Страница 10 из 13
– Да уж, сейчас разберемся, – сказал я, и мы направились туда. Работа мне нравилась, это было лучшее из всех мест, на которых пришлось трудиться за последние несколько лет, и терять его не хотелось. Продавать автомобили состоятельным клиентам было престижно и выгодно. Интересные люди, прекрасные машины, за которые испытываешь только чувство гордости. Тест-драйвы по Московскому проспекту. Как правило, до площади Победы и обратно. Днем, когда почти нет пробок, это максимум полчаса. И есть в тест-драйвах особая изюминка: если клиент сомневается, не говори ему ничего о характеристиках автомобиля, рассказывай о том, что видишь. Памятники и фонтаны, кафе и рестораны, слухи и анекдоты. Не знаю почему, но на неуверенного клиента это действовало, как взгляд удава на кроликов. И я каждый месяц продавал стабильно больше остальных.
Директором салона и, следовательно, моим боссом был натуральный немец, выписанный в Россию из окрестностей Штутгарта. Мы обращались к нему «герр Штиглиц». Герр неплохо говорил по-русски, и проблем с коммуникацией не возникало. Внешне он тоже походил на немца: всегда в деловом костюме, белой рубашке, дорогом галстуке и начищенной до блеска обуви. Пунктуален, как бухгалтер, большой зануда, но дело свое и автомобили знал отлично, главное, был чрезвычайно справедливым человеком, поблажек не давал ни себе, ни другим.
Вот и сейчас он стоял на небольшой парковке перед входом, положив руку на капот белого «Бокстера», стильного дорогого кабриолета (автомобиля с открытой крышей), и что-то сосредоточенно рассказывал нескольким людям, в коих я признал двух его замов, также пару старших сотрудников из другого магазина. Шеф заметил меня, развернулся и обратился первым:
– А… Андрэй. В отпуске, но пришли помочь? – спросил герр Штиглиц. —Молодец. Хвалю за ответственность. Но сами справимся.
Видя мое недоумение, он добавил:
– Не хотели раньше времени сообщать персоналу – бизнес развивается, переезжаем на большие площади, правда, в другой район. Садитесь, подвезу, – сказал босс, глядя на промасленную, песочного цвета, стеганую Генкину фуфайку. Национальный колорит и ветхость одежды моего друга не ускользнули от его цепкого взгляда.
– Вам, наверное, в кино, на съемки? – пошутил он.
– Мы пешком, – уклонился я от прямого ответа на вопрос. – Но, если позволите, можем ненадолго влиться в состав вашей колонны.
– Конешно! Тогда, Андрэй, Вы берите флаг и идите впереди. Проводите нас чуть-чуть, до Обводного, где нам надо свернуть, организуем маленький парад.
И он подал мне длинный алюминиевый флагшток с белым полотнищем на конце. Почти копье. Я невольно почувствовал себя Дон Кихотом, тем более что соответствующий по телосложению другому литературному персонажу Генка Панса стоял рядом.
– Мне бы еще щит, – сказал я Штиглицу, указывая на большой металлический герб «Порше», действительно похожий на щит, в центре которого гарцевала маленькая черная лошадка. Обычно герб висел в его кабинете, на стене над креслом, а сегодня лежал на заднем сиденье авто.
– Держи. И тронулись! – крикнул босс.
Сотрудники уселись по машинам, мы с Генкой вышли вперед, и наша процессия стартовала.
Возглавлял ее высокий рыцарь с древком и флагом в одной руке и стальным щитом-гербом в другой в компании верного оруженосца. За ними тянулась процессия из шести автомобилей. В первом ряду на роскошном синем суперкаре «Каррера GT» ехал герр Штиглиц. Далее двигались два красавца 911-х: слева – красный, справа – желтый. И в последнем ряду по краям —внедорожники «Кайенны», черной и коричневой боевой раскраски, а между ними – белый «Бокстер».
Московский проспект в этом месте весьма широк, мы заняли три полосы из существующих в каждую сторону четырех, и обгоняющие нас водители, все как один, притормаживали и иногда приветственно гудели.
– Ну что, Геннадий, атакуем «Мулен Руж»? – спросил я приятеля, вспомнив и слегка переиначив сюжет классического произведения.
– Молодой муж взялся за гуж и ушел в «Мулен Руж», – сказал Генка в рифму, но невпопад, невольно намекая, что книгу эту он не читал.
И мы на полном пешем скаку атаковали Обводный канал для потехи,
И, выиграв эту битву, вернули оружие и доспехи.
А замечательные Порше-автомобили, уйдя с проспекта,
широким лебединым клином полетели дальше, бибикая нам,
Над набережной, навстречу Американским мостам.
Глава 33
– Андрюха, я хочу прославиться! – сказал Генка и остановился напротив какой-то высокой, в рост жирафа-недомерка, металлической ограды из тонких прутьев. Я остановился тоже.
– Прямо сейчас? – спросил я, глядя на него несколько скептически. – Вон, за забором памятник, вернее бюст. Ему, должно быть, холодно, пожертвуй изваянию фуфайку! Потом дождись милиции и сразу прославишься.
– Нееет, свою фуфаечку я ему не отдам, – протянул Генка. – Ты не понял. Прославиться – в положительном смысле этого слова, а не наоборот.
– Как же ты этого достигнешь? – поинтересовался я, затронув практическую сторону дела.
– Неважно, – сказал Генка. – Жизнь дается один раз, и прожить ее нужно так, чтобы тебя запомнили. Ты не представляешь, как тяжело добиться популярности в этом мире!
– Да куда уж мне, – говорю.
– Слава – такая забавная штука, – сказал Генри. – Она может свалиться на тебя внезапно, в один миг. Незаслуженно и безо всякой подготовки. Вот, например, этот бронзовый, слегка зеленоватый бюст недалеко от ограды в глубине садика – кому он? – спросил Генка и сам ответил на свой вопрос. – «Эмиль Неллиган, франко-канадский поэт», – прищурясь, прочитал он золотые буквы на гранитном постаменте. Затем воспроизвел еще пару строк ниже:
– «Все слезы жизни – лишь игра!» Оптимистично. Смотри, Дрон, ну что такого он сделал, чтобы ему памятники ставили? Да, наверное, написал несколько стихов. Так ведь и я написал! А на лицо глянь! Судя по всему, молодой симпатичный парень. Знаем мы этих поэтов: вино, женщины, тусовки. И прожил… – тут Генка поднял зрачки к бровям и пошевелил губами, производя сложный арифметический подсчет, – …прожил 62 года. Вполне неплохо для поэта. И известность, и памятник на Московском проспекте. Отличная судьба! – закончил свою фразу мой друг.
– Не завидуй никому, Ген, – искренне попросил я. – Истина видна не всегда, и она часто многолика. Эмиль Неллиган был талантлив, но несчастлив. Все свои стихи он написал в молодости, но родные отказывались понимать юношу, а отец и вовсе жег его книги. В 21 год Эмиль с серьезным нервным заболеванием попал в психушку и провел там остаток своей жизни, не написав больше ни строки. Трагическая судьба. «Все слезы жизни – лишь игра…»
Генка надолго замолчал.
– Пожалуй, как-нибудь принесу сюда букет цветов, – тихо произнес он спустя несколько минут. – Ты прав, Андрюха. Ты опять прав.
– А хочешь прославиться, – продолжил я. – Что ж, я могу написать про тебя книжку. Небольшую, на роман меня не хватит. Ну и… могу доверить тебе сочинить одну из глав.
– Заметано, – сказал Генка. – Поэтом быть уже не хочу, но на главу согласен.
– По рукам, – сказал я.
Глава Мост
На мосту через Фонтанку остановились мы на минутку, чтобы передохнуть и полюбоваться новым, многообещающим утром. На востоке поднималось заспанное розовое солнце, на юге висела гряда свинцовых грозовых облаков. А на севере, совсем близко, в начале Московского, сияла красавица Радуга, очень яркая и заметная. Правый конец ее не растворялся в воздухе, как обычно, а шел почти от самой земли, казалось, что он выходил прямо из ажурной башенки высокого дома.
– В скандинавской мифологии радуга – это мост Биврест, соединяющий мир людей Мидгард и мир богов Асгард, – проявив эрудицию, сообщил я Генке. – Красная полоса радуги – вечный огонь, который безвреден для Асов, но сожжет любого смертного, который попытается подняться по мосту. Иногда мне кажется, что именно этот путь нужно пройти, чтобы отыскать или заслужить что-то стоящее в этой жизни.