Страница 11 из 30
— Что произошло?
— Я не должен этого рассказывать.
— Доктор, пожалуйста. Ради меня.
И он, всемогущий Повелитель Времени, конечно, не может устоять перед ее просьбой.
— Все время и пространство, — шепчет он ломко. — А потом время вышло.
Тысячи, если не миллионы вопросов и догадок закрадываются в ум Роуз, но она не произносит ни слова. Она знает, что все станет на свои места, когда придет это чертово ускользающее время. Все что она знает совершенно точно – будущее можно изменить.
Но его будущее и его настоящее сейчас стоит прямо перед ней.
— Так… Кто эта Клара? — спешно меняет тему Роуз.
— Кто? — глаза Доктора на миг замирают в недоумении, а потом расширяются воспоминанием. — Точно! Клара! Она в восьми годах от дома! Мы должны идти! Мы с тобой должны… — они уже на полпути к дверям, когда до Доктора доходит острое осознание того, что он схватил Роуз за руку и потянул за собой. Он замирает и перебивает сам себя тихим пустым голосом: — Прости. Старая привычка.
— Очень старая.
— Очень старая, — эхом повторяет Доктор, и внезапно на него с неотступной и всесокрушительной силой обрушивается осознание его собственного одиночества, которое заполнить не мог и не сможет впредь ни один спутник, кроме Роуз. И вот она стоит здесь, на расстоянии вытянутой руки. Ее можно коснуться и можно обнять, но нельзя взять с собой, нельзя снова предложить ей Вселенную.
— Я думаю, мне лучше вернуться прежде, чем ты объявишься и подумаешь, что я куда-то пропала.
Доктор кивает, ни рот, ни губы, ни язык ему решительно неподвластны. Прощаться в первый раз было страшно тяжело. Во второй – смертельно тяжело. В третий – еще тяжелее. В четвертый – беззаботная девушка подросток убежала от него праздновать Новый год, чем распяла оба его сердца. Что будет в пятый? Об этом пока благоразумнее не думать.
— Сделай мне одолжение, Роуз, — с трудом произносит он, — не рассказывай мне, что случилось. Нам ведь не нужны парадоксы и…
— Конечно, — кивает она. — Увидимся.
— Не «прощай»? — слабо изумляется Доктор.
— Ты не любишь прощаться.
— Интересно, почему, — с суховатым обреченным сарказмом парирует он. И порывисто, с силой обнимает Роуз, приложив холодные сухие губы к ее лбу.
Открыв двери ТАРДИС, Роуз замирает на месте и оборачивается через плечо, чтобы бросить прощальный взгляд на Доктора.
— Роуз? – вдруг выпаливает он, ибо знает, что иначе поступить просто не может. — Запомни на будущее: если будешь думать, что я не сказал или не собирался говори…
— Все в порядке, Доктор. Правда, я все понимаю.
— Нет, Роуз, послушай! Я сказал. Я… Я говорю.
Она улыбается и прежде чем успевает выбежать на воздух, к старому Доктору и своему будущему, Тайм Лорд замечает прозрачную каплю, скользнувшую к шее Роуз.
========== Ночь, одержимая белизной кожи. ==========
— Чего вы добиваетесь?
— Ничего.
— Зачем вызывать её дух?
— Чтобы быть с нею.
Если бы нашелся сторонний Наблюдатель безумный достаточно, чтобы посвятить себя шпионажу за жизнью Доктора, и трезвый настолько, чтобы самому не сойти с ума в островерхой круговерти времен, то он бы, пожалуй, клюнул пронырливым носом блокнот (сплошь исписанный кривыми пометками, сделанными впопыхах) и с упрямой очевидностью факта доложил досужему слушателю, что подопечный его — не лучший подопытный для биографа.
— Знаете ли, — покручивая тонкий навощенный ус, шепнул бы он вам (положим, что это вам довелось держать с ним беседу), — Доктор был совершенно сам не свой.
Вы бы приподняли брови в вежливом недоумении, но пауза бы продолжала тянуться, прилипая к зубам.
— Благодарю, голубчик, — бросил бы Наблюдатель официанту за вашей спиной (разумеется, вы встретились бы в глупой безлюдной забегаловке), обращая на вас внимания не больше, чем на мелочь, готовую истово забренчать по малейшему поводу.
Борясь с искушением картинно возвести очи к небу (в данном случае, к неказистому потолку (и именно это удручающее обстоятельство вас, возможно, и удерживало от подобного жеста)), вы бы с одеревенелыми бровями принялись бы пялить глаза, дабы явить собой эталон заинтересованного лица.
— Да, да, сам не свой, — повторил бы Наблюдатель, причмокнув непропорциональными губами — он, как оказалось, не забыл о вас, но его понятия драматической паузы несколько расшатаны. – Вы знаете, например, что он отчебучил в тот раз у Шекспира?
Вы, только успевший расслабить, наконец, лицевые мышцы, снова подбросили веки с подобострастным любопытством.
— «Свет умирает – беснуйся, кричи», — самодовольно ответил бы Наблюдатель, тщательно пережевывая сцапанный с вилки салат. – Можете себе представить? Ляпнуть такое Уильяму!
Вы же, вероятно, не слишком сведущи в уэльской поэзии, чтобы оценить всю чудовищность этого поступка.
— Ну да, ну да, — геометрично повел бы подбородком Наблюдатель. — Я говорю, ляпнуть такую строчку Шекспиру – все равно что отправить беднягу Дилана Томаса в вечное забвение.
Вы с чувством изобразили понимание. Молча, ибо зубы у вас все еще склеены ириской первой драматической паузы.
— Иногда мне мнится, что именно тогда он и стал сдавать. Впрочем, к чему верить на слово такому усатому прохвосту как я? Обратимся к фактам.
С этими словами Наблюдатель извлек бы из внутреннего кармана пиджака видавший виды блокнотик в кожаном переплете, настолько протертом, что вид у артефакта не столько внушающий благоговение своей историей, сколько вызывающий конфузливое недоумение (будто вам на глаза попалось нечто до крайности неприличное).
— Глядите. — вам в руки сунули жухлую, вопиюще замызганную страницу (видно, что она пользовалась у владельца блокнотика наибольшей популярностью), на ней путаный график, кляксы и диаграммы.
- Ну куда же вы смотрите? – нервно воскликнул бы Наблюдатель. – Вы же держите все верх тормашками! Ах, Боже мой, дайте-ка я сам.
С облегчением вернув записи, вы бы покосились на собственные пальцы, опасаясь, не отпечаталось ли чего антисанитарного на них. К счастью, выуживающий монокль и ввинчивающий его в глаз Наблюдатель, вашего жеста бы не заметил.
— Глядите, — вновь велели вам, — вот здесь, видите? Вот здесь все и началось. Королева Ракносс и ее плотоядное потомство…
Доктор точно знает год, месяц, день, час, минуту и секунду, когда это началось. Оно началось не тогда, когда из-под кедчатых ног его выбили землю, небо над головой словно свернули в мятую трубочку размером с ватман, и всякие ориентиры потеряли не только актуальность, но и систему координат. Не тогда, когда хорошо, плохо, право, лево – в одно ослепительное, бьющее под дых мгновение, стали просто словами, не имеющими ни смысла, ни практической ценности.
Не тогда, когда можно стало бросаться грудью на далеков, не заботясь о том, что спутник окажется чуть ли не в веке от дома; можно стало перелить всего себя в механическое небытие, дабы бесноваться в уроборосе из мыслей, и предоставить Джону Смиту, безалаберному и трусливому, не спасать десятки жизней.
— Доктор?
— Что? На этот-то раз что?
— Твоя подруга. Как ее звали?
— Ее имя - Роуз.
Все началось тогда, когда он впервые остался в ТАРДИС один:
Подняв голову, Доктор обнаружил, что Роуз как ни в чем не бывало стояла, прислонившись спиной к кораллу и не сводила с него взгляда. Ошалело замерев на месте, Тайм Лорд закрыл глаза, досчитал до десяти и боязливо приоткрыл веки.
Роуз не двинулась ни на миллиметр. Руки по-прежнему в карманах джинсов, волосы собраны в два хвоста, футболка беззвучно поднималась и опадала вместе с ее дыханием.
Почти реальная, почти живая. В древесного цвета глаза вкраплено столько боли, что Доктор едва ли не готов был поклясться, что она знала о его неудачной попытке обрести вымученный покой на затопленной базе под Темзой.
— Это невозможно, — кое-как ворочая языком, пробормотал он, втайне надеясь, что Роуз улыбнется и начнет уверять его в обратном.