Страница 9 из 15
Там же встречаются описания боев, в которых участвовал Николай Григорьевич и о которых он, похоже, забыл рассказать. Вполне возможно, что заслуженный ветеран просто не пожелал выпячивать себя и скромно умолчал о личном мужестве, которое надо было иметь, воюя на легком танке:
«Карапетян снова наклонился к трубе. По-видимому, он как бы подводил итоги разговору, предшествовавшему появлению капитана Мотаева и лейтенантов. Выпрямляясь, взглянул на большие наручные часы:
– Так, рота легких танков пойдет! Атака через двадцать минут, в четырнадцать ноль-ноль… Все по местам!
Мотаев, Кочергин, пехотный капитан и Орлик, поспешив из КП, подбежали к «тридцатьчетверке» и на ней быстро достигли путепровода над шоссейной дорогой к деревне. Тут стояло двенадцать «семидесяток». Козелков у своего броневичка что-то толковал водителю. Солдаты 2-го стрелкового батальона, собравшись группами, жадно сосали самокрутки, другие нетерпеливо ждали «бычка». Кочергин сразу почувствовал то необъяснимое беспокойное напряжение, которого давно не ощущал. Он заметил три «сорокапятки» на прицепе у танков и, удивленный этим, поинтересовался у Мотаева, не стеснят ли они маневр машин. Расчеты ПТО сидели на броне.
– Отцепят их за насыпью, – оглянулся капитан, недовольный вмешательством Кочергина в его разговор с Орликом. – Время! – крикнул он, ища взглядом пехотного капитана.
Тот вместе с ротными и взводными командирами заканчивал подготовку к атаке деревни. Солдаты располагались на откосе насыпи и медленно подползали все ближе и ближе к бровке, готовясь выскочить на полотно. Три «семидесятки» тоже медленно поползли наверх, расширяя интервалы. Солдаты быстро уступали им место, некоторые тут же взбирались на их броню. Остальные машины выстроились в колонну. Орлик побежал вперед и скрылся в люке своего танка, стоящего посередине. Мотаев, держа в руках ракетницу, смотрел на свой хронометр. Туда же посмотрел и Кочергин. Ему показалось, что секундная стрелка остановилась.
– Узок проход под мостом, – заметил Мотаев. – Если там танк подобьют, заткнется он. Тогда «сорокапятки» атаку не поддержат…
Хлопнул выстрел ракетницы, и разом взревели моторы танков. Те, что были на насыпи, сверкнув отполированными траками гусениц, перевалили через нее и исчезли. За ними с нестройным «ура!» скатывались с противоположного откоса солдаты пехотного капитана. Насыпь опустела. Бросив взгляд в сторону моста, Кочергин увидел, что под ним прошла последняя «сорокапятка». Впритирку за ней устремился под мост «бобик» Козелкова…
…Часто стукали «сорокапятки», заглушаемые шквалом встречного огня. Затем все покрыл удар взрыва, и за насыпью возник гриб размываемого ветром густого дыма, будто кто-то гигантской кистью мазнул сажей по белесо-серому небу.
– Одну машину Орлика сожгли! – оглянулся Мотаев, исчезая в проеме входа в КП.
Кочергин, не различая ничего со света, раздвинул чьи-то спины, жадно прильнул к окулярам бинокля. Панорама боя предстала в мельчайших деталях. Танки под прикрытием отцепленных сорокапяток проскочили за реку, к деревне. Только головной был потерян сразу за мостом. Все атаковавшие с насыпи тоже были подбиты. Один из них взорвался. Башня, обрывки гусениц, катки и другие части машины лежали вблизи догоравшего корпуса. Черная плешина земли вокруг дымилась. В поле обзора бинокля попал разброс стоявших открыто, ничем не защищенных пушечек противотанковой батареи. Они дергались, выбрасывая колючие языки пламени. Когда «сорокапятки» совсем закрыла земля, вздыбленная частыми разрывами немецких снарядов, лейтенант снова посмотрел на реку. Солдаты, перебегая, неуклонно приближались к реке. Многие подоткнули полы шинелей и шли вброд, ведя ружейный огонь. Иные, падая, исчезали в воде, но другие, окунувшись, вскакивали, бежали вперед и снова падали в воду. Задержав взгляд на одном солдате, упавшем уже на том берегу, Кочергин старался рассмотреть, побежит он снова или так и останется лежать. Сердце колотилось часто и гулко. Домики деревни уже плохо были видны за сизой дымкой, испещренной желтыми вспышками. Дымка стлалась по черной воде, в которой плавало густое крошево льда. Взбудораженный пальбой воздух толкался в уши.
Танки Орлика, развернувшись в линию, уже отходили к насыпи, ведя беглый огонь по деревне. Их преследовали несколько средних немецких танков, за которыми из дымки появились один за другим колесные бронетранспортеры. Угловатые каски над ними дружно подпрыгивали вместе с рывками машин на пересеченном грядками поле. Почти одновременно задымили еще два наших танка, отставшие от остальных, и завертелся на месте немецкий танк, опрокинув жердяную изгородь и разбросав какой-то навес. Затем над ним взметнулся рыжий столб огня. Прокатился гулкий взрыв. Кочергин на мгновение зажмурил глаза и опустил бинокль, но тут же поднял и снова бегло оглядел происходившее между деревней и насыпью…
…Немецкие автоматчики уже сверху насыпи вели огонь по тем, кто успел за ней скрыться. Карапетян, ругаясь то по-русски, то по-армянски, крутил ручку полевого телефона и кричал команды своим артиллеристам отсечь и подавить прорвавшихся гитлеровцев. Тут же на огородах и у реки сверкнули и запестрели бурыми кустами разрывы 76-миллиметровых снарядов. Попадания накрыли насыпь. Немцы, теряя убитых и неся раненых, стали быстро отходить. Они поспешно взобрались в бронетранспортеры, которые, развернувшись, устремились за танками, скрывавшимися за отчетливо белевшими домиками деревни. На огородах с поваленными изгородями и перепаханной снарядами землей одиноко и группами неподвижно лежали серые и зеленые шинели. Кочергин невольно отметил, что зеленых куда меньше…» – (Прим. С.С.)
24-го утром мы сделали попытку прорыва – она не удалась. Немцы заняли оборону по рубежу, который мы в свое время готовили против них, когда они наступали. Они удачно использовали эти укрепления. Какова ирония судьбы! Наша рота вышла на тот участок рубежа, где я, будучи еще в учебном батальоне, строил укрепления. Мы поменялись местами: немцы теперь стояли лицом на запад, а мы – на восток. И что интересно, первой против нас развернули 16-ю дивизию Хубе, с которой мне пришлось бороться еще в августе. Хубе на тот момент уже командовал корпусом. Предыдущего командира Гитлер снял за малодушие.
На том рубеже мы увязли в боях местного значения. Продвижения ноль, а убитые, раненые, искалеченные идут потоком. Я тогда как-то спокойно думал, что скоро подойдет моя очередь. И действительно, подошла…
Ночью лежишь, а вокруг тысячи трассирующих пуль. Смотришь на них: «Эта кому? Мне? Соседу?» Но это самообман, на самом деле «свою» не успеешь увидеть. И тут мои мечтания прерывает шипение рации: «Орлов, на высотке пехота. Их атакуют танки. Поможешь им!»
Мне нужно отправить взвод, а связи нет. Вернее, от командира полка ко мне есть, а от меня к командирам взводов – нет. Взводным только потом начали ставить. Решил добежать. И только слез со своего танка – рой пуль! Наверное, несколько пулеметов открыли огонь. Сплошной вой. Если под Сталинградом меня стрелок отлавливал, то тут оказалась шальная пуля. Попало в живот. Меня спасло то, что пуля уже на излете, и хорошая ватная куртка. Опять же, на куртке ремень с пряжкой и такие же брюки. Пуля пробила одежду и застряла в мышцах живота. Упал, конечно. Боль, шок… Ребята попытались вытянуть пулю и вроде бы добрались, но ничего не получилось…
Кто-то сбегал, крикнул врача. Прибежала Софья Григорьевна Цырюльникова. Прибежала, а сумка пустая. Рядом с ней взорвался снаряд, и одним из осколков рассекло ее медицинскую сумку. Она в темноте пошарила-пошарила, плюнула и бегом к танку. Ребята кое-как меня уложили на танк, в брезент. Как я понял, да и почувствовал – она до этой пули добралась и вытащила ее зубами. Я пулю хранил вплоть до переезда на эту квартиру. Потом кто-то по ошибке из ребят взял поиграть, и она затерялась…
Лечился буквально трое суток. Пока я прохлаждался, сгорело еще два экипажа. На ходу оставалось 5 легких танков. Два в резерв забрал командир полка. Три ушли в разведку по берегу Дона. Их возглавил мой друг Дима Рязанцев.