Страница 13 из 102
Мое сердце подпрыгнуло. Чуть не задохнулся от радости. Значит, я ей тоже понравился.
Криворотов, сидевший на следующей парте за Зоей, одобрительно, но чересчур усердно стал гладить её по голове, и она, фыркнув что-то вроде: «Сто раз просила так не делать», принялась выкручивать ему пальцы.
— Слышь, — сзади подергали за рубашку. — У тебя девушка-то есть?
Я обернулся. Емельянова — синеволосая девчонка с бритым виском с одной стороны и длинной чёлкой с другой. В левой брови пирсинг. Подружка Поповой.
— Нет.
Я опасался, что вот-вот начнется рофл и глум. Подобные разговоры никогда ни к чему хорошему не приводят.
— Ничего, подберем. Тебе какие нравятся? Блондинки или брюнетки?
Она хитро подмигнула Поповой.
— Синие, Емельянова, ему нравятся, не сомневайся, — подал голос Тифон. — На синих парни всегда в первую очередь западают.
— Ты что ли западаешь? — тут же огрызнулась Емельянова.
— Для меня вы все на один цвет.
— А ведь и правда, — на весь класс воскликнула Емельянова, будто открытие сделала. — Слушай, Никита, ты-то хоть девчонками интересуешься? Или мы для тебя тоже на один цвет?
— Но если даже так, — с лёту подхватила шутку Попова. — С Трифоновым дела не имей. Он, хоть и секси, но психический и злой.
— Твоя глупость, Попова, лишний раз подтверждает мою правоту, — Тифон спокойно и снисходительно улыбнулся.
После этих его слов, они обе, как с цепи сорвались и на весь класс загалдели, перебивая друг друга.
— Эй, Трифонов, когда же камминг-аут?
— Может, в одиннадцатом, наконец, порадуешь?
— Да, ладно, чего стесняешься, весь мир уже так живет.
— Боится, что его друзья-гопники узнают.
— Да все самые брутальные мужики — геи. Стетхем, Люк Эванс, парень из «Побега», даже Гендальф. Ты, Трифонов, в этом списке будешь отлично смотреться.
Они так расшумелись, что все, включая Дятла развесили уши.
Тогда Тифон насмешливо и громко сказал Лёхе:
— Ну, что за несправедливость? Почему бабам нельзя вломить, чтобы они хоть немного базар фильтровали?
— А если ты ещё будешь угрожать, — вредным голосом заявила Емельянова. — То я скажу директрисе, что ты нифига не толерантный.
— И тебя из школы выгонят, — добавила Попова.
— И тогда Ярову проспоришь.
Они специально по-всякому задирали его, зная, что сделать им он ничего не может. Лёха тоже это понимал, поэтому не влезал, просто сидел и молча угорал, похлопывая Тифона по плечу, чтобы тот не нервничал.
Класс оживился. Отовсюду посыпались шутки и смешки.
Вдруг, спокойно сидевший перед нами Яров внезапно поднялся и вышел в проход между партами.
— Вам сказали читать, вот и читайте, а кто ещё рот откроет, вылетит за дверь, Ясно?
У него был уверенный, ровный голос и красивое, но слишком серьёзное лицо. Народ сразу послушно притух.
Одна только Емельянова, непокорно, но негромко тявкнула:
— Ой, как страшно.
— А ты, — Яров резко развернулся к ней, — вылетишь первая, потому что я, в отличие от некоторых, толерантен и гендерных различий не делаю.
Емельянова злобно зыркнула, но промолчала, угроза подействовала. Только стоило ему вернуться на своё место, как она снова намеренно громко зашептала Поповой:
— Меня глючит или сейчас Яров за Трифонова заступился?
В ответ Попова только передернула плечами. После наезда Ярова ей продолжать не хотелось, да и во всем классе повисла какая-то неприятная, выжидающая тишина.
Я посмотрел на Тифона. Он сидел вроде бы глядя в учебник, но желваки играли, румянец разгорелся больше обычного, взгляд уперся в одну точку. Мощная волна негативного напряжения, окатила всех.
Лёха с непривычно серьёзным лицом толкнул Трифонова под локоть. Но тот резко отдернул руку.
По соседнему ряду снова пополз шепоток. Глупая шутка грозила вот-вот перерасти в какой-то серьёзный конфликт.
— Мне рыжие нравятся, — неожиданно сам для себя сказал я. — Как Трисс Меригольд и Эми Адамс.
— Какой шаблон, — моментально откликнулась Емельянова. — Сразу ясно, что с фантазией у тебя слабо.
— А вы знаете, что? — спешно продолжил я. — Говорят, что в будущем, приблизительно лет через сто, рыжеволосые люди совсем исчезнут.
— О, Миронова, через сто лет ты исчезнешь, — подал голос прыщавый парень, сидевший рядом с Емельяновой.
— Через сто лет мы все исчезнем, — сказал я.
— Ну, потомки там какие-нибудь, дети. Выходит у Мироновой дети рыжими не будут уже.
— Дурень, они по-любому не будут у неё рыжими, — Попова снова оживилась. — Они же с Нинкой крашеные.
— Оль, — Зоя посмотрела на неё осуждающе. — Кончайте выпендриваться уже.
— В будущем люди вообще все одинаковые будут, — сказал кто-то из третьего ряда. — С маленькой головой, длинными руками и темнокожие.
— О, походу Малыгин человек будущего, — подхватили другие там же сзади.
Этот Малыгин возмутился, и они все наперебой начали обсуждать его.
И тут Трифонов встал. Тишина воцарилась мгновенно, точно по мановению волшебной палочки. Но он просто достал из рюкзака сигареты и вышел из класса. Лёха вскочил, хотел побежать за ним, но в дверях столкнулся с Натальей Сергеевной:
— А ты куда? Подожди. Сейчас Трифонов придет и сходишь. А то знаю я ваши перекуры.
— Да я не курить, честно, — попытался отмазаться Лёха, но она всё равно заставила его вернуться на место и начала объяснять новую тему.
Минут через семь Трифонов вернулся. Уже улыбающийся и расслабленный. От него повеяло свежестью и туманом. Но Наталья Сергеевна ничего не сказала.
Докапываться же Попова не прекратила. Много болтала и бесконечно кокетничала. Они с Емельяновой, похоже, решили принять меня в свою компанию. Но от таких я всегда шарахался, как от огня. У мамы подруга была — тётя Надя. Очень активная, ничего не стесняющаяся, наглая и язык без костей. Все её стервой называли. Прямо в глаза. Прозвище такое у неё было, которым она страшно гордилась. «А Стерва приедет?», «Мне Стерва звонила», «Стерва сказала»… Когда я был маленький думал, что это фамилия. А теперь понял, что — состояние души.
Поэтому после уроков, чтобы не идти домой с ними, я сказал, что мне нужно сходить в медицинский кабинет, насчет карты из старой школы. Это было почти правдой, просто саму карту из дома я не взял. Так что пришлось немного побродить по школе, чтобы убедиться, что они действительно ушли, и от нечего делать заглянул в столовую.
Там, за длинным дальним столом сидели Лёха, Тифон и Зоя.
Такой шанс упускать нельзя было. Я купил Сникерс и чай, походил, как дурак по полупустому залу, типа выбираю место, и уже собрался сесть за другой столик, как Лёха всё-таки помахал рукой.
Перед парнями стояли пустые тарелки из-под борща и ещё нетронутое второе: пюре с котлетой. Зоя, сидевшая напротив них со стаканом компота,
подвинулась на лавке. Я сел, и они в молчаливом ожидании дружно уставились на меня.
Что говорить, никак не придумывалось.
— Так, чего там с этим телефоном? — наконец, спросил Трифонов с той доброжелательной небрежностью, которая меня так подкупила в первый день нашего знакомства.
Всё-таки мне не показалось. Сам по себе, он был дружелюбнее, чем держался.
Я достал Нокию, раскрыл переписку и протянул ему, но он попросил Зою прочесть вслух. Сначала она читала, немного кривляясь, с наигранным ученическим выражением, но потом перестала ёрничать и посерьёзнела. Дочитывала уже совсем негромко и сосредоточенно. А когда закончила, и Лёха, вдоволь наприкаловавшись над прекрасной девушкой в башне, залип с плотоядным интересом разглядывая фотку, Тифон неожиданно сказал:
— Ну, хорошо. Завтра в два у школы. Пойдем, поищем твоего Хорька.
На радостях, что скоро избавлюсь от этого злосчастного телефона, я почесал до дома прямо по лужам. Брюки забрызгал, кеды промочил, но зато добрался минут за семь. Зашел в подъезд, ткнул кнопку лифта, и он загудел, но где-то слишком высоко. Ждать не хотелось, решил — быстрее пешком. Всего-то на восьмой. Однако успел осилить только три этажа, как на лестничном пролете увидел человека.