Распутье

— Прекрати! — не выдержав, взмолилась я. Слёзы душили, спазмами сковывая горло. — Бей, если хочется, только замолчи! А после уходи. Я, — всхлип, — я и сама выживу.

Свен замолчал. Что делал, не видела: снова постыдно рыдала в подушку.

Рядом с рукой легло что-то шуршащее. Его подтолкнули под пальцы, настойчиво так. Целлофановая упаковка.

— Что этот малайонский ублюдок сделал? — абсолютно спокойно спросил Свен и вновь устроился рядом.

Молчала. Зачем говорить, пусть и дальше думает, что я гулящая. Все же думают.

— Иранэ, что произошло? — уже мягче спросил муж и коснулся волос.

Вздрогнула и отмахнулась.

Тихое:

— Ира?

И Свен взорвался:

— Что, Глойева колесница, произошло?! Ты вся в соплях, дрожишь. Думал: изменила, боишься. Так ведь отродясь не лгала, призналась бы.

— Ничего. Просто меня едва не убили, чуть не изнасиловали три мужика, а после рухнула личная жизнь, — апатично прохрипела я: осипла от рыданий.

И плевать, что Свен ничего не поймёт.

Но понял.

— Малайонец — труп, — и тон такой, что не обсуждается. — Не знаю, как до слёз довёл, но за всё ответит. Второй раз не воскреснет. Насильничал кто? Ребёнок?..

Задрал подол — будто там видно, беременна или нет.

А, нет, проверяет на выкидыш. Пускай, мне всё равно.

Рассказала о подосланном убийце, визите к виконту Андреаса и пережитом ужасе. Муж слушал, скрипя зубами. Поход в церковь за помощью одобрил и обещал привлечь мерзавца к суду.

После же меня начали гладить, настойчиво так. И целовать. Отчего-то в основном в живот.

— Свен, я не хочу, — сообразив, чем всё закончится, заёрзала на простыне. — Понимаю, ты хочешь, но давай не сейчас?

Муж сгрёб в охапку, прижал к груди и шепнул:

— На подарок-то хоть взгляни. Твоя мать сказала, понравится.

Он с мамой обсуждал, что мне купить?! Даже не так: Свен обо мне там думал?

Обернулась, глянула на подушку. Духи! Диоровские! Я… я давно на них облизывалась, хотела на Новый год купить.

— Нравится? — Свен пристально, настороженно наблюдал за мной.

Кивнула и, помедлив, обняла мужа. Тот сразу засопел, полез с поцелуями. И не только.

Женщину не завёл. Скучал. Торопится, но пытается чуть приятнее сделать. Учить и учить. А я? Я лежу и смотрю в потолок, потому как антиромантическое настроение.

С победным рыком — это что-то новенькое — удовлетворив желание, Свен сполз с меня, позволив лечь на бок. И тут же начал требовать подробностей пережитых гадостей. Потом пошёл-таки мыться, хотя, по-моему, уже поздно, дело сделал. Плескался долго. Кажется, не столько мылся, сколько ругался и придумывал план мести. Потом вернулся, бережно укрыл меня одеялом и задул свечу.

Неприятный холодок воздуха по коже, и ещё влажное мужское тело прижимается к моему. К счастью, не ради супружеского долга.

— Завтра обговорим, — шепнул в ухо Свен. — Они ещё пожалеют!

После обнял и засопел в ухо, спокойно так, будто до этого не бушевал. Ох, надеюсь, гостинице нанесён поправимый ущерб, не хотелось бы отдать все сбережения хозяину.

Свен спал, а я мучилась от бессонницы. Лежала и думала, как жить дальше.

Хорошо Свену, для него всё просто: учился, женился, ребёнка сделал. Вот она, я, отчего-то нужная и любимая, хотя, честно, не понимаю, зачем ему такая девица. Хозяйка из меня по галанийским меркам никудышная, капризная, своевольная, безбожная, распутная. Только за деньги и можно взять. Лицом тоже не Катрин Денёв, чтобы влюбиться без памяти. А он влюбился, не ударил даже сегодня, сам поранился. Ой, а ведь заражение может случиться, надо бы глянуть.

Кое-как выбралась из объятий мужа — тяжёлый, зараза! — и затеплила свечу.

Свен заворочался, забурчал что-то недовольно.

Пол холодный, и в душ хочется. А душа нет. Хожу тут теперь, мужем пахну, всем и сразу.

— Ты куда?

Проснулся-таки, подслеповато смотрит.

— Тебя лечить. Руку покажи. Вот зачем мебель крушил? — укоризненно покосилась на разбитый табурет и осколки глиняной миски. Как только за дебош не забрали? Хотя, тут такое — мелочи жизни.

Свен замотал головой, силясь понять, о чём я вообще. Потом сообразил и велел не заниматься глупостями.

— Надо и в столице угол завести, — зевнул муж и призывно распахнул простыню: иди, мол, под бок. — Хотя бы над лавкой. Ты как, смотрела её?

— Угу, всё хорошо.

Говорить о делах совсем не хотелось. Спать тоже.

Игнорируя недовольное сопение мужа, сотворила из подручных материалов бинт и потребовала выдать заживляющую мазь.

— Я тебе баба, что ли? — обиделся Свен, даже весь сон слетел. Сел и буравил взглядом. — Ложись, говорю.

— Свен, — назидательно начала я, — многие болезни передаются…

— Трахну, — пригрозил супруг и мстительно добавил. — И с утра тоже.

Смекнул, что я это дело не очень люблю, теперь пугает. Да пусть его, не так уж плохо. Словом, угрозу проигнорировала. Тогда Свен выполз из кровати, сграбастал и насильно водрузил на супружеское ложе. Только к долгу приступать не спешил. Не выдержав, даже спросила, в чём дело.

— Что толку-то, если ты в потолок смотришь. Вот одного не понимаю, — Свен потушил свечу и привалился плечом, — чем малайонец лучше?

— Ничем, Свен, — вздохнула я и закрыла глаза. — Ничем он не лучше, — повторила, прислушиваясь к ночным шорохам, — порой даже хуже.

Муж напрягся, весь обратился в слух. Ну да, всегда ведь был Андреас, а теперь свергли кумира с пьедестала.

— Ты лучше, успокойся, — чуть улыбнулась, хотя настроение для улыбок неподходящее. — Любящий, верный, хозяйственный. И честный. А это самое главное, без честности всё — карточный домик.

Именно так. Как только перестала верить Андреасу, перестала любить. Остались только угли.

Теперь точно знала, замуж за малайонца не выйду. И видеть его не желаю. Не нужны оправдания, красивые слова.

А ведь всё начиналось, как в романе. И Андреас был такой хороший, благородный. Бескорыстно спасал, защищал, боролся. Ради меня, не ради денег, как Свен. А в итоге Свен чужие юбки не задирает, а Андреас за выплату долга баронессе продался. И ведь погасил бы он его, за пару лет бы честно заработал, опять-таки я идею подарила. Но нет, альфонс проклятый! Ещё я виновата: не сплю с ним, значит, можно других баб водить. И плевать он хотел на мою честь, только о себе и думает.

Тихонечко разрыдалась, оплакивая разбитые мечты.

Говорят, первая любовь несчастная, а я умудрилась потом проштрафиться.

— Свен, — приподнявшись, повернулась к мужу. Знала, он не спит. — Ты не убивай его, пусть просто уедет. Видеть не могу.

— Убить надёжнее, — возразил Свен и неуклюже погладил по голове. — Тут уж я разберусь, одно скажу, плакать мою женщину всякая тварь не заставит. А ты успокойся, а то больное дитя родишь.

Ну да, есть такая примета: мать ревёт, ребёнок с проблемами. Только вот мне всё равно.

— Я его не люблю, — продолжим вечер откровений, раз уж начали.

— Это я уже понял, — Свен поцеловал, засопел в ухо. — Поумнела-таки!

— Я о ребёнке.

— Потом полюбишь, — безапелляционно заявил муж. — После второго, так обязательно. У женщин всегда так.

— Я тебя не люблю.

— Полюбишь, — заело пластинку.

— После второго? — съязвила я.

— До. Причин не любить не вижу. А теперь заткнись и спи. Мне завтра к королю и малайонца убивать.

Да, воистину, средневековое чудо! Спокойно так, буднично. Как в булочную за хлебом. И не возразишь, сразу услышишь: «Молчи, женщина!»

День начался буднично. Встала, поехала, пошла к мастерицам. Виконта отчего-то больше не боялась, после вчерашнего потрясения устала переживать, словно отмерло что-то. Ходила, как зомби, смотрела, рисовала, проверяла. Ребёнок не беспокоил: хоть какая-то радость! Не хватало токсикоза для полного счастья.

Потом разобрала покупки мужа, отсортировала. Притащил он много хлама, но и полезные вещицы нашлись, наладить производство можно.