Авантюристы

В следующее мгновение поле боя сместилось, противники выскочили на открытое пространство под свет мертвенно-бледной луны, и здесь-то Нарышкин, опешив, увидал, что перед ним какой-то незнакомый лысый человек с мясистым носом и маленькими перепуганными глазками… От удивления Сергей дал слабину, воспользовавшись которой, незнакомец выскользнул и, оставив преследователю свой измятый сюртук, скрылся в ночи. Осмысливая происходящее, «Гроза морей» несколько секунд простоял на месте, потом, не зная, что делать с оставшимся у него «трофеем», он снова бросился за улизнувшим незнакомцем, который, примерно через квартал, с невесть откуда взявшейся прытью нырнул между досок старого покосившегося забора и затаился где-то под сводом высокой груши.

— Эй, дядя, выходи! — крикнул Нарышкин в темноту. — Выходи, кому говорю…

Он перевёл дух, окинул взглядом корявую крону дерева, и…совсем рядом неожиданно ощутил чьё-то присутствие. Сергей оглянулся, прищурился и в тени толстого шершавого ствола опять узрел глянцево блестевшую голову, жидкие усики и мясистый нос недавнего противника. Невольно вздрогнув, «Гроза морей» тихо спросил: — Ты кто такой будешь-то? Да не бойся, не трону я тебя!

Глава третья

СИЛА ИСКУССТВА

«Какой-то злобствующий бес,

А по афише — добрый гений,

Нас вводит в область превращений

И фантастических чудес».

Утром, когда чертов золотой попугай солнца, некстати вылезший из гнезда востока, стал клевать глаза, Нарышкин проснулся окончательно разбитым. Все тело ныло и болело. Голова была налита точно горячим свинцом. Во рту царил мерзкий запах. Щека почему-то все еще горела. Как водится, стали выплывать из глубин сознания обрывочные подробности минувшей ночи…

Вспомнилось, как бродил по ярмарке, распугивая ночных прохожих….Потом, что-то с кем-то пил… Хотел купить ковер… саблю …и, кажется, буланого коня… Почему «буланого»? Черт его знает почему… Седло — вот оно, лежит под головой, нестерпимо воняя новой кожей… А это еще что? Почему снег по всей комнате?..

Странно, очень странно… Это не снег вовсе, а пух от подушек… Понятно… Значит, саблю все таки купил. (Вспомнил, как под утро остервенело рубил подушки острым клинком.) А вот и ковер в углу… шевелится.

Ковер действительно слегка ворочался и храпел. Из него торчала незнакомая, лысая, как яйцо, голова с мясистым, багровым носом, оттопыренными ушами и мокроватыми малопривлекательными усишками.

«Это еще что за молодец?», — Сергей с трудом отлепил свою буйну голову от седла, на котором та покоилась. Вошел Терентий и, оглядев комнату, стал деловито сметать перья, битое стекло и прочий мусор в кучу.

— Все болит! — с трудом разлепив рот, сообщил «Гроза морей».

— Опохмеляться будете, сударь? — трогая ковер рукой, спросил Терентий.

— Неси! — коротко приказал Нарышкин, пытаясь привстать.

Лысая голова растворила мутный глаз и обвела им комнату.

— Вылезай, как тебя там? — Терентий выставил на расчищенный от перьев и битой посуды участок пола кувшин, в котором что-то призывно булькнуло.

— Аскольд, — отозвалась голова, краснея от натуги и силясь высвободиться из ковра. — Имею честь отрекомендоваться: Аскольд Рубинов, театральный антрепренер и актер императорских театров.

— Бред какой то, — пробормотал Нарышкин.

Из ковра показались, наконец, плечи, а вслед за ними на свет божий выпростался пожилой господин, в некогда приличном, но теперь сильно измятом и засаленном сюртуке. Он проворно взял протянутый Терентием стакан с вином, нервно дергая кадыком, опрокинул его в рот и блаженно улыбнулся.

— Эх, и погуляли вчера-с! — сказал он, утирая губы. — А я, ведь, спервоначалу думал, что прибьете вы меня! Не соблаговолите ли плеснуть еще?

— Ты откуда взялся? — хмуро спросил Нарышкин, садясь по-турецки и пытаясь протолкнуть кислое вино внутрь себя.

— Как же, помилуйте, то есть откуда-с! Вы, сударь, не далее как вчера пиджак с меня сорвать изволили, потом били смертным боем, гоняли по всей ярмарке, ну а опосля того мы с вами крепко взяли-с, в ресторации сидючи. А уж, так сказать, хе-хе-хе, по прошествии всех перипетий, вы меня изволили нанять!

— Нанять? — переспросил Сергей. — А… м… м… в каком качестве?

— В качестве консультанта.

Лысый господин улыбнулся. — Вы, сударь, такого звону вчера задали, что не мудрено и запамятовать. Вам, если я правильно уразумел, надобен специалист, дабы личность людей ваших, некоторым образом, исказить-с.

— Да? — кашляя вином, удивился Нарышкин.

— Перелили лишку, вот память и затмилась. Оно, хе-хе-хе, бывает-с. Но, доложу я вам, дельце вы завертели — будь здоров!

— Какое дельце? — Сергей выронил стакан.

— Ну, как же, помилуйте-с, кладоискание-с и все такое-с, погони, засады, прямо в духе романов господина Дюма!

Терентий покачал головой и укоризненно посмотрел на барина. Нарышкин хмуро глядел в пол.

— Разумеется, с моей стороны полный конфеданц, — продолжал разглагольствовать лысый. — Как говорится, могила-с! Провалиться мне на этом месте, ежели, хе-хе-хе, проговорюсь.

— А это мысль, — заметил Нарышкин. — Насчет могилы это ты, пожалуй, верно придумал… Как там тебя? Рюрик?

— Аскольд, — с некоторым дрожанием в голосе, поправил лысый.

— Так ты, стало быть, антрепренер…

— Точно так-с. Служил в императорских театрах. Но в данный момент нахожусь, как говорится, на вольных хлебах-с. Ангажементу нет, вот и приходится, знаете ли, всяким заниматься. Я ведь, хе-хе-хе, некоторым манером на многих специальностях настрыкался. Имею широкие амплуа. Случалось игрывать характерные персонажи-с: от героев-любовников до комических старух. Приходилось и пиесы писывать…

— Что-нибудь про Филатку и Мирошку? Или про царя, как бишь его… Навуходоносора? — иронически осведомился Сергей, вспомнив объявления Петербургских театров. Он подлил себе вина. Второй стакан, как это обычно и случалось, пошел гораздо легче.

— Имею готовую к постановке пиесу в народном духе «Фролка и Федул на ярманке», а также историческую драму в четырех актах «Отравленная туника, или Наказанные пороки». Лысый заметно приободрился и спросил еще вина.

— Смыслю также в цирюльном деле, — заявил он, — умею отворять крови и ставить пиявки…

Нарышкина слегка передернуло при последнем слове.

— Не помню… Ничего не помню.

Он внимательно оглядел лысого господина с ног до головы.

— А скажи-ка мне, господин антрепренер, тебе часом не приходилось бывать в городе Пенза? Не знаешь ли ты такого актера — Нехлюдова Алексея Петровича? Очень мне запомнилась одна его роль! Да и пьеса, в целом, тоже была недурна…

В Пензе Аскольд бывал и не раз, однако Нехлюдова не знал, хотя по собственным уверениям, в театральном мире знал всех.

Когда бутыль иссякла и возникла потребность в другой, Терентий отозвал Нарышкина в коридор.

— Что-то не нравится мне этот баклан, сударь! Нет у меня к ихней братии доверья! Один раз нас с вами уже облапошили. Вы только на рожу евойную гляньте! «Геройский любовник»… Это ж смех один! Муха елозящая, а никакой не любовник! Он вам навинтил про себя бог знает что, а вы по пьяной олаберности ему про дело наше и выложили!

— Но-но, ты, Терентий, не забывайся! Ступай-ка лучше, кликни Степана с Катериной.

При упоминании Катерины «Гроза морей» сделался красен и, чтобы скрыть смущение, приказал: — И вина еще принеси! Ишь ты, критику наводить вздумал, старый черт!

Сомнения на счет нового персонажа возникли, однако, не только у бывшего дворника м-м Завынкиной. Степан, едва завидев прогуливающегося в коридоре Нарышкина, округлил глаза, скроив при этом озабоченную донельзя физиономию.

— Что ж это делается, сударь, а? Мы этак не договаривались! Мы этак ничего с вами не сыщем, ежели кажный день у вас просыху нет, да еще по кабацкой лавочке кому ни попадя открываетесь!