Страница 1 из 15
Танкисты: новые интервью
© ООО «Издательство „Яуза-пресс“, 2018
Орлов Николай Григорьевич
– Родился я в марте 1922 года в Кармановском районе Смоленской области. Так что я коренной «смоляк». Кармановский район объединен с Гагаринским районом. Юрий Гагарин и я – практически земляки. Отлично знаю его деревню, школу, в которой он учился. В 1939 году я окончил восемь классов школы в Подмосковье, в районе Щелково – там сейчас Звездный городок. В том же 39-м мне удалось поступить в Орловское бронетанковое училище имени М. В. Фрунзе. Это было одно из лучших училищ страны. За два года обучения в нем курсант получал отличное военное образование. Мы изучили почти все модификации отечественных танков: Т-27, Т-26, БТ-5 и БТ-7. И вот внезапно за полгода до окончания училища, к нашей радости, мы вдруг получили танк, подобного которому еще не было на вооружении нигде в мире. К нам в училище пришел танк Т-34! Теперь нужно было для него готовить кадры. Этот прекрасный танк стал основным объектом изучения. Воевать на нем нам пришлось год спустя… Буквально перед самой войной, за десять дней до ее начала, состоялись выпуски во всех училищах всех родов войск наших вооруженных сил, в том числе и танковых училищ: Орловского, Ульяновского и Саратовского. Получив звание лейтенанта и два небольших кубаря в петлицы – хотел я того или не хотел, – вновь попал в учебное заведение. Меня направили в Минское Краснознаменное танковое училище, где я получил взвод курсантов. Изначально училище было пехотным, но в апреле месяце наше правительство решило преобразовать его в танковое. Набрали новый контингент – молодых курсантов. Всем остальным, кто отучился по программе двухлетнего обучения на пехотных командиров, добавили еще один год обучения. Преподавателей набирали с других училищ и, конечно, брали с центрального аппарата и из военских частей. У нас даже преподавал инженер-капитан, который прошел Испанскую войну. Очень опытный человек. Готовил курсантов с позиций приобретенного боевого опыта. Он мог поделиться навыками организации боя и опытом эксплуатации танков в боевых условиях. Нам, честно говоря, просто повезло на этого человека – легче было осваивать технику. Однако в училище все только обустраивалось, еще не была по-настоящему развернута материальная база и не был спланирован учебный процесс. В общем, как всегда, когда идет перестройка. В такую принципиально новую я попал среду, и с этого началась моя настоящая служба в Рабоче-крестьянской Красной армии. Из одного училища попасть в другое – это меня не особенно обрадовало. Ведь основная масса моих однокурсников, молодых танкистов, попала прямиком в войска. Но мои переживания оказались напрасны – война уже стояла на пороге…
22 июня 1941 года я находился в учебных лагерях под Минском в должности командира взвода. Мы стояли невдалеке от Минска, километров за двадцать, в так называемых Козыревских лагерях. В воскресенье 22-го числа я заступил дежурным по курсантскому батальону (в училище числилось три батальона). Учебный лагерь, палатки… Вечером в субботу все построились, прошла поверка, мы улеглись спать. Все вроде бы нормально – и вдруг с неба посыпались бомбы. На рассвете, примерно в 5.30 утра, фашистская авиация начала бомбить Минск. Вообще у нас сложилось впечатление, что это была не целенаправленная бомбежка, а случайная. Не такой уж мы были важный объект для нанесения первого удара, скорее всего, кто-то из немцев не выполнил свое задание, а может быть, наши истребители их загнали, и летчикам пришлось сбросить бомбы абы как. По сути дела, мы и потерь-то больших не понесли. Но внезапность этого удара и наша неподготовленность добавили неразберихи. Сначала пошли слухи, что это случайно сбросили бомбы наши самолеты. Но потом разобрались, вернулось начальство из Минска, которое перед этим отбыло в семьи на воскресенье, и все понемножку встало на свои места.
Немцы быстро наступали, часто по 50–60 километров в день, и уже на четвертые сутки, по сути дела, подошли к Минску. Сначала было приняли решение бросить наше училище вместе с войсками на оборону Минска. Приказали сформировать небольшую группу из учебных танков нашего училища и бросили их на защиту города. А танкистов мало, да и танки учебные. Командовать группой назначили капитана Бархударова. Восемь или десять танков, сейчас я уже точно не помню. Все это сформировали прямо на ходу за пару часов: собрали учебные танки из тех, что на ходу, кое-как укомплектовали экипажами, выдали по несколько снарядов на танк… В некоторых экипажах не было даже заряжающего.
Эту группу выдвинули вечером 23-го числа на Барановическом направлении. Где-то на опушке леса встали. Впереди ручеек небольшой, мостик… Мы даже не зарывались – просто стояли на опушке. В бою еще никто не бывал, радиосвязи нет. Капитан расставил танки, поставил каждому незамысловатую задачу – сектор наблюдения обстрела: «Тебе туда, тебе сюда, тебе туда, сюда…»
Стоим, ждем. Через несколько часов появляется группа на мотоциклах с колясками – и проскочила. Никто даже не успел выстрела по ним не сделать. Потом новая группа. На этот раз три или четыре легких танка. Эти остановились…
Какой самый большой недостаток в подготовке я вынес из училища – мы не готовились против настоящего врага, стреляли только по мишеням. И ни разу не стреляли по объемному танку. Уже потом, на фронте, когда я командовал батальоном, как только с пополнением приходили молодые танкисты – сразу ставил им какой-нибудь обгоревший немецкий танк. Вытянем его на тягаче… Никаких полигонов, учил по настоящему танку: с ходу, с места, с борта и даже с кормы – иначе было нельзя. Но этот опыт пришел потом…
А тогда в Белоруссии я рассматривал своего первого врага. Танк четко просматривался в оптику. До цели было порядка четыреста-пятьсот метров, не больше. И возникла у меня дурацкая мысль, что там же люди! Может быть, другие и по-другому думают, но люди. Они встали перед мостком через ручей, желая, видимо, что-то посмотреть. Один танкист выбрался из танка… Еще не было уверенности, хотелось убедиться – может быть, это наши. Но когда довел прицел на танк, увидел черную форму и черный крест с проблесками белого на «окраинках», мне стало ясно. Это враг. Но я ж никогда не стрелял в настоящего врага. Это мой первый выстрел. Кручу колесики наводки, а руки трясутся… Электромеханизмов тогда не было, наводили руками. И вдруг я слышу – механик-водитель… я даже имени его не знал. Он был старше меня. Механиков-водителей в учебной части, которым было дай бог за тридцать, мы, мальчишки, считали пожилыми людьми. Так вот, он на меня как закричит:
– Командир, так что же ты? Стреляй! Бога душу…
И чуть ли не матом. Я отжал спуск. Выстрел! Танк дернулся.
– Недолет, мать ети! Выше бери! Стреляй, ну…
Еще выстрел. Гляжу – задымил. Тут уже нельзя было не попасть. Куда я попал, черт его знает, трудно сказать. Но то, что попал, – это однозначно. У него противопульная броня, ее можно с крупнокалиберного пулемета пробить. У Т-II и T-III броня почти как у нашего БТ-7. Вроде бы еще стрелять, а тут – хлоп! – нам влепили. Я хотел было пулемет снять, но то ли не сообразил, то ли сил не хватило, то ли умения – в общем, плюнул. Мы из танка вылетели как пробки, но все трое невредимы. Немцы развернулись и ушли. Подбитый танк остался на том же месте. Мы пока в себя приходили, на наш танк глянули – он уж догорает.
Тут, конечно, шок. Ощущения специфические… Подбежали к нам товарищи. Все открыто стоим – хорошо еще немцы отошли. Тут подлетает машина, выскакивают два командира, быстренько сворачивают нашу группу. Один танк даже не сумели завести, так и бросили.
– Было ли у вас осознание первой победы?
– Нет. Какая еще победа? Был легкий шок, ералаш, сумбур… Вот в Сталинграде воевал немного более осмысленно. Перед боями даже изучали немецкие танки.
В итоге наверху посчитали, что это будет не совсем правильно: по сути дела, неготовых невооруженных ребят бросить в бой, и это при условии, что город вот-вот падет…