников, в том числе убийц, насильников и растлителей детей.
Согласно объявлению о пропавших людях, этот летний лагерь был последним местом, где видели Эбби Синклер. Здесь, за этими воротами и деревьями.
Я остановилась и выключила двигатель, но следующая за мной машина Джеми продолжала ехать. Сейчас ему пришлось, дав задний ход, приткнуться к сугробу. Снегоуборочных машин не было здесь со времени последнего снегопада, и потому припарковаться иначе было трудно. Проехав еще немного, он опустил стекло и позвал меня:
– Что случилось? Почему ты остановилась?
– Все в порядке, – ответила я. – Вылезай из машины и иди сюда.
Я уже выбиралась из фургона и проверяла фонарик. Зимой ночь наступает раньше, особенно здесь, где горы загораживают солнце. Я знала, что всего лишь через несколько минут вокруг нас сгустится тьма, и не была уверена, работает ли электричество на территории закрытого на зиму лагеря. Без фонарика мы ничего не сможем сделать.
Фонарик замигал, и я постучала им по своему бедру. Свет. Я помахала Джеми, не оставляя попыток выудить его из машины.
– У тебя снова заглох двигатель? – крикнул он.
Я отрицательно покачала головой. Он не знал, почему мы здесь. Я не озаботилась тем, чтобы сказать ему, что место, куда он сопровождает меня, не является рестораном, хотя и умудрилась намекнуть на это. Сквозь ворота была видна расчищенная дорога, ведущая, очевидно, на основную территорию лагеря, где Эбби провела несколько летних недель перед своим исчезновением. И нас от нее отделял лишь забор из рабицы.
Джеми бросил на меня взгляд, значение которого я не поняла, но все же заглушил мотор, натянул на голову капюшон и вышел на холод.
Я направила фонарик на калитку и высветила висячий замок на толстой цепи.
– Ты можешь справиться с этим, – спросила я, – чтобы нам не пришлось лезть через забор? – И посветила на верхний край забора, по которому шла железная проволока, слегка поблескивающая в сгущающихся сумерках.
– Хочешь сказать, что наряжаться было ни к чему? – Джеми вытащил из-под пальто воротник рубашки – хорошей серой рубашки на пуговицах, которую он, возможно, даже погладил в расчете на приятное времяпрепровождение. Но, должна признать, он вовсе не разозлился.
Мы с Джеми провели вместе это лето (то самое лето, когда Эбби в нескольких милях от нас оборонялась от комаров, управляла каноэ и без конца разучивала песни для костра). Все произошло очень быстро – у нас с Джеми.
До того, как я обнаружила Эбби, а вскорости и остальных – до того, как основательная часть меня резко изменилась, обнаружив себя во мне, словно айсберг поднялся над ледяной водой, чтобы продемонстрировать свои истинные чудовищные размеры, – я была всего лишь девушкой, на которую запал Джеми. Это произошло не так уж и давно, но теперь мы с прежней Лорен были совершенно разными людьми.
Мы с Джеми тоже были разными, и я всегда буду помнить обо всем хорошем, что есть в нем. Скажем, о том, как он бесстрашен, когда дело доходит до штурма высоты или же преодоления других преград; однажды я заперлась у себя, и он поднялся по стене моего дома, чтобы добраться до открытого окна, для чего ему пришлось балансировать на хлипкой решетке высоко над задним двором, удерживаясь на ней лишь кончиками пальцев. О том, что он делает что-то вместе со мной только потому, что я прошу его об этом. И ему неважно, зачем все это нужно.
Точно так же обстояло дело и сейчас. Среди снегов. Он приподнял замок, чтобы изучить его. Пар, валивший у него изо рта, повис между нами, словно хотел добраться до меня, но я была вне пределов досягаемости. Пока что.
Я смотрела, как снег падает ему на волосы, на непокорные кудри, торчащие из-под капюшона, и мне хотелось рассказать ему об Эбби. Но Джеми не верит в привидения. И разве можно объяснить разумному, рациональному человеку, что тебе довелось повидаться с одним из них? Что ты как-то связана с девушкой, чье лицо увидела на объявлении о пропаже? Девушкой, которая исчезла прямо здесь? Что она – ты в этом уверена – взывает к тебе, желая сообщить что-то очень важное, вот только ты не разбираешь ее послания?