Страница 4 из 28
Атлас захватил его, как самый лучший роман, заставил окончательно проснуться уставшее от обыденности воображение. Но, увы, не убил в Книжнике наивность – он все еще полагал, что устройство Мира кому-нибудь интересно. Он сунулся к Вождям, чтобы поделиться свежим знанием с племенем, но натолкнулся на холодное брезгливое непонимание: зачем? Зачем племени знать об этом? Что это даст? Разве станет кто-то добровольно отдаляться от дома на многие мили?
Книжнику было до слез обидно, что никому не интересны ни книги, ни карты – ведь – кто бы мог подумать – Парк в атласе был удостоен отдельной четверти страницы, названия «Кидлэнд» и подробной схемы.
Развалины «Кидлэнда» начинались в нескольких сотнях ярдов за площадью. Когда-то приезжих встречали ворота, над которыми возвышались огромные цветные буквы. Сейчас не было ни ворот, ни букв – сохранилась лишь металлическая основа конструкции, рыжая от многолетней ржавчины, но все еще сохранявшая полукруглую форму. Летом ржавая арка зарастала нахальным плющом и выглядела нарядно, зимой же торчала, как обглоданное ребро, обвитое колючей проволокой сухого стебля.
Возле бывшего входа, на круглой клумбе, теперь сжигали жертв Беспощадного – это был обычай, его исполняли, потому что так велел Закон. Все понимали, что никакой опасности заразиться давно нет, что Беспощадный рано или поздно придет к каждому из них, но по Закону всех, кто встретил Беспощадного, надо сжечь. А с Законом не поспоришь!
Справа от центральной аллеи расположилось кладбище для тех, кто умер сам по себе: от ран, болезней, в междоусобице или в битвах. Оно очень разрослось за последние десять лет и уже давно выплеснулось за пределы потерявших форму газонов.
А Парк, раскинувшийся на огромной площади, давно из Парка стал лесом.
Аттракционы рухнули и сгнили. Те же, что чудом устояли, напоминали огромные скелеты доисторических существ, покрытые ржавчиной и коростой облупившейся краски, обвитые все той же зеленой сетью плюща и вьюнков. Парк был знаком Книжнику с детства – здесь они играли, когда были бэбиками и кидами, так что он до сих пор помнил, где можно по неосторожности упасть в открытый колодец, где свернуть себе шею, споткнувшись о скрытые в густой траве рельсы.
А настоящий лес начинался за пределами парка аттракционов, и его Книжник боялся и не любил. Дом для него был здесь, среди старых стеллажей, заставленных книгами, а самой лучшей постелью на свете – древний, пропахший сыростью и мышиным пометом матрас, лежащий в углу.
Дверь Библиотеки с грохотом распахнулась, пропуская злого, как бешеный вольфодог, Облома. За ним со злорадной улыбкой на лице шагал Бегун. Он был самый мелкий и самый жестокий из Вождей – сухой, быстрый, с неприятным острым личиком и кривыми зубами.
– Вставай, червяк, – приказал Облом, и не дожидаясь, пока Книжник встанет, сорвал его с подоконника своей лапищей. – Дуй вниз, племя ждет тебя, урод!
Книжник открыл было рот – взмолиться, но натолкнулся взглядом на холодные глаза Бегуна и промолчал.
Внизу на площади, возле окровавленной туши дира, действительно собрались челы и герлы с бэбиками, далеко не все собрались, но это ничего не решало.
Облом ткнул Книжника в спину и тот едва не упал.
– Смотрите, люди Парка! – крикнул Бегун своим дребезжащим фальцетом. – Этот червяк Книжник сегодня упустил дира. Это его вина.
Книжник стоял, опустив голову, и слышал, как гудят возмущенные голоса.
– Охотники успели ранить дира, – продолжал Бегун, – но он вырвался и убежал…
– Мы нашли зверя ободранным, – вступил Облом. – Кто-то вырезал из туши лучшие куски и теперь вы не сможете съесть их. Кое-кто из вас останется голодным из-за этого криворукого куска дерьма!
– Он зря ест наше мясо, – Бегун неодобрительно покачал головой. – Он не исполняет Закон…
Толпа загудела.
«А ведь я никому из них не сделал ничего плохого, – подумал Книжник, не поднимая глаз. – Я помогал им. Я мог помочь там, где быстрые ноги и дубина ничего не решали…»
– Что гласит Закон? – спросил Облом, возвысив голос, чтобы его услышали все собравшиеся. – Закон гласит: чел, который не может охотиться, не должен есть. Тот, кто не приносит племени пользу, не должен жить…
«Убьют», понял Книжник, но не побежал, не попытался спрятаться, а только вздохнул обреченно и втянул голову в плечи.
– Что нам делать с этой бесполезной книжной молью? Убить?
В толпе забубнили, визгливый голос герлы разрезал шум: «Убить! Убить!» У Тима ноги стали мягкими в коленях, словно из них вынули кости…
– Тихо! – крикнул Бегун. – Слушайте решение Вождей! Этот чел долго жил среди нас и мы не станем его убивать. Пусть это сделает Беспощадный в свое время. Но мы не будем его кормить! Мы прогоним его!
– Да! Да! – закричала толпа, и поглядев на нее, Книжник увидел перед собой ухмыляющуюся рожу Ноги, руководившего возмущением.
Нога подмигнул – он предвкушал расправу.
– Пусть валит отсюда! Пусть уе….вает!
Книжник почувствовал руку Облома на своем загривке и его, словно щенка, за шиворот потащили сквозь толпу орущих соплеменников, совершенно чужих ему, хоть и знакомых с самого детства.
На него посыпались удары – сильно не били, не потому, что не хотели, просто пришли без палок, но все равно было больно и так унизительно, что Книжник едва не завыл от обиды.
Облом и Нога тащили Книжника к ограде, а толпа катилась следом. Не соплеменники, а именно безликая толпа – ноги, сиськи, кулаки, ощеренные рты, орущие бэбики и радостные киды, бегущие рядом и швыряющие в Тима чем попало. Одна из брошенных веток угодила в плечо Ноге, и он заматерился, пытаясь пнуть обидчика, и киды бросились врассыпную с хохотом и визгом.
Книжник перестал сопротивляться – только перебирал ногами. С этих двоих сталось бы переломать ему кости на прощание. Обездвиженный, он вряд ли доживет до утра. Лес безжалостен, он не любит слабаков.
Последнюю мысль Тим додумывал уже в воздухе. Облом метнул его, как камень, вышвыривая из Парка, из племени и из жизни одновременно.
Книжник рухнул на землю, больно ушиб бедро, но тут же встал, пошатываясь.
Племя смотрело на него из-за спин Вождей, киды продолжали паясничать, герлы плевали в его сторону, челы делали неприличные жесты.
Потом Облом поднял руку и все замолкли.
– Ты больше не наша плоть и кровь… – проговорил он формулу изгнания. – Ты – не из нашего Племени. Ты – чужак. Каждый может убить тебя, если увидит в Парке, и он не будет наказан. Ты больше не ешь с нами. Ты больше не пьешь с нами. Твой дом не здесь. Уходи прочь и сдохни первым!
Книжник хотел вернуть Облому проклятье, но голос ему не подчинился, и он лишь что-то пролаял – так кашляет рассерженная лиса.
Нога в ответ показал ему средний палец, заржал и скрылся в толпе. За ним последовал Облом и в течение нескольких минут у разрушенной ограды уже никого не было.
Тим остался один.
Он был безоружен, хотя при его талантах оружие, скорее, годилось для самоуспокоения, легко одет, лишен элементарного и, что самое главное – там, за забором, остались его книги, которые теперь вовсе не его.
Солнце падало за зеленую стену леса, надвигалась ночь – скоро Парковое племя зайдет в дома, чтобы спать в безопасности и тепле. Каждый найдет себе нору – и люди, и звери. А ему надо будет пережить часы темноты в чаще, которая пугала до смерти. Без надежды на спасение и убежище.
Тим сделал шаг, другой, ноги его подкосились, он уселся в густую, уже чуть пожелтевшую траву и заплакал, словно бэбик.
Слезы прожигали дорожки в грязи на его щеках, Книжник их не утирал.
– Сдохни первым! – крикнул он в сторону Парка. – Сдохни первым, тварь!
На этот раз голос прорезался, но тот, кого он проклял, не слышал этого. Тим в бешенстве заколотил кулаками по земле, сдирая костяшки.
– Ненавижу! Ненавижу!
– Кончай орать!
Голос раздался прямо за его спиной, буквально над ухом, и Книжник, похолодев, рухнул на бок, пытаясь нащупать хоть какой-нибудь сук, но подходящего под рукой не оказалось.