Дыхание

Я сегодня во сне рисовала с закрытыми глазами. Не знаю, с чего это мне взбрело в голову, но с чего-то взбрело, и всё тут. И мне очень-очень хотелось открыть глаза, и посмотреть, как там получается, но я не открывала, откроешь – и всё обаяние исчезнет, чего доброго расстроюсь, и больше рисовать не стану. А так – рисуешь с закрытыми глазами, и мечтаешь, чтобы получился настоящий шедевр, и думаешь: отчего я раньше не понимала таких простых вещей, наверняка с закрытыми глазами получается лучше, иначе и не бывает, рисуешь – и ничего тебя не отвлекает, не мешает. И чувствуешь, что и линии тоньше выходят, и пропорции гармоничнее, настоящую-то живопись чувствуешь душой, когда душа поёт, то живопись – настоящая. И я рисовала, и очень долго могла рисовать, мне ещё подумалось, какое счастье было бы проспать весь день, и всё-всё нарисовать: и себя, и маму, и Лара, и церковь нашу, и лес мой любимый, и небо, и я лежала и представляла себе, как это всё у меня замечательно получится, и что теперь я буду каждую ночь рисовать, и обязательно с закрытыми глазами – а то кто же по ночам с открытыми рисует? И я ещё подумала, что и смотреть надо на всё вокруг с закрытыми глазами, так лучше всего, эти глаза – чистые обманщицы. Напридумывают чего совсем нет, и попробуй, убеди себя, что не было – ты же это видела, говоришь себе, и знаешь, что ничего ты не видела, а всё это выдумки, и всё равно чувствуешь, что запуталась. И такие вещи и с другими людьми бывают, смотришь на человека – лицо колючее, и думаешь, что и он колючий, а может, у него в душе соловьи поют, а ты и не видишь. И я ещё решила, что с Ларом меня глаза не обманывают, он и внутри пушистый и добрый, я это с первого раза в нём увидела. Вот… А нарисовала я каракатицу, и очень мне самой понравилось, думаю, ещё и сегодня днём попробую.

Я иногда путаюсь, и сама не знаю, говорить про девушек “мы” или “они”, я сама обычно говорю “они”, но когда про девушек говорят что-то плохое, я всегда говорю про себя “мы”, и когда мужчины говорят про женщин свысока, я всегда внутренне злюсь и спорю. А мужчины очень любят про женщин говорить свысока, это у них мания какая-то, они сдерживать себя не могут, им просто позарез надо об этом порассуждать, и всегда они приводят почти одни и те же аргументы, смешно и никакой оригинальности. Конкретно, одна группа аргументов состоит в том, что мужчины превосходят женщин, потому что они быстрее, выше и сильнее, дескать, они дальше прыгают, ядро лучше толкают, в хоккей лучше играют, бьют сильнее. Это просто курам на смех, и таких мужчин это очень ярко характеризует, они ничем не отличаются от лосей во время гона – то есть просто лоси. Даже хуже лосей, я лосей люблю, они забавные, идут напролом, куда глаза глядят, – я однажды мельком одного видела. Вот. А вторая группа аргументов такая, дескать, все великие учёные – мужчины, все великие политические деятели – мужчины, все вожди – мужчины, все герои – мужчины, все пророки – мужчины, все поэты – мужчины. И что меня ещё веселит всегда, когда они высказывают это женщинам (им нравится дразнить, сознательно издеваются), то те в ответ зачем-то – я не знаю, зачем, – приводят такие же расхожие банальности, что на самом деле не все, Софья Ковалевская была математиком, Марина Цветаева – поэтом (или поэтессой?), Индира Ганди – политическим деятелем. По-моему, всё это – сплошная чепуха. Ни одна разумная женщина, кроме Софьи Ковалевской, не станет тратить свою жизнь на доказательство никому не нужных математических теорем, или получение замысловатых химических веществ, или управление государством – её всё это совершенно не интересует. Мужчины занимаются всем этим потому что они совершенно бездарны и просто не умеют жить, они упускают в жизни главное и занимаются второстепенными вещами, увлекаются абстракциями, фантазиями, теориями, тратят свою жизнь чтобы доказать что-то другим мужчинам, чтобы кем-то повелевать, что-то решать, изучать, они готовы романы писать о любви – вот до чего у них доходит, сидят где-нибудь на чердаке и романы пишут, а жизнь проходит. А женщины во сто крат умнее, мы умеем жить для себя, мы умеем испытывать удовольствие и наслаждения, мы знаем огромное число источников удовольствия внутри себя и вовне, мы умеем его получать, заставляем мужчин его нам доставлять. Удовольствие – это женское чувство. И мы умеем любить, мы умеем получать от любви то, что хотим, любовь это и есть самое главное, мужчины это плохо понимают, когда ты знаешь любовь, ты не станешь писать о ней романы, они тебе не нужны, как не нужны теоремы, это всё совершенно не имеет значения – тебе нужен только любимый или любимая. Это очень просто – но они не понимают, и изобретают какие-то сложности, философские теории, увлекаются механизмами, организмами, организуют, проводят, строят замки из песка и тумана – чистейшие фантазёры, ничем не лучше Жюль Верна, таких много. И кичатся этим, бьют себя в грудь, как маленькие дети, обогнавшие других и быстрее добежавшие до ленточки, – а чем тут гордиться? А эти рассуждения об удовольствиях – это послушать только, что они называют удовольствием, – хм, это только ещё раз подчёркивает бедность, просто нищету их фантазии, они и вправду нищие. Им просто как воздух нужна женщина, которая спасла бы их, – и я совершенно не удивляюсь, что часто наложницы становились императрицами – стоит мужчину лишь приласкать, пожалеть, погладить по голове, прошептать ему о любви, чуть шире открыть ему глаза – и он уже готов отдать тебе все свои царства – зачем они ему теперь? Руки женщины легко исцеляют любую боль, мы растворяем её в своей нежности, мы освобождаем от тоски, мучений, поисков – зачем они, когда рядом мы, наши губы слаще любой мечты, наши глаза прекраснее любой победы, мы как чудесный сон усыпляем мужчину, чтобы он наконец прозрел и проснулся для новой, настоящей жизни, она течёт лишь в нас самих, просто надо научиться её понимать, слышать, чувствовать, рай может быть только в себе, для него не нужны империи и галактики, рай внутри тебя, если ты умеешь создать его, найти его, обрести его, открыть. И мы отпираем эти врата…

Я потеряла очень ценную мысль. Пришла ко мне одна ценная мысль, а я взяла её и потеряла. И всегда так: самые ценные мысли всегда теряются, пропадают куда-то, и всё тут. Дело было так. Вначале я думала о том, что книга подобна сумеркам, и в ней можно заблудиться, потеряться в шелесте испещрённых буквами страниц. И странно так мне подумалось: буквы как буквы, ничего особенного, но некоторые их комбинации подобны счастливой встрече с близким и таким хорошо знакомым тебе человеком, а некоторые преследуют тебя как пугающие шаги, пока ты идёшь по неосвещенному фонарями тёмному переулку. И есть такие комбинации, которые подобны свету зажжённой свечи в непроглядной темноте, а есть – свету окна, за которым притаился долгожданный покой и уют. И мне пришёл на ум эпиграф: “Здесь могут водиться мысли…”. И никогда не знаешь, что сулит эта встреча, да и случится ли она, вдруг я в самый неподходящий момент задумаюсь о том, что плохо сегодня расчесала волосы, и мысль возьмёт, и останется незамеченной, они очень любят притаиться, или, например, притворится, что она сидит на автобусной остановке и читает газету – ага, знаем мы, что это за газета, в 11-ом часу вечера. А некоторые мысли ведут себя совершенно неподобающим образом – стоит и курит в свете фонаря, опёршись спиной на стену дома, накрасилась, чтобы ты её не узнала, а ещё возьмёт и подмигнёт тебе, дескать, иди за мной, здесь совсем близко… Ох уж эти мысли… А бывает и так. Идёшь ты ночью по переулку, свернёшь, и вдруг столкнёшься лицом к лицу с незнакомцем, в чёрном плаще и шляпе длиннополой, и больше ничего в нём не разглядишь, темнота. А он так спокойно обратится к тебе: “Добрый вечер, знаете, я совсем потерялся в сумерках Вашего города, заблудился в его вечно шелестящих на ветру аллеях, и фонари у Вас тут совсем не горят, Вы мне не поможете найти нужный мне адрес?” – и называет тебе адрес дома, в котором ты живёшь. И уже чувствуешь что-то неладное, говоришь: “Конечно, я провожу Вас”, – а сама почти дрожишь. И он идёт позади тебя, и ты чувствуешь, как его взгляд скользит по тебе, и какие у него странные, почти бесшумные шаги, он ступает на землю в тот же момент, что и ты, в тот же момент делает вдох, и тебе уже кажется, что удары его сердца совпадают с твоими ударами. И начинаешь думать, что ты его раньше видела, он снился тебе по ночам, ты хорошо его знаешь, он сейчас, когда вы будете проходить мимо статуи грациозной обнажённой натурщицы, скажет: “Её Лея звали…”. И эта статуя уже виднеется, вы уже подходите совсем близко к ней, нужно было пройти по другой улице, зачем ты сюда свернула, оборачиваешься к нему, и он говорит, с тихой затаённой грустью: “Её Лея звали…”. И вот, вы походите к твоему дому, и ты с замиранием сердца спрашиваешь, какой подъезд он ищет, и он называет номер твоего подъезда, а после, шагая по тёмной лестнице, ты ещё надеешься, и шёпотом спрашиваешь: “На какой Вам этаж?”, и он называет твой этаж, и вот, ты стоишь возле дверей своей квартиры, прижавшись спиной к двери, колени подгибаются, сердце жестоко бьётся, ты тяжело и глубоко дышишь, воздуха не хватает, а он стоит и смотрит на тебя, ты не видишь его глаз, ты их чувствуешь, и он говорит с тихой грустью: “Вот мы и пришли…”. И вот, пока я обо всём об этом думала, пришла ко мне одна ценная мысль. Я лежала на кровати с закрытыми глазами, и делала вид, что сплю, а на самом деле не спала и думала всякие думы. И в дверь постучались. Я ещё подумала – кому это понадобилось перелезать через забор и стучаться в три часа ночи? – я почему-то решила, что было три часа ночи. А Лар спал и не проснулся, и лаять не стал, и я подумала, что это неспроста. И тихо-тихо, на цыпочках, подкралась к двери, старалась, чтобы никто не услышал. И тогда в дверь снова постучались. И я долго думала, открывать или не открывать, мало ли кто стучится по ночам. А входная дверь у меня на веранде, и там во всю стену окна, и можно рассмотреть гостя, только он тоже сможет меня рассмотреть… И я немножко боялась. И вдруг – я не знаю, почему, – я решила, вернее, поняла, что это очень ценная мысль, она стучится ко мне, а я не открываю, и я решила пойти за фонарём – почему-то мне не хотелось зажигать свет, и я решила взять фонарь, чтобы когда я ей открою – сразу её хорошенько разглядеть. И вот, я пошла искать фонарь, а без фонаря это очень тяжело, он у меня хранится на чердаке, а там темно, хоть глаз выколи, и я долго искала и насилу нашла – он за зеркалом оказался, сама не знаю когда я его туда положила. И вот, я поспешно включила его, посмотрела на своё отражение в зеркале – я себе понравилась, хотя слегка заспанная, но очень симпатичная – и я быстро спустилась, и побежала открывать дверь, открыла – а её и след простыл. Вот…