Страница 18 из 50
Абд ар-Рахману удалось получить временную работу кондуктора в трамвае. Каждый день, на рассвете, он спешил в трамвайный парк. Он начинал работу в шесть утра, а домой возвращался поздно вечером. Стихи для песен он сочинял по ночам. Аиша, видя трудолюбие сына, восхищалась, но и огорчалась.
— Бедный мальчик, — говорила она, — ты изводишь себя непосильной работой. Как мне печально, что мы бедны, что нет у нас денег платить за учение в университете. Там тебе место, мой дорогой.
— Не огорчайся, мама. Работать кондуктором очень интересно. Сколько разных людей проходит мимо меня за день! Сколько характеров! Для писателя это целый университет.
— Дай тебе бог, сынок, выйти в люди. Какой это университет?
— Мама, я уверен, чтобы сочинять, надо знать жизнь. Когда я вижу озабоченные лица, мне хочется себе представить этих людей в их доме или за работой. Но главное желание сейчас поскорее заработать деньги на доктора и лекарства. Я заработаю — ты поправишься. Все будет хорошо. Знаешь, мамочка, я задумал устроить бродячий театр. Бадиа согласна поехать. Мы пригласим еще парочку молодых неустроенных актеров и отправимся в деревню. Я сочинил несколько маленьких пьес, сочинил песни. Теперь остается купить реквизит для самой бедной постановки. Когда соберу немного денег, мы уедем на гастроли. Хорошо я придумал?
— Ты всегда был фантазером, мой дорогой. Я помню, как ты разговаривал с деревьями. Ты был уверен, что они тебя понимают. Тебе было пять или шесть лет. Каким забавным ты был, мой мальчик!
Абд ар-Рахману удалось заработать совсем немного. Через три месяца ему сказали, что он больше не нужен, сокращается какая-то линия.
Огорченный и разочарованный аль-Хамиси решается ехать в деревню со своим бродячим театром. Он знал, что у старого феллаха, его друга в аз-Зарке, есть большой сарай. «Абуль-Фаувад очень обрадуется», — подумал Абд ар-Рахман. Вскоре бродячий театр прибыл в аз-Зарку и был радушно принят феллахами всей деревни. Детишки сопровождали актеров, помогая тащить свертки с одеждой и цветной бумагой для декораций. Их предстояло сделать здесь, на месте выступления.
Абуль-Фаувад загнал своих овец в угол сарая, расчистил помещение, принес деревянные суфы и устроил всю труппу на ночлег.
Утро начиналось с репетиции. Двор оглашался звуками флейты — музыкальное вступление, потом пела Бадиа. Веселые песни молодого поэта и композитора пришлись по вкусу всем соседям. Женщины и дети бросали свои занятия и усаживались во дворе, наслаждаясь небывалым развлечением. Бадиа прерывала пение и просила угнать блеющих овец. Тогда дети Абуль-Фаувада, верные поклонники аль-Хамиси, бросались к овцам и уводили их со двора.
Когда все было готово к выступлению, стали искать помещение для театра. К счастью, нашелся брошенный дом на окраине деревни. Абуль-Фаувад со всей своей семьей взялся навести порядок. Побелили стены, подправили пол, помогли раздобыть у соседей несколько керосиновых ламп. Было много тревог и волнений. Но вот настал день первого спектакля. Феллахи, их жены и дети приоделись в праздничные одежды и пришли в назначенный час. Наспех сколоченные скамьи были заполнены зрителями. Понравится ли им представление?
Аль-Хамиси, в гриме и одежде пастуха, заиграл на флейте. На сцену вышла Бадиа в венке из живых цветов — настоящая Исида. Она отлично спела любовную песнь пастушки, а пастух вторил ей на флейте. Веселых и грустных песен было много. Успех был огромный. Потом выступили молодые актеры со смешной пьесой о глупом султане и умном слуге. Султан был толстый, с брюхом из пуховой подушки, а слуга, смазанный сажей, выглядел настоящим нубийцем с юга Судана. В аз-Зарке еще ни разу не было такого забавного представления. Обычно, когда бродячие актеры приходили со своим спектаклем, они изображали доброго и умного султана, а глупый и невежественный слуга во всем угождал господину, но при этом получал колотушки. Незадачливый слуга не смешил, а только вызывал раздражение. А в этом театре все было наоборот и очень понравилось феллахам, не избалованным веселым зрелищем. Глупый султан и умный, лукавый слуга понравились зрителям.
По вечерам шел спектакль, а днем Абд ар-Рахман сочинял новые песни, подбирал музыку, менял самодельные декорации и радовался успехам.
После аз-Зарки были и другие деревни, где так же находился пустой сарай или заброшенный дом. «Театр аль-Хамиси», как его назвали участники действия, имел успех. Они ездили из деревни в деревню, трудились день и ночь, но обнаружили, что зарабатывают только на скудное пропитание. Когда на спектакль случайно попадали господа из богатых поместий, они предрекали Бадии блестящую карьеру. А когда узнали, что драматургом, режиссером и композитором, а также актером является Абд ар-Рахман аль-Хамиси, они удивлялись, почему он тратит свой талант на безграмотных феллахов? «Эти темные феллахи ничего не смыслят в искусстве, а перед ними разыгрывается подлинная комедия, достойная городского театра».
Через полгода театр аль-Хамиси вернулся в Каир. Труппа рассыпалась. Каждый искал себе новую работу. Искал работу и аль-Хамиси. Его беспокоило здоровье матери. Она стала еще более беспомощной, очень кашляла, жаловалась на одышку. Денег не было. Муж Аиши, владелец мебельного магазина, разорился.
Среди бесконечных огорчений и печалей вдруг пришла неожиданная радость. Али-Мухаммед принес литературный журнал «Аль-Рисаля», в котором было опубликовано первое стихотворение Абд ар-Рахмана аль-Хамиси — «Крик».
— Как это случилось? Это самый популярный журнал в Египте. Да и в странах Арабского мира. Как попало к ним мое стихотворение? — Радость и удивление светились в глазах Абд ар-Рахмана.
— Я положил твое стихотворение в конверт и послал, — признался Али-Мухаммед. — Мне оно понравилось: почему, думаю, не послать? Может, и им понравится? И вот пожалуйста!
Они смеялись, читали и перечитывали, удивлялись, решили послать еще несколько стихотворений. А вдруг напечатают?
Аиша плакала над этим журналом, читала стихотворение и не верила, что оно принадлежит ее сыну.
— Какое счастье! — твердила она, прижимая к груди журнал. — Я дождалась радостного часа. Есть бог, он мне помог! Разве не удивительно? Моему Абд ар-Рахману на днях исполнится восемнадцать лет, а он уже печатается. Как печально, сынок, что твоя поездка в деревню не дала тебе достойного заработка. Лучше бы ты не ездил, а писал стихи.
— Напрасно ты так думаешь, мама. Я не заработал денег, но я увидел жизнь бедных феллахов. Когда я учился в аз-Зарке, я не мог понять того, что узнал сейчас. Я был еще мал. Труд египетского феллаха подобен труду раба при фараонах. Помещики жадны и жестоки. Горько смотреть на беспросветную жизнь людей земли.
— Тебя спрашивает молодой человек из деревни, — сообщила Бусайна, заглянув в щелку двери.
Аль-Хамиси поспешил к гостю. Оказалось, что отец прислал ему десять фунтов. Просил передать, что накопил немного денег, чтобы помочь Абд ар-Рахману приодеться.
Аль-Хамиси был растроган вниманием отца. Он знал, что эти десять фунтов — целое состояние в деревне. Их долго копил отец. Но если уж послал, то надо воспользоваться лучшим образом. Ему давно уже хотелось побывать в опере.
— Сегодня счастливый день, — сказал аль-Хамиси другу. — Я приглашаю тебя в оперу.
Вместе с Али-Мухаммедом они тут же, не откладывая, остановили извозчика и поехали в оперу за билетами. Аль-Хамиси думал о том, что сможет наконец купить нужные ему книги. Купит нарядное платьице сестричке, внесет взнос в Народный университет, где начал учиться на факультете филологии.
Вдруг аль-Хамиси обратил внимание на возницу. Хозяин этого старого, ободранного экипажа был худ, как скелет. Лицо его было желтого воскового цвета, печальные слезящиеся глаза. Кашель сотрясал его тело.
— Мне кажется, бедный возница болен туберкулезом, — прошептал аль-Хамиси, обращаясь к Али-Мухам-меду. — Он немыслимо худ, а как кашляет. Бедный человек!
Когда они подъехали к театру, аль-Хамиси протянул извозчику свои десять фунтов. Это была одна ассигнация.