Страница 2 из 10
Так прошел еще год тренировок, и Наирь не переставал быть лидером.
Мы переехали в другой город, и вот в очередное лето случилась беда – у Наиря произошел отек Квинке. Я еще до этого считала (видимо, ошибочно), что аллергия – болезнь XXI века, и от нее никуда не денешься, у всех на что-то аллергия, но отек красноречиво заявил о том, что Наирю хуже. Сына пришлось госпитализировать. В больнице он провел три недели. Капельница, строжайшая диета и жестокий вердикт врача: никакого футбола.
– Он бегает, и в бронхи забивается пыль. Экологических полей у нас, к сожалению, нет, поэтому с футболом придется завязывать. Да и вообще лучше исключить физические нагрузки.
Реакция Наиря меня поначалу порадовала. Он не опустил руки и не смирился со сказанными словами. Я никогда не позволяла детям отчаиваться. Человек должен двигаться только вперед и не стоять на месте, иначе он начинает деградировать. Как только Наирь вышел из больницы, он продолжил тренироваться. Но увы, вновь попал в больницу.
– Вы совсем не жалеете своего сына! Вам наплевать на него что ли? – говорил врач, практически переходя на крик, и я сходила с ума от мучающей меня совести одновременно с желанием срочно придумать что-то, вылечить сына и вывести его из этого замкнутого круга, где ему предстояло прожить скучную безрадостную жизнь, просиживая в каком-нибудь душном офисе и трясясь над своим здоровьем.
Новый диагноз звучал еще ужаснее – бронхиальная астма. Наиря поставили на учет, как астматика, и я видела, как он мучается от безысходности. Неужели он сломался? Неужели не захочет идти дальше и побороть болезнь?
Выйдя из больницы, я поставила сыну жесткие условия: он не будет тренироваться, а я помогу ему избавиться от астмы.
– Как мерзко стоять на учете, как старик, – жаловался мне Наирь, и я его понимала, но приходилось идти на поводу у болезни.
Нам выдавали спреи от астмы, которые снимали удушье. Ребенок ночью не дышал, а свистел, и я не находила себе место. Что я сделала не так? Когда упустила момент, в который образовалась болезнь, переросшая в такую беду? Ведь любая болезнь – это следствие каких-то психологических проблем.
Где-то я прочитала, что астма – это подавленные эмоции, страх показать слабость, зависимость от тех, кто сильнее. Так и было – Наирь постоянно держал себя в руках, равняясь на меня и не давая выразить себе истинные чувства. В этом и была моя вина – я учила его быть сильным, но решила попробовать ослабить хватку и дать сыну больше свободы. Поначалу неважная аллергия, переросшая в серьезное заболевание, теперь казалась мне подсказкой на будущее – отпустить сына и перестать требовать от него идеальных результатов, дать ему выбирать и говорить открыто.
Он выходил из дома и шел практически на носочках, но ему хотелось бегать. Я видела, как ему плохо без спорта, но он без напоминаний принимал все лекарства и старался сдерживать желание вновь начать тренироваться. Почему-то лучше не становилось, и я поняла, что все, что я видела, было показухой, а в школе Наирь носится, как угорелый, с мячом. И тут я взорвалась, дав волю эмоциям:
– Наирь, если тебе плевать на себя, и ты не хочешь вылечиться, ты превратишься в калеку, которого будут кормить с ложки! И так и будешь свистеть и никогда не будешь играть в футбол!
Я практически кричала. Наирь плакал, и в душе я радовалась – он наконец выпустил эмоции наружу и рассказал мне все, о чем думает. Мы хорошо поговорили.
– Я хочу играть в футбол, мама! Как же мне теперь быть?! Ведь это так ужасно – забыть о том, что нравится и не иметь возможности быть самим собой! Только из-за дурацкой болезни, которая все мне испортила! Ведь я был хорошим футболистом, ты сама видела, но что теперь? Куда мне это девать? Зачем я столького добился? Чтобы потом все забыть? Чтобы надо мной все смеялись? Что вот я был чемпионом, а теперь несчастный астматик, который не может прожить без ингалятора.
– А почему бы пока не переключиться на другое увлечение? Ведь тебе нравилось играть в шахматы, так сделай пока упор на них. Там бегать не надо, а удовольствие останется.
Наирь задумался. Все-таки он не занимался шахматами так усердно, как футболом, и это было больше симпатией, чем страстной любовью, но моя мысль не показалась ему бредовой.
Учился Наирь хорошо, обладал отличной памятью, и заняться всерьез шахматами, пока восстанавливаются легкие, казалось хорошей перспективой.
По воле случая намечался чемпионат страны по шахматам. Наирь естественно решил участвовать. Я заметила у него интерес, который наконец возродился. Он не готовился к турниру, не разбирал партии, а просто ходил и играл в категории мальчиков десяти лет. В этой категории участников было больше всего, и Наирь стал четвертым. Мы смеялись. От счастья, от сожаления, от осознания чего-то. Смеялись над собой, над ним, над жизнью. Это было началом чего-то нового.
Конечно, мне хотелось, чтобы Наирь взял первое место, потому что для меня других мест не существовало, но я боялась, что болезнь вновь возьмется за сына из-за моей чрезмерной требовательности, но понимала, что пока стоит остановиться и радоваться тому, что сын вышел на новый уровень. В нем снова загорелось желание достижений.
Мы начали активно заниматься. Параллельно Наирь проходил лечение. Появился новый способ, влияющий на организм на клеточном уровне, и болезнь должна была отступить скорее. Лечение требовалось два раза в год по два месяца. Одновременно я решила проводить паразитарное очищение и клеточное питание для укрепления иммунитета. А два раза в день Наирь делал дыхательную гимнастику и закалялся. Три года изо дня в день сын уверенно шел к выздоровлению. Я верила и знала, что нет болезней, которые нельзя вылечить. Есть лишь лень, с которой необходимо бороться. И надо верить в себя.
Мы победили астму совместными усилиями, я выполнила обещание, и Наиря сняли с учета.
Когда Наирю исполнилось 13 лет, он решил возобновить тренировки по футболу. Он начал ходить в спортзал в группу сверстников, и на его лице опять появилось выражение недовольства и разочарования. У него ничего не получалось. Нагрузку Наирь не выдерживал, сил не хватало. После отсутствия в футболе на протяжении трех лет это было естественно, но насколько это было больнее астмы. Я понимала, что сын может и не вернуться в футбол, но молчала, не желая вселять в Наиря неуверенность. Семь месяцев он ходил на тренировки каждый день. Приходил домой вымотанный и раздраженный, но останавливаться не собирался. Я не звонила тренеру и не ходила на тренировки. Началось лето, и я решилась сходить на поле. Я была готова к тому, что увижу то, что мне не понравится, но не ожидала увидеть и половины того, что было на самом деле. Я пришла в ужас: Наирь играл из ряду вон плохо. Чтобы это увидеть, не нужно было знать тонкостей футбола. Он был в плохой физической форме, где-то не успевал, был неуклюжим, хотя мы бегали вместе в пять утра каждый день. Я не узнавала сына.
Тренер сказал, что Наирь не сможет играть. Слишком много времени упущено.
Пришлось пройти через это понимание. Наирю это далось нелегко. Его убивало бессилие. Меня же беспокоило его здоровье. Я боялась, что вновь появится одышка, но оставалось опять подбадривать сына и не оставлять его наедине с переживаниями.
Спустя месяц я предложила попробовать себя в борьбе. Наирь согласился без особого энтузиазма, но все же это был шаг вперед. Мы пошли к столичному тренеру, который тренировал детскую сборную. Для борьбы физика у Наиря была превосходная, но глаза у сына не горели. Месяц спустя он ушел оттуда.
В сентябре мы пришли на бокс, сыну исполнилось четырнадцать. Все лето он тренировался индивидуально у лучшего тренера, который поначалу назвал Наиря стареньким, но все же согласился взяться за него, будучи амбициозным, как и мой сын. Схожесть характеров, наверное, сыграла решающую роль.
Наконец я увидела, что у Наиря загорелись глаза. Я почувствовала в нем былую жажду к победам. На бокс он переключился с несомненным воодушевлением. Я понимала, что задача стоит не из легких, что для бокса нужна хорошая физическая подготовка, нагрузки предстоят серьезные, но Наирь не собирался отступать. Его не пугали трудности. Как и раньше.