Страница 95 из 102
— Вам двадцать четыре?
— Да, а что? — удивилась Яна. — Что-то не так?
— Я думал, вы школьницы.
— Глаза не менее обманчивы, чем уши. Ночью солнца не видно, но это не значит, что его нет. Как ты думаешь, сколько из того, что мы о себе рассказываем, правда?
— Знаете, — мне снова стало ужасно обидно, что я такой наивный лопух. — Я вам по-хорошему хотел помочь, по-человечески.
— Мы это ценим, — Яна улыбнулась. — И хорошее не забываем. И когда-нибудь тоже тебе поможем.
— Это вряд ли, — я наконец снял проволоку с Зоиных ног. — Я больше ни за какие деньги видеть вас не хочу.
— Хочешь или не хочешь — не тебе решать, — отрешенно произнесла Аня, подобно Дятлу уставившись в звёздную черноту — На всё воля Вселенной.
Разговаривать с ними было бесполезно. Я бы очень хотел остаться с Зоей наедине, но сёстры настырно стояли и смотрели на то, как я сижу, глажу её по волосам и боюсь даже руку выпустить, будто кто-то сразу заберет её у меня.
Вдруг она жадно, с хрипом глотнула воздух и открыла глаза, будто вынырнула из-под воды.
— Ты кто? — прошептала еле слышно.
Я удивленно замер.
— Никита. Зой, ты вообще как?
— А, Никита, — мне показалось или я услышал в её голосе разочарование. — Не знаю как. Когда закрываю глаза — хорошо. Когда внутри себя тоже хорошо. Но пить ужасно хочется. Дай воды.
Я поискал глазами Смурфа.
— Где Смурф? — крикнул я Дятлу. — Зое вода нужна.
Он тут же подскочил.
— Ой, Зоя, как здорово, что ты проснулась! А Смурфик ушел и решетку запер.
Я так ждал этого момента, и оттого, что они все стояли над нами, как-то всё глупо и просто получалось. Даже плакать захотелось. Я надеялся, что она увидит и поймет, что я пришел за ней. Увидит и оценит. Обрадуется мне так, как я был рад видеть её. Но она даже не узнала меня. До этого момента я и не понимал, как сильно соскучился по ней. Знал, что скучаю, но не понимал, насколько сильно мне её не хватает.
— Я так рад, что нашел тебя.
— А я и не знаю, — она закрыла глаза. — Когда меня выключает, то всё хорошо. А когда обратно включает — ужасно. Я так устала, что не включалась бы уже обратно.
— Принеси, пожалуйста, воды, — её язык немного заплетался, и слова выходили путанными.
Оставлять её одну с близняшками, было опасно.
— Стой здесь, — велел я Дятлу, а сам побежал к Ярику, обшарил карманы. Телефона не было. Он проснулся, с недоумением посмотрел на меня, затем поднялся, и, держась за стену домика, потряс головой.
— Что мы здесь делаем?
— Мы на крыше. Ждем Тифона. Он должен пакет привезти Смурфу. А мы заложники.
— Зашибись, — Ярик подтянул колени к себе, уронил голову на скрещённые руки и замолк.
Зою действительно, то включало, то выключало. И когда её «включало», я сидел рядом, прислушивался к дыханию, грел руки и заверял, что очень скоро мы её заберем и волноваться нечего. Она кивала, но ничего не отвечала. Губы у неё были бледные, ссохшиеся, а волосы спутанные.
Когда же «выключало», я отбегал куда-то в темноту крыши и пытался отдышаться от нахлынувших чувств. Всё перекрутились во мне. Облегчение, усталость, неожиданно сильный прилив нежности к Зое. Я очень старался держать себя в руках, несколько раз даже внутренне пнул, на подобии Трифонова, что нужно собраться, что нельзя поддаваться эмоциям и слабостям, ведь уже всё хорошо. Собрать волю в кулак. Потом вспомнил, что воля — это, возможно, другое. Вконец запутался, но знал, что должен возвращаться к Зое спокойным и уравновешенным, чтобы никто, в особенности Дятел, не видел всех этих моих дурацких переживаний от того, что я, оказывается, так сильно влюбился в неё.
Подошел Дятел. Я не хотел с ним разговаривать, но и прогонять тоже.
— Зря ты всё-таки из дома ушел. Ладно я, но из-за тебя реальный шухер будет.
— Папа, между прочим, за тебя больше, чем за меня переживает.
— Ни за что не поверю.
— Не хочешь, не верь, но это не тебе каждый вечер, пока ты гулял, приходилось выслушивать его сожаления о том, что он считает себя виноватым в том, что с тобой происходит.
— Он-то тут при чем?
— Думает, что если бы остался тобой и твоей мамой, ты бы не «покатился по наклонной».
— Но он же маму больше не любит, чего бы ему оставаться? А твою любит, и моя мама любит Игоря. Это уже четверо, плюс вот ещё ты и Алёнка. Целых шесть человек должны были пострадать. А я один, и я никто.
— Зачем ты так говоришь? — сказал Дятел с упрёком. — Ты не никто. Ты — Никита Горелов! Человек. Уникальнейшая система, состоящая из тридцати семи триллионов клеток. Целая вселенная. Забыл? Только представь себе подобное! Ты рождаешься — появляется вселенная, умираешь — она исчезает. Ты не можешь знать наверняка, что было до тебя или что будет после. Тебе об этом рассказали, но это только информация о мире, но не мир. Зато есть ты сам, твои глаза, твои уши, твой мозг, твоё тело, твои чувства. Это же чудо, как ты не понимаешь? Ну, пока что чудо, потому что ученые никак с этим не разберутся. По одной теории…
— Давай, ты мне потом про это расскажешь.
— Нет, подожди. Знаешь, я когда смотрел страшные рисунки этих сестер, вдруг понял. Вся фишка в том, что твоя вселенная не просто наполнена суммой окружающих вещей: твоим старым стулом, бабушкиными нотациями, наступлением зимы и прочим. А постоянно меняется из-за новых, попадающих в неё вещей. Вещей из других вселенных, находящихся в том же пространстве и времени. Понимаешь? Вот они те самые параллельные вселенные! Эти рисунки — я ведь на какое-то время погрузился в тот иной мир. Мир этих девочек. А когда вернулся, уже что-то во мне изменилось, став частью моей вселенной, при этом всё равно оставаясь их собственной.
Вот мы стоим здесь на крыше, и наши вселенные соприкасаются настолько близко, что в какой-то мере их можно считать параллельными. Понимаешь? То есть, параллельность вселенных определяется не схожестью происходящих в них исторических событий, а одновременным существованием материи в одной точке времени и пространства. Параллельные вселенные — это мы сами. Мы с тобой, здесь и сейчас, являемся параллельными вселенными. Состоим из одних и тех же атомов, дышим одним воздухом, видим одно и то же, время на наших часах идет одинаково. Но при этом мы разные.
Дятел умел знатно грузануть. Задумавшись о его словах, я даже отвлекся от своих переживаний.
И тут вдруг решетка внизу звякнула и на крышу с топотом вылетел Трифонов, чуть ли не нос к носу столкнувшись с близняшками. Аня сделала шаг к нему, но что-то в нем заставило её отступить обратно. Следом с пакетом в руках появился Смурф и махнул в нашу сторону.
Трифонов подлетел и сразу же сгрёб Зою в охапку.
Она жалобно застонала то ли от своего состояния, то ли от того, что он так крепко сжал.
— Ой, ну сейчас будет что-то, — проговорил Дятел умиленно и тихонько отошел.
Какое-то время Тифон продолжал держать её, просто повторяя:
— Зоя, Зоя.
Потом, пощупав холодные пальцы, собрался снять и свою куртку, но она умоляюще пролепетала:
— Тиф, миленький, ты очень тёплый. Давай ещё так посидим. От тебя пахнет домом.
Я видел, как он поморщился, но всё равно не переставая её обнимать, поднялся, подхватил её под ноги, и осторожно, точно она стеклянная, понес к бочке.
— Тащите лежак сюда, — крикнул он нам.
Я схватил лежак и отнес. Тифон сел и посадил её к себе на колени, держа, как ребенка. В оранжевом свете огня было особенно заметно, какое бледное у неё лицо. Волосы превратились в нечесаную гриву. Глаза закатились.
— Эй, — Тифон легонько потряс, — Зой, ты чего?
— Её периодически вырубает, — пояснил я.
Близняшки пристально наблюдали издали, Смурф взял свою канистру с бензином и исчез в чердачном домике, даже у Дятла хватило понимания не подходить, но я никак не мог заставить себя отойти от них.
— Зой, ты слышишь меня? Зой? — он похлопал её по щеке.
С лёгким стоном она открыла мутные глаза.