Год Ворона

Очнувшись от мыслей, поднимаю глаза на Воронова. Он смотрит на меня, как преподаватель, наблюдающий на экзамене за студентом, который вытянул очень сложный билет и, перечитывая вопросы размышляет, просить ли ему второй.

- Могу я это оставить? - киваю на копии рапортов.

- К сожалению, нет. Запоминайте.

- Да вроде как уже...

Воронов забирает у меня файл, возвращает его во внутренний карман пиджака. Обратным движением вновь извлекает смартфон, хмурится, поглядев на экран.

- Простите, но мне действительно нужно ехать.

Генерал делает паузу, словно на ходу принимая очень непростое решение.

- Да. А теперь, собственно, о главном.

Ей-богу, Воронов кажется слегка смущенным. Такое впечатление, что ему очень не хочется о чем-то говорить, но при этом - категорически надо. Странно. Изображаю всяческое внимание, даже шею слегка вытягиваю. И вот высокий чин решается.

- Рано или поздно, Виктор Сергеевич, вы узнаете о том, что на барже вас расстрелял наш ...

Пауза.

- Мой снайпер.

Вот это номер! Я и не задумывался, чью пулю поймал - как-то по умолчанию было очевидно, что пустил ее коварный враг, кому же еще? А оно звона как...

- Я не буду извиняться ни за того, кто стрелял, ни за того, кто отдавал приказ, - продолжает Воронов. - Это вопрос не морали, а профессионализма. Главное, капитан, что ты жив. И я этому искренне рад. Честь имею!

Машинально пожимаю протянутую руку. Переваривая произошедшее, наблюдаю за прямой спиной и острыми лопатками, двигающимися под пиджаком в такт быстрым шагам.

- Виктор Сергеевич, Виктор Сергеевич! - сзади меня осторожно дергают за рукав. Оказалось, что вслед за котом ко мне неслышно подкрался Сергей Никифорович. Он держит в руке раскрытую кожаную папку.

- Простите, но есть небольшие формальности. Вот здесь распишитесь, пожалуйста, о неразглашении полученных сведений.

Беру лежащую меж страниц ручку и, тупо следуя за указующим пальцем, почти не вглядываясь в написанное, как делают все люди, далекие от бумаг, ставлю в квадратике свои корявые автографы. Название в шапке бланка "ГУ ЧОН Российской Федерации" мне ничего ровным счетом не говорит.

На входе в родной сектор меня встречает Геращенко. Он сопровождает меня обратно. По дороге я улыбаюсь встречным докторам и медсестрам. Я буду выздоравливать. Старательно и не жалея себя. Чтобы как можно скорее покинуть стены этого заведения и заняться тем, что я умею делать лучше других. Разыскивать, допрашивать и убивать врагов. Только теперь речь идет не об абстрактных "врагах государства"... Как там римляне говорили - "кесарю кесарево". Долги державе я отдал, а если подумать, то и двум державам сразу. Теперь - время заняться личным.

И только скинув "парадно-выходное" камуфло и переодевшись в повседневный спортивный костюм, понимаю, что визит загадочного Воронова из не менее загадочного ГУ ЧОН никак не прояснил мое ближайшее будущее ...

Последним штрихом этого безумно-несудьбоносного дня стала новостная программа "Евроньюс". Точнее раздел "культура", где поведали о том, что на последнем аукционе "Сотбис" были выставлены уникальные русские фотопленки конца семидесятых годов прошлого века. А на пленках тех оказались запечатлены шокирующие кадры, сделанные советскими летчиками во время боевых полетов...

В борьбу за обладание раритетом вступили ведущие эротические журналы США и Европы. В конце концов купил их, как я и предсказывал, "Хастлер". За восемьсот, мать твою, тысяч долларов.

Обидно было не за себя. В тогдашнем моем положении спасибо, что хоть сколько-то дали. Откровенно жаль было Сербина. Эх Витя, папаратци ты хренов, пробухал ведь, сидючи на богатстве, не только жизнь свою и жены, но и Милкино счастье. Хватило бы тебе ума свои слайды толкнуть, да свалить из Русы - и никогда бы ты не встретил Берковича. И ничего бы со всеми нами не приключилось...

Но что сделано, того не вернуть. Прошлое не имеет сослагательного, бля, наклонения.

24. Золотые заплаты

Четвертый тост был, как водится, за погибших. Пили молча, и не чокаясь. Оглядывая два десятка сидящих за столом офицеров - командный состав батальона "Ворон" - Пашкин размышлял о гримасах судьбы. За без малого четыре месяца в новой должности, он из заштатного аэродромного особиста превратился полноправного и далеко не последнего человека в самом, пожалуй, элитном военном формировании России.

Свалившиеся после сумасшедшей погони за бомбой, словно из рога изобилия, награды и привилегии ошеломили майора. Единовременная "компенсация" за участие в боевых действиях "в условиях повышенного риска" позволила не только осуществить бесхлопотный переезд из Энгельса, но и поменять машину, а также меблировать свой новый апартамент. В качестве ценного подарка майор, как, если верить наградной сопроводиловке, "лицо, чьи действия и решения привели к победному результату", получил ключи от двушки на том самом Кутузовском, конфискованной у проворовавшегося чиновника мэрии. Но главным было не это.

Пашкину вполне хватило бы нехилого денежного довольствия и служебной половины коттеджа в расположении. Все равно, в Москве он за все это время побывал от силы раз пять - батальон без работы не оставался и на неделю. А вот звание "Герой Российской Федерации" ошеломило по-настоящему.

Правда, Климов после возвращения из Кремля честно предупредил, что, по телевизору их не покажут, о подвигах не пропишут в газетах, а любое упоминание в интернете будет стерто, скорее всего вместе с автором. В общем, все как обычно: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен".

Ну да на всенародную славу Пашкин и не рассчитывал. Вроде бы дважды героям положен и бюст на родине. Две звезды-бюст, пять старушек - рупь. Он хмыкнул, представив, как бы смотрелся помпезный памятник в его псковской деревне с десятью разоренными дворами, семью стариками и пятью алкоголиками. Поди в первую же ночь после митинга всей общиной в скупку лома отволокли, а потом полгода бухали ...

В целом же, спасение Кремля и Москвы высокие люди оценили с размахом. Высшую награду страны помимо Пашкина получили Колчин, командир штурмовой группы Васин, командир штурмового отделения Ивашко, снайпер Бадма Иванов и старший боевых пловцов капитан Анишин, который первым ступил на баржу и сумел организовать ее быстрый вывод из центра города. Прочих тоже не обделили - все участники операции получили "Георгия", а те, кто летал в Курдистан, включая и моздокских зенитчиков, стали кавалерами ордена Мужества.

На батальонные мероприятия положено было ходить в парадной форме и со всеми наградами, так что с офицеров, собравшихся за столом, какой-нибудь Илья Глазунов запросто нахалтурил бы эпическое полотно "Генеральный штаб после Парада Победы". А дорогой и незабвенный Леонид Ильич, увидев некоторые иконостасы, мог схлопотать от зависти преждевременный тяжелый инфаркт.

Праздновали "в узком кругу ограниченных людей" по совместительству: 23 февраля, вливание в коллектив боевого пловца Анишина и день рождения батальона. Еще в первые дни, после того как улеглись все хлопоты, Пашкин поймал и ухватил за пуговицу штабного Знайку, то бишь строевика Муравьева, который даже внешне напоминал ученого коротышку с классических иллюстраций Генриха Валька к "Незнайке на Луне". Майор хотел поподробнее разузнать о местных традициях и легендах:

- Слушай, а почему все-таки "Ворон"?

- Хороший вопрос! - хмыкнул тот, поддернув пальцем очочки. - По имеющейся информации название предложил и утвердил первый командир батальона. У товарища, тогда еще подполковника было мало увлечений вне службы. Точнее, всего лишь два - песни Высоцкого, - его коллекция записей и черновиков считается самой полной из всех имеющихся, - и Сасаниды.