Эдем

- Рррро-о! – к восходу Лира уже вовсю изучала слоги. Морщила лоб, складывала губы так, как я показывал, прижимала к нёбу розовый язычок и повторяла за мной: - Рррррозсшже!

- Роджер, - кивал я, и Лира хмурилась на себя за неудачную попытку повторить в точности.

- Ли-и, - музыкально тянула она свое имя.

Пышные волосы отросли за ночь ниже плеч, а кожа на груди и ногах превратилась в короткий комбинезон: тот самый, который был изображен на фотографии. Я в шоке и восхищении наблюдал за метаморфозой, напоминавшей настоящее волшебство, как в сказке «Золушка», в которой Добрая Фея превратила обноски девушки в бальное платье. Щупая кончиками пальцев ткань, я не мог найти отличий от обыкновенного хлопка. В то же время волосы девушки, ее теплые пальчики были абсолютно человеческими. Казалось, что для местного биологического вида не было разницы, что создавать, с одинаковым успехом это могла быть кровать, полка или стол, съедобные плоды или воздух для дыхания, одежда или… иная форма жизни. Я озадачился вопросом, способен ли Эдем воссоздать такое сложное устройство, как космический корабль? Если уж ему под силу вырастить человека – живое существо, находящееся на вершине эволюции – есть ли что-то, что ему неподвластно?

Во мне росло уважение к эдемианам: так я решил их называть. И страх. Они уже не казались мне такими уж беспомощными и безоружными. Что стоит инопланетной расе, умеющей подстроиться под любые условия и принять любую форму, захватить всю Вселенную? Не оказал ли я им услугу, потерпев крушение на их планете и подарив на блюдечке высокие технологии человечества?

Но для того, чтобы всерьез думать над этим, я был слишком занят. Дерево отпустило Лиру к полудню, и теперь я с упоением учил ее ходить. Ноги ее были босы, как на фотографии, где фотомодель позировала в естественном образе, а кожа на стопах настолько нежной, что даже мягкий слой местной почвы ранил ее. И руки, и ноги девушки дрожали, когда она делала первые неуклюжие попытки двигаться, опираясь на меня. На ее лице любопытство плотно соседствовало с ужасом.

- Хотела узнать, каково это: быть человеком. – К вечеру Лира уже изъяснялась вполне достойно, хотя пока еще с трудом складывала слова во фразы. Я жадно ловил все сказанное. – Ваш вид необычен для нас.

- Как и ваш, - кивнул я, не в силах оторвать взгляд от красивого лица, не переставая прикасаться. Я так устал от одиночества, что торопил события, спеша поделиться с Лирой всем, что знал, взахлеб описывая наше путешествие по мирам, манящие галактики, раскинувшие в бесконечном пространстве триллионы звезд. Азарт покорения новых планет, опасности ледяного космического вакуума. Достижения цивилизаций, стремление человека к совершенству, успеху и радость побед, трагические неудачи, усталость, страхи, разлуки, боль. Рождение. И смерть.

Рассказывал я и о любви. Смел надеяться, что Лира была создана именно для этого. Читал стихи, цитировал классиков прозы, говорил об исчезнувших временах, ставших историей, о традициях поколений. Беря девушку за руку, показывал ей наш сад, поражающий воображение. Лира с восторгом принимала каждый новый опыт: пробовала нектар и надкусывала белыми зубками розовые лепестки, приходя в восторг от вкуса; училась плести из веточек необходимые в быту мелочи; слушала мои рассказы с наивным удивлением и пристальным интересом.

А ночами я учил ее искусству любви. Я был нетерпелив и восторжен как подросток, опьянен перспективой воссоздания Эдемского Рая и мечтал сделать девушку своей. Окутанный темнотой, торопливо прижимал Лиру к себе, охваченный темным желанием, и пытался вызвать ответные чувства, лаская идеальное тело. Губы ее были как нежный шелк, а дыхание сладкое, как аромат цветов. Волосы пахли медом, а горячая кожа на вкус была как ярчайший нектар. Безумный от счастья, потерявший голову от любви, я забыл, кто я и откуда, перестал думать о десятках погибших людей, об ожидающих пробуждения спящих членах экипажа и летящих сюда спасателях… Я потерял связь с действительностью, мало вспоминал о прошлом и почти не думал о будущем. Я был счастлив одним днем, благодарен за неожиданный подарок, который незаслуженно получил.

VIII

Отрезвление пришло постепенно. Человеческий разум не способен долго прожить в чистейшем непрекращающемся наслаждении, ему необходима острота ощущений, развитие и цель. Острота со временем притупилась. Развития не могло происходить там, где все необходимое для выживания дается без труда. А цель я потерял, когда позволил себе увлечься женщиной, которая даже не была настоящей. Я любил не Лиру Портман, инопланетянку, апофеоз эволюции Эдемского биологического вида. И даже не Лиру Портман, фотомодель и актрису с Земли. Я любил придуманный мною образ, не имеющий никакого отношения к реальности. Я любил саму идею любви, позволяя эгоизму, страху одиночества и примитивным инстинктам взять верх над рациональной, интеллектуальной и культурной частью себя. Но когда-то должно было наступить прозрение.

Мы гуляли по цветущему саду, держась за руки и узнавая друг друга; целовались в переплетении корней, заменявших постель; сливались в экстазе на сладко пахнувшем склоне. Пока розовые лепестки не опали, укрыв землю, а весенний лес не превратился в белый с бордовыми вкраплениями плодоносящий сад. Тогда, не задумываясь ни о чем серьезном, мы наслаждались жизнью, пробуя ее на вкус в буквальном смысле: каждый фрукт, чуть-чуть отличающийся от других формой или цветом, каждый мясистый листок. И друг друга.

Мы говорили о литературе, которой тут никогда не было и не могло появиться, потому что у местной формы жизни не существовало бумаги и пера. О музыке, которая не могла прозвучать, потому что эукариоты не имели органов для извлечения звука и органов слуха. Об изобразительном искусстве, которое не могло запечатлеть красоты этого места, потому что эдемиане обходились без рук. О достижениях человечества и смысле жизни, о потребности в семье и детях – вещах, которые вряд ли были понятны Лире, похожей на меня только внешне, но разум имеющей иной. Мне казалось, что она увлеченно слушает мои вдохновенные излияния, но к концу лета я стал неизбежно замечать, что это притворный интерес. Мы были слишком непохожие, чтобы понять друг друга.

Когда плоды засохли и стали опадать вниз вместе с кожистыми листьями, застилая землю и обнажая ветви, пелена самообмана спала с моих безумных глаз. Я начал обращать внимание на мелочи, которых не замечал раньше: в любви Лиры ко мне не было ни искренности, ни потребности, ни жизни. Я начал видеть в ее действиях одно только желание угодить. Меня стало раздражать это.

- Что случилось, что с тобой? – выдохнула девушка, когда я однажды ночью вскочил, мечась по нашей комнате как запертый в клетке зверь.

Нежный голос девушки уже не возбуждал во мне былой страсти и первобытного любопытства. Свежесть чувств ушла, остался лишь горький осадок безответности.

- Я не знаю, - бормотал я, переживая. – Что-то не так!

- Я слушаю тебя.

- Прекрати! – рассердился я на ее постоянную готовность пойти мне навстречу и сделать все, что ни попрошу. – Ты не хочешь слушать! – в сердцах обвинил я.

- Ты ко мне несправедлив, - без капельки укоризны, терпеливо и кротко, и оттого, казалось мне, неловко, неправильно, объяснила девушка. – Все время с тех пор, как нахожусь здесь, я слушаю тебя. Я только этим и занимаюсь.

- Вот именно! – я нащупал верную мысль и стал развивать ее, начиная понимать, чем именно недоволен. – Ты слушаешь меня, будто я твой бог и ты готова целовать мне ноги. Но я не бог! И ты мне не рабыня. Я хочу знать, что ты занимаешься тем, чего хочешь сама!