Рывок в неведомое

Ощущая, как под его руками пригревается и успокоенно затихает мальчик, Аркадий Петрович представил: вот он дома, в Арзамасе. За обеденным столом вся семья: отец, мать, тетя Даша, сестрички. И он, Аркадий, еще школьник. Внезапно в квартиру вваливаются несколько заросших мужиков, от них пахнет табаком, самогонкой и грязным телом. Они вооружены. Один из них хватает за руку маму, которая вышла к столу в белом кисейном платье. Она кричит: «Кто вы такие? Как вы смеете!» А ее уже подхватили под руки и волокут к дверям. «Петя, – молит она отца, – спаси меня!» Отец кидается ей на помощь, его ударяют прикладом. Мать бросают в телегу и увозят. Все, что должно было последовать за этим, было таким страшным, что Голиков не смог досмотреть даже в воображении.

Внезапно он вздрогнул: «Старуха!» Он вспомнил Ново-Покровское, согнутую колесом старуху, у которой бандиты отобрали золотые монеты, и ее предостережение: «Гявря, худо будет!»

«Это месть их семье за то, что Гаврюшка показал мне, куда поскакал Родионов, – подумал Голиков. И тут же успокоил себя: – Нет, в прошлый раз Соловьеву было нужно, чтобы я бросился в погоню за Родионовым. Выходит, я тут ни при чем. Только зачем же им понадобился Гаврюшкин отец?»

– Как ты попал в Чебаки? – спросил Голиков.

– Отец поехал искать Астаная, – ответил Гаврюшка. – Только Астанай может отпустить мамку. А мне велел ждать его у бабки. У нас тут живет бабка. Она даже ночью плачет.

– Отец знает, где можно найти Астаная?

– Голик, – испугался Гаврюшка, – молчи. А то Астанай убьет мамку.

– Я никому ничего не скажу.

«Мало того, – подумал Голиков, – что я не в силах помочь ребенку, я еще пытаюсь через него что-то выведать».

– Голик, я зачем тебя жду, – сказал Гаврюшка. – Соловей пилит лес.

– Пусть пилит, – рассеянно ответил Аркадий Петрович, – тайга большая.

– Голик, ты но понимаешь. Ты едешь по дороге, а дерево падает тебе на голову.

– Завал? Он готовит завал? В каком месте?

– Сопку с человечьим лицом знаешь? На другой стороне дороги. Я пойду. Ладно? – Гаврюшка юркнул и исчез.

Сопка стояла километрах в пятнадцати от рудника, если ехать из Яловой. Значит, Соловьев уже знал, что на «Богомдарованный» должны везти хлеб. Астанаев со своей агентурой трудились не впустую…

И тут у Аркадия Петровича возникло первое подозрение.

Когда в Ново-Покровском Гаврюшка показал дорогу, так совпало, что это же нужно было и Соловьеву. Что, если и теперь Соловьеву нужно, чтобы он, Голиков, узнал о завале?

Аркадий Петрович вернулся в штаб, поднялся на второй этаж и разбудил Никитина.

– Ну, чего тебе не спится? – недовольно спросил Павел, с трудом разлепляя глаза. – Мне через час уже вставать.

– Боюсь, Цыганок, нынче тебе уже спать не придется, – ответил Голиков и поведал о своем знакомстве с Гаврюшкой и сегодняшней встрече с ним.

Павел сел на койке и сказал:

– Думаю, мальчишка подослан. – И стал крутить барабан нагана, который вынул из-под подушки. – Ты погляди: у «императора» все номера похожи один на другой. В Ново-Покровском нарочно обидели увечную старуху, чтобы ты ее пожалел и кинулся за Родионовым. Теперь для тебя разыгрывают новое представление: увозят мать знакомого тебе мальчишки, велят отцу сказать, что будто бы он идет искать Астаная, а Гаврюшке будто бы ненароком дают подглядеть, что готовится завал.

– Ты полагаешь, они меня считают дураком?

– А за что им тебя считать шибко умным? Если бы Соловьев не подбросил тебе письмо, ты бы и сейчас думал, что чуть-чуть не поймал Родионова. Вот они и решили все повторить. Знаешь, в цирке самый бешеный успех имеют номера для чувствительных простаков.

– А если мы с тобой всего лишь напуганные простаки?.. В Ново-Покровском Гаврюшка помог Соловьеву тем, что захотел помочь мне. Но и без Гаврюшки я бы кинулся в погоню за Родионовым. А если считать, что Гаврюшка уже тогда был подослан, то нужно было подстроить и сцену на дороге, когда Гаврюшкин отец гнался за ним, а я не позволил его бить.

– Посмотри, как интересно получается: мальчишку лупит отец, а доброе чувство у него к тебе. Потом Астанайка увозит у мальчишки мать, а доброе чувство у Гяври опять к тебе. Тебе это не кажется подозрительным?

– Не кажется. Но предположим, ты прав, – начал сердиться Голиков. – Гаврюшка помог Соловьеву в Ново-Покровском, и его же послали сообщить, что готовится завал. Теперь мы знаем о завале. Как нам следует поступить?

– Задержать обоз, чтобы Соловьев не перехватил хлеб.

– Ты полагаешь, Соловьеву нужен хлеб?

– Еще бы.

– Тогда зачем ставить нас в известность, что готовится завал? Если мы повезем хлеб из Яловой – а Соловьеву известен маршрут, – то завал имеет смысл. А если мы знаем, что готовится засада, то либо задержим обоз, либо отправим по другой дороге. И задача Соловьева – отобрать хлеб – сильно усложнится. А ждать Соловьев не может. В ближайшие дни раскиснет дорога. Сообщение между поселками будет прервано. И Соловьеву с его разбойниками придется сосать в лесу лапу… Да оставь ты в покое револьвер!

Никитин бросил наган, который шлепнулся на смятое одеяло.

– В том, что ты говоришь, есть здравый смысл. Но если у Соловьева в тайге мозги отсырели и он думает по-другому? А мы с тобой ему подыграем? – спросил Павел.

– Сначала мы с тобой все проверим.

– Когда проверять? Люди на руднике сидят без куска хлеба!

– А если поспешим, подарим Соловьеву в придачу к золоту еще и двести пятьдесят пудов хлеба.

У Павла снова от усталости начали слипаться глаза.

– Если даже мальчишка не подослан, хлеб везти по этой дороге нельзя.

– Можно. Я даже скажу: нужно.

Никитин нервно провел рукой по лбу, пытаясь прогнать сонливость.

– Или я чего-то не понимаю, или ты. Вот идет обоз. Перед мордой первой лошади на дорогу падает лиственница. Так? Обоз поворачивает назад. А путь уже отрезан другой рухнувшей лиственницей. Так? И что дальше? Кушайте, разбойнички, рабоче-крестьянский хлеб, только нас отпустите с миром?

– Цыганок, я не собираюсь отдавать хлеб.

– Но если ты повезешь его мимо сопки с человечьим лицом, считай, ты его уже отдал.

– Представь, что ты входишь в темную комнату, а я притаился в углу, чтобы огреть тебя ножкой стула. Если ты этого не подозреваешь, то дела твои плохи. Но если ты уже знаешь, что я там притаился, а я не знаю, что ты знаешь, то еще неизвестно, чья возьмет…

– Это слишком мудрено для меня. Если ты позволишь, я вздремну часок, а потом отправлю людей в разведку.

– Спи, Цыганок, в разведку я пойду сам.

Из разведсводки 6-го Сибсводотряда

…Комбат Голиков выступил с 20 штыками в район Яловая, что в 20 верстах северо-восточнее улуса И теменево… напал на след бандитов и выступил для розыска в тайгу… где ведет усиленную разведку. Голиков потребовал для усиления его отряда 30 штыков при двух пулеметах…*

Голиков возвратился из разведки смертельно усталый, но повеселевший. Он сам увидел две надпиленные лиственницы близ дороги напротив сопки. Самих бандитов поблизости не оказалось. «Император тайги», видимо, убрал «горных партизан», чтобы не привлекать внимания к будущей засаде, и, надо полагать, ждал, когда повезут хлеб.

План операции, который складывался у Голикова, начинал обрастать подробностями и «привязками к местности». Аркадий Петрович похвалил себя за то, что отправился в разведку сам. Он теперь совершенно точно знал, где Соловьев готовит ему ловушку.

Возвратясь в Чебаки, Голиков принялся за подготовку операции, но его раздражал Никитин. Беспрекословно выполняя любые распоряжения, Цыганок не упускал случая намекнуть, что не верит в успех затеи.

Переспорить друг друга они не могли. Кто из них прав, должен был решить только бой. И Голиков мирился с возникшей ситуацией, поскольку больше никого из подчиненных он в свой замысел не посвящал, а в Ужур коротко сообщил, что просит направить еще один отряд для охраны хлебного обоза, не уточняя, как он намерен использовать подкрепление. Аркадий Петрович подозревал: Ужур его так же не поймет, как не понимает верный человек Пашка.