Страница 3 из 6
Зоя пропала и, к сожалению, нельзя сказать, что бесследно. На следующий день после убийства Гоштейна, вернее сказать, это было уже поздно вечером, полицейский патруль нашел на Либенском мосту, на тротуаре, дамскую сумочку. В сумочке обнаружились самые обычные, необходимые ее хозяйке предметы: пудреница, губная помада, расческа и прочие непременные дамские шпильки и булавки. Кроме того был там потрепанный кошелек с тридцати семью кронами и квитанцией из сапожной мастерской, носовой платок и небольшой пузырек шампунем. Отдельно, в потайном кармашке, лежала одна золотая сережка, а еще полицейским досталась не слишком толстая стопка ученических тетрадей.
Гимназия, в которой учились юные хозяева тетрадок находилась совсем рядом, в Голешовице. Туда первым делом и отправился капрал, старший полицейского патруля. Выяснилось, что в день происшествия на мосту Зоя Даничева, учительница греческого и латинского языков, на занятия не пришла. Была ли она в это время у себя дома, в квартире на набережной - неизвестно. Вечером сосед стучал в ее дверь, но ему никто не открыл.
Капрал обладал совершенно безобразным почерком. Буквы в рапорте наскакивали друг на друга и разлетались в разные стороны, а строчки у правого края обеих страниц то и дело сползали вниз. Кроме того, документ был явно нацарапан казенным пером, одним из тех, которыми почтовое ведомство снабжает своих безропотных клиентов. Прежде чем вернуть приятелю сложенные пополам листки документа, комиссар один за другим исследовал их, дальнозорко отодвинув от себя на вытянутой руке.
- Ладно. А кем она приходилась Гоштейну? Любовницей?
- Вряд ли. Он привез ее с собой, когда вернулся из России, и, говорят, она какое-то время была вроде как не в себе. - Им принесли заказ, и инспектору пришлось выдержать длинную паузу. Шеер дождался пока тарелки займут положенные места, и продолжил. - Жила отдельно, за квартиру платила сама, очень скромная, кстати, квартирка. Лет пять назад у нее появился ухажер, коллега, тоже учитель, знаешь, вместе работают, живут по соседству. Что еще?
- Еще?.. Убийство, самоубийство? Как думаешь?
- Ну, труп-то не нашли... Трудно вот так что-то сказать. Не знаю. По моему опыту, дамочки редко пишут прощальные записки. Может, им кажется, что причины их поступков и без того очевидны? Хотя, с другой стороны... Я бы все же поставил два против одного на убийство. Смерть Гоштейна, наследство, как-то все одно к одному.
- Вот ты говоришь, "наследство". - Горачек вытер салфеткой краешки усов. - А ведь насколько я помню формулировку завещания, Адам Гоштейн не лишал наследства своего сына. Значит, если имущество не будет востребовано по завещанию, оно может перейти к наследнику первой очереди.
- Другими словами, - подхватил инспектор, - ты не исключаешь возможности того, что сынок Гоштейна...
- Не исключаю. Я бы проверил его алиби, и... когда, ты говоришь, нашли сумочку?
- В одиннадцать вечера. Патруль проходит каждые два часа, но даже поздно вечером ничего не стоит встретить обычных прохожих. Так как сумку до этого времени никто не подобрал, я бы предположил, что происшествие на Либенском мосту, что бы там не случилось, произошло незадолго до одиннадцати. У Филиппа Гоштейна на это время алиби нет, только ведь он не знал, что написано в завещании. Или, ты думаешь, знал?
- Думаю, мог знать. Можно предположить, что о содержании завещания мог узнать тот, кто сумел бы заглянуть в ящик стола, в котором лежал документ до того, как Адам Гоштейн запечатал конверт и передал его нотариусу. У Филиппа могла быть такая возможность?
- Вероятно, - озадаченно протянул инспектор. - У пани Даничевой, кстати, тоже. Хотя и в разное время, но вечером они оба имели беседу с Гоштейном в его кабинете.
- А о чем, не знаешь?
- Сыну старик велел передать своему приятелю Магелю, что теперь тому не видать его коллекции, ну и прочее в том же духе. Во всяком случае, так утверждает сам Филипп. О чем Гоштейн говорил с Зоей - неизвестно, но пани Полакова утверждает, что они в тот вечер поссорились.
- Вот еще что мне интересно, в первый раз с нотариусом Гоштейн говорил по телефону, правильно? - Горачек вопросительно глянул на инспектора, и тот с готовностью кивнул в ответ. - Мог ли кто-нибудь подслушать этот разговор? Ну, там, например, по параллельному аппарату.
- Хм, - старый приятель комиссара сперва мотнул головой, но потом на мгновение задумался. - И нет, и да. Параллельного аппарата в доме нет, то есть рядом, в квартире у экономки, телефон имеется, но там другой номер. Это с одной стороны. С другой - часто у астматиков из-за проблем с бронхами голос садится и становится глухим и сиплым, однако пани Полакова упоминала, что говорил Адам Гоштейн на удивление громко и ясно и хоть сейчас мог на плацу командовать своим батальоном. Так что, думаю, стоя за дверью...
- Понятно. Хорошо. - Горачек слегка отстранился от стола и, как ему казалось, незаметно расстегнул пуговицу жилетки. - Что-то я еще хотел... Э-э... Ах, да, этот дружок Даничевой, как его? Учитель...
- Томаш Барта, - подсказал Шеер.
- Ну да, он что за фрукт?
- Не знаю, завтра возьму ордер и поеду на квартиру к Даничевой, заодно и с ее приятелем пообщаюсь. Я ведь, кажется, говорил, он по соседству живет, в том же доме.
Полосатая Ленка спрыгнула с колен хозяина и с независимым видом отправилась на кухню, там спокойней, да и ужин скоро. А приемник не переставал шипеть, трещать, порою и подвывать, словно ветер в печной трубе. При каждом повороте ручки настройки на Горачека обрушивались голоса. Дикторы спешили сообщить последние известия, певцы и певицы пытались подражать ветру, тому, что выл между станциями, истошно кричали и звенели начищенной медью инструменты. Кошмар! Неужели на планете не осталось больше ничего кроме маршей, фокстротов и плохих новостей? Горачек ощутил в груди отвратительную липкую тяжесть досады на сошедшее с ума человечество, тяжело вздохнул и щелкнул выключателем. Зеленый глаз лампы над шкалой настройки погас.
Зачем? Зачем ему это надо? Скоро весна, вот-вот прорастут тюльпаны, сперва - самые ранние махровые, а за ними и триумфы, пора бы уже позаботиться об удобрении для клумб. На той, что прямо перед домом, у него ярко-желтые и красные, цвета пламени с темными, почти черными серединками у основания бутонов, кремовые и белые с алой бахромой лепестков - дальше, в тени двух старых яблонь... А на что ему вся эта головная боль: убийство старика-астматика, пропавшая русская, коллекция, вожделенная толстым голландцем... Неужели ему так уж нужны деньги этого толстяка?
Деньги... деньги не нужны, он бы охотнее принялся за дело, привези для него Магель из своей Голландии, десяток каких-нибудь диковинных луковиц. Сказать, что Горачек взялся за расследование, потому что стосковался по прежней работе? Опять не то. Чтобы поломать голову, ему достаточно соседа, шахматиста-любителя, с его новомодными дебютами, вычитанными в шахматных журналах. Две трети партий Горачек обычно проигрывал, но и одной из трех было достаточно, чтобы комиссар мог снисходительно улыбнуться своему партнеру и насмешливо поблагодарить того за интересную игру.
Что же тогда? Честь мундира? Хе-хе. Мундир все еще висел где-то в шкафу, вот потеплеет, и жена непременно вытащит его на солнышко, чтобы проветрился от запаха нафталина. Мундир тут точно ни при чем. Может быть, просто по привычке? Какая разница, что нами движет - честь, долг или привычка? Он делает, то что должен делать. Он все еще делает то, что должен делать... Но... Достаточно развернуть газету... К черту истерики газетчиков и нытье обгадившихся политиков! Через две недели - весна, и с этим фактом никто ничего не сможет сделать!
Рука Горачека, потянувшаяся было к верньеру радиоприемника, на полпути остановилась и снова легла на мягкий подлокотник. Ладно, довольно! Но что же, однако, мы со всего этого имеем? У Гоштейна младшего - алиби, впрочем, в тот клуб, где он играл в карты, следует съездить самому. Элишка Полакова. Хм, наследство в пятнадцать тысяч... По ощущению, такую сумму она смогла бы скопить сама за год-полтора, продолжая получать жалование у хозяина дома. Глупости. Зоя? С ней пока совсем ничего неясно. Есть еще ее приятель, у него тоже может быть какой-нибудь мотив вроде ревности или мести. Магель? Нет, давай Магеля пока оставим в покое, как клиент он имеет право на то, чтобы его подозревали, по крайней мере, не в первую очередь. Но если очередь до него все же дойдет...