Страница 26 из 28
Теперь мы сидели рядом на кухонном столе, привезенном из Грозного.
Капитан сообщил:
– Могу дать тебе преимущество перед другими людьми. Только пожелай.
Он смотрел на меня, не мигая.
Я ответила:
– Нет! Мне это не нужно.
– В таком случае тебе тяжко придется, – повторил Капитан слова Эльвиры.
– Мой путь – это мой выбор. Все поражения и победы на нем принадлежат только мне.
Капитан встал, повернулся ко мне тяжелыми черными крыльями и спросил:
– Ты помнишь Мансура? Он мог стать твоей судьбой!
И я увидела Мансура, сына тети Вари, которому было пятнадцать в Первую чеченскую войну. Он носил шляпу с широкими полями и был необычайно красив.
Капитан усмехнулся и исчез, а я проснулась.
– Хочу кофе! – истошно орала Нина Павловна.
На часах было ровно пять утра.
Мама вышла вместе со мной и объявила, что это наши последние дни служения. После данного заявления Нина Павловна поздоровалась и, к несказанному моему изумлению, заговорила не отборным матом, а языком классической русской литературы.
Приготовив обед, я перестелила больной кровать, взбила перину, сделала массаж, вынесла мусор, произвела влажную уборку и оставила маму встречать социального работника, приносящего лекарства. А сама под предлогом, что нужно чистить ворота гаража, которые я уже отдраила на днях, отправилась в редакцию газеты «Ставропольский этап».
От публикации материала, оставленного главному редактору, зависело: возьмут меня в штат или нет? Смогу я дальше работать журналистом?
Проработав пару лет в газетах и журналах Грозного, я хотела продолжить дело своего деда Анатолия – журналиста и кинодокументалиста.
Дом Нины Павловны стоял у самого леса, автобусных и троллейбусных маршрутов здесь не было. Только несколько раз в день проезжало маршрутное такси.
Дождавшись его, я вышла у центрального парка и отправилась в редакцию. Замусоренный пруд представлял собой печальное зрелище. Дело было даже не в мутной воде, а в гражданах, собравшихся около прибрежной пивной и изрядно портивших своим видом весенний пейзаж: они распивали водку и пиво, наслаждаясь слабым апрельским солнцем. Их отпрыски, на которых сидящие за деревянными столиками родители не обращали никакого внимания, бросали с горбатого мостика камни, целясь в благородных птиц. Испуганные лебеди хлопали крыльями, пытаясь увернуться от нависшей над ними опасности. Маленький пруд лишал птиц возможности спрятаться от летящих камней, и они чувствовали себя мишенями, совсем как я и мама на русско-чеченской войне.
– Что вы делаете? – сказала я детям. – Так нельзя!
– Иди на хуй! – бодро ответили мне детишки.
– А если в вас попадут камни? Разве это – хорошо?
– Иди на хуй! Иди на хуй! – звонкими голосами скандировали старшие мальчики, лет восьми на вид. В ярких свитерах, синеглазые и стройные, они были похожи на херувимов, неизвестно как попавших сюда с небес. Те, что помладше, подхватили их клич.
– Не знаю я туда дорогу! – ответила я.
– Как это? – спросил один из мальчиков.
Он задумчиво делал раскопки в глубине своего носа.
– Не повезло мне, – сообщила я, всем своим видом показывая: да, так бывает, не сложилось.
– Так иди в пизду! – не растерялись малыши, симпатичные двойняшки. Юркие непоседы спрятались за восьмилетнего проказника с полными пригоршнями мелких камешков.
– Не могу! Не помещусь я обратно в материнское лоно. Выросла уже!
После моих слов ребятишки вытаращила глаза, не зная, что на это можно возразить. Первым нашелся восьмилетний мальчуган:
– Вот привязалась! Ты кем будешь, зараза?
– Обижать братьев меньших: котят, щенят, птиц – неправильно! Вам больно от камня, и им больно – одинаково.
Мальчишки топтались на месте, но не уходили.
– Чокнутая! – прошептал кто-то из малышей.
– Ты чего к детям пристала?! – заплетающимся языком заорал мне рослый мужчина с террасы пивной. Из одежды на нем были только шорты. Видимо, он согрелся алкоголем. Круглое пузо его свисало до колен. Напоминающий разбуженного во время спячки бурого медведя с косыми глазами, мужик смотрел в нашу сторону.
– Мальчишки бросают камни в лебедей! – крикнула я. – Это неправильно!
– И чё?! – фыркнул мужик, а затем сообщил: – Смотри сюда! ВДВ! – Он указал на татуировки: – Я в Афгане был и Чечне! Я русский патриот!
– А птицы здесь при чем? – громко спросила я, подумав, что сама, видимо, окончательно слетела с катушек, раз веду беседы с местными алкашами и их потомством.
Тучный незнакомец хлебнул беленькой из стопки, стоящей на деревянном столике рядом с бутылкой, встал, подтянул пузо, частично спрятав его в шорты цвета спелого мандарина, и неожиданно истошно заорал:
– Витька! Степка! Филиппок! Ну-ка шуруйте сюда, гаденыши! Девка говорит не бросать камни – не бросайте!
Ребятишек с моста как ветром сдуло.
Обрадовавшись такому повороту, я не придумала ничего лучше, как приложить руку к сердцу, и, слегка поклонившись, крикнуть:
– Благодарю вас!
Бравый вояка решил сменить дислокацию и направился в мою сторону, а я быстро засеменила вверх по дорожке, не желая продолжать общение. Оглянувшись через пару минут, я заметила, как мужчина махнул рукой вслед пугливой девице и вальяжно поплелся обратно, хлопая себя по животу.
По пути в редакцию я думала о том, что чеченские традиции сильно отличаются от местных, ставропольских, и привыкнуть к жизни среди русских будет непросто.
Луковица в телефонном разговоре предупредил, что решил опубликовать одну из моих статей, принесенных в редакцию ранней зимой.
– Полгода придется работать бесплатно, – пояснил главный редактор. – Ни на какую зарплату не рассчитывай!
Я была на все согласна, лишь бы заниматься любимым делом.
Статья, отобранная Луковицей, рассказывала, как на мирный грозненский рынок в 1999 году неожиданно свалилась российская ракета «земля-воздух». Публикация данного материала являлась показательным моментом: есть ли возможность публиковать о чеченской войне правду? Это очень волновало меня.
– Полина, зайдите в кабинет к нашему фотокорреспонденту, – попросила консьержка, сидящая у дверей.
Фотокорреспондент Шишкин оказался сухоньким поджарым мужчиной шестидесяти лет с плутовскими, постоянно бегающими глазами. Как только он увидел меня, то ощетинился, но вслух ничего не сказал. Помимо него, в кабинете находились другие сотрудники газеты.
– Твой материал отредактировали и подготовили к печати, – надменно произнесла Бизе. – Какая честь для тебя! Но помни: нам важно согласие с редактурой!
Поскольку ударение заместитель главного редактора сделала на словах «важно» и «редактура», меня это насторожило. Я с интересом всмотрелась в экран монитора.
Материал был уже сверстан и подготовлен к печати. Текст не просто отредактировали, его полностью переписали, подставив мою фамилию. В глазах потемнело, когда я беззвучно прочла: «Боевики-чеченцы из самодельных ракетных установок обстреляли на грозненском рынке женщин и детей».
Меня затрясло от негодования.
– Что это такое?!
Находившийся тут же в кабинете старший корреспондент Лазарчук спросил:
– Что не так?
Я объяснила:
– Мне эту ложь приписывать не надо! Здесь стоит моя фамилия. Я прекрасно знаю, чьих это рук дело. Там погибло много мирных людей! Это была русская ракета!
Высокий голубоглазый Лазарчук покорно стер фразу «боевики-чеченцы» и «самодельные установки». А Шишкина затрясло от ярости.
– Как ты смеешь утверждать, что это были не боевики-чеченцы?! – взвизгнул он. – Даже если это была российская ракета! Не важно! Надо убивать всех чеченцев – детей, женщин и стариков! Все равно кого! Каждый их труп – победа России!
Шишкин тяжело дышал, его ноздри раздувались, как у быка на испанской корриде:
– Когда упала на чеченский рынок ракета «земля-воздух», я был в Моздоке. Этот город недалеко от Грозного. Я все знаю!
На это я ответила: