Час Ангела

Была ещё одна неожиданная проблема: он вырос. Или внезапно села ткань костюма? Но если пиджак не вызывал особых претензий, разве что стал свободнее и почти болтался на нём, то брюки серьёзно огорчили: они стали неприлично короткими.В принципе ему было наплевать на такие пустяки, но выглядеть персонажем Чарли Чаплина не хотелось из-за Шурки, потому что всё-таки у нас встречают по одёжке, пока до ума доберутся, двадцать раз не просто проводят - взашей вытолкают. Он покрутил брюки в руках, потом попросил у коридорного нитки и иголку, отпорол низ, удлинив их на два пальца. Теперь надо было это как-то подшить. Нитки-иголки - не самое его любимое занятие. Пока он складывал брючину так и этак, потерялась иголка, нашлась иголка - куда-то делась нитка. Шурка с интересом смотрела, как он портняжничает.

-Ты неправильно нитку вдеваешь, - заявила она, - смотри, как надо...

Ловко сунула нитку в ушко иголки:

-Вот, держи, - но едва он сделал парочку неуклюжих стежков, забрала у него работу, тем самым прекратив его мучения, - видишь, здесь не должно быть видно с лица. Мама говорила, что это потайной шов.

-Потайной шов?! Что бы я без тебя делал, Шурка? - в который раз задал он вопрос.

-Пропал бы? - хитро улыбнулась Шурка.

-Конечно, пропал бы, - кивнул он.

Теперь они стали экономить буквально на всём, потому что денег оставалось в обрез. Купили билеты в третий класс на ревельский поезд, который уходил с Балтийского вокзала поздним вечером. После роскошного купе в курьерском деревянная скамья общего вагона показалась местом, предназначенным для наказания за особо тяжкие проступки. Всю дорогу им предстояло "любоваться" невесёлой окраской деревянных скамеек, морозным узором окна, слушать простуженный голос усатого кондуктора. Только-только поезд тронулся, как отовсюду потянуло домашней колбасой с чесноком и едким самосадом. Сергей попытался открыть окно, чтобы хоть чуть-чуть впустить свежего воздуха, но, видимо, кондуктор чем-то заблокировал его, и оно не открылось. Так и катили в сизых облаках папиросного дыма вперемешку с "ароматом" чеснока и сапожной ваксы. Через два часа у Сергея заныла спина, он попытался менять позу и так и этак, пока не получил от соседа ощутимый тычок локтем в бок. Миниатюрной Шурочке было легче: она забралась на скамью с ногами и скрутилась в немыслимой позе, устроив голову на колени к Серёже, который не то что спать, даже подремать не смог.

Ехали они до Тапса, и поэтому после Везенберга Сергей осторожно разбудил Шурочку. Перегон здесь был небольшой, а поезд стоял на станции всего две минуты. Они вылезли из вагона в полной темноте и "опьянели" от свежего воздуха, ошалело оглядывались кругом слезящимися от дыма глазами, не соображая, что стоят рядом с одноэтажным кирпичным зданием вокзала с тёмными арочными окнами по всему фасаду. Сергей перехватил поудобнее ручку саквояжа, взял Шуркину ладошку и повёл её в вокзал, мечтая подремать до рассвета в более удобной позе, чем в вагоне. Кроме них, в зале ожидания никого не было, и станционный буфет ещё не работал.

-Шурка, сейчас будем спать. Надеюсь, нас не прогонят, - он поставил Шуркин маленький саквояжик ей под голову, - давай ложись и спи.

Умница Шурочка, не капризничая, улеглась на жёсткую скамью, Сергей, укрыв её своим пальто, устроился на соседней, приспособив свой объёмистый саквояж вместо подушки. Скамья, конечно, оказалась короткой для его немалого роста, но он так устал, что не обратил на это внимание и сразу уснул. Ему снился Париж, снилась Франсуаза. Она махала ему рукой из окна их квартирки и что-то кричала, но он никак не мог разобрать что именно. Тогда она отстегнула от жакета букетик фиалок и кинула ему. Он поймал его, прижал к лицу, чувствуя свежий лесной аромат и глядя, как Франсуаза, смеясь, посылает ему воздушный поцелуй. С этим и проснулся.

Над ним стоял станционный служитель и внимательно рассматривал его заплаканное лицо.

-Вам плохо, сударь? - по-русски с акцентом спросил он, сочувственно глядя на молодого человека, - могу я помочь?

Сергей сел, достал платок и вытер лицо:

-Спасибо, всё хорошо. Это всего лишь сон.

Станционный служитель кивнул и отошёл к буфету, где уже кипел самовар. За окнами хмурился рассвет, в зал ожидания заходили люди. Кто-то подсаживался к столику и заказывал чай с бутербродами, кто-то устраивался на скамье в ожидании поезда. Проснулась Шурка, зевнула, потягиваясь, и удивлённо уставилась на пол:

-Ой, смотри! - она соскочила с места и подняла изящную бутоньерку из живых фиалок, скреплённую светящейся брошкой в виде сердца, пронзённого стрелой. Сергей, как во сне, протянул руку и взял нежный букетик. На миг ему показалось, что цветы хранят тепло рук Франсуазы, он вдохнул их аромат и зажмурился.

-Наверное, кто-то уронил, когда поезд провожал, - предположила Шурка, но Сергей покачал головой и спрятал цветы в бумажник. Он не стал говорить ей, что эту брошку он подарил Франсуазе в самом начале войны.

-У нас ещё есть деньги? - спросила Шурка, с аппетитом поглядывая в сторону буфета, где на блюдах высились горки разных пирожков и бутербродов.

-На завтрак хватит, - они подошли к стойке. Самый дешёвый пирожок был с ливером за две копейки, столько же стоила большая кружка молока. Отягощённый знаниями о вокзальных буфетах тридцатых годов, Серёжа решил не брать ничего мясного. Они остановили свой выбор на красиво скрученных булочках с корицей и молоке.

-Не подскажете, кто-нибудь сегодня едет в сторону Локсы? - спросил он, расплачиваясь за завтрак.

-Не могу знать, - буфетчик занялся протиркой стаканов, - разве что к вечернему поезду кого-то доставят да сразу и обратно. К родственникам изволите ехать или отдыхать?

-Отдыхать, но нам не совсем в Локсу. Просто это в ту же сторону. Нам нужна мыза Пален.

-Это не та ли мыза, где живёт доктор?

-Да-да, - оживились Сергей и Шурка, - там живёт доктор Иван Фёдорович Пален.

-Да, туда пешком не дойдёшь. Я сейчас работника посылаю в Большое имение, так вот до поворота он вас довезёт. А дальше уж сами как-нибудь.

За какой надобностью посылал буфетчик тринадцатилетнего рыжего Андреса в Большое имение, он не сказал, но всё же лучше было трястись в телеге, чем шлёпать под мелким дождём по просёлочной дороге. Шурочка взгромоздилась на телегу, рядом устроился Серёжа, они накрылись брезентовым плащом, который одолжил им буфетчик, и непонятного цвета лошадка покорно потопала в сторону имения. Рыжий Андрес вначале изображал из себя бывалого возницу, лихо сплёвывал сквозь зубы на дорогу, свысока поглядывал на Шурочку, но потом любопытство взяло своё:

-А зачем вы на мызу едете? Лечиться? Только там никого нет сейчас.

-Как никого нет? - встрепенулся Сергей, - откуда ты знаешь?

-Да уж знаю! У меня мамка там кухаркой служит. Вот откуда! Они все уехали молодого доктора лечить.

-Ой! - вскрикнула Шурочка и вцепилась в Сергея.

-Шурочка, ну что ты? Мы же ничего не знаем, а мальчик что-то путает, - он пытался успокоить Шурку, а у самого сердце куда-то ухнуло.

-С чего это мне путать? Чай не маленький... Старый доктор всегда в больнице принимал и жил на мызе. А ихний сын - молодой, значит, доктор - учился где-то далеко, а как приезжал домой, тоже больных смотрел. А тут нет его и нет. Куда пошёл - никто не знает. День прошёл, ещё день - искать стали. Новый управляющий из Большого имения прискакал, говорит, давайте цепью по лесу пойдём. Я тогда со старым доктором до самого утра с фонарём ходил. Вернулись мы, а там, оказывается, уже нашли его. Управляющий нашёл и привёз. Только он, молодой доктор-то, не в себе оказался...

-Что же с ним случилось? - надежды таяли прямо на глазах.

-Мамка говорит, он умом тронулся... - сообщил он шёпотом и пугливо огляделся по сторонам, будто кто-то мог услыхать его. Но вокруг лишь качали верхушками мокнущие под дождём ели.

-Как умом тронулся? - упавшим голосом переспросил Сергей.

-Да вот так... - мальчик ещё раз огляделся, - лечить его повезли, уже два месяца как уехали. Не велено говорить об этом. И не спрашивай, барин. Больше ничего не скажу.