Рывок в неведомое

А Голиков все не открывал глаз. Спать ему больше но хотелось – усталость прошла. Он умел отдыхать очень быстро и про себя гордился этим. Еще в детстве он прочитал: быстро отдыхать умел Наполеон. В походе император нередко ложился спать на двадцать минут и вставал освеженным и бодрым.

Но со вчерашнего дня, если Голиков и мог себя в чем-то сравнить с Наполеоном, то разве что после Ватерлоо. И он не размыкал век.

Открыть глаза значило мгновенно вскочить, ни секунды лишней не оставаясь в постели (так приучил его еще в детство отец), окатить себя с головы до ног ледяной водой, быстро позавтракать и приняться за дело. Но Голиков потому и не подымался, что не знал, за что приняться. Он был совершенно растерян.

Он ехал сюда, испытывая горделивое чувство превосходства над Касьяновым, который потерял инициативу и лишь отбивался от Соловьева.

«Какие такие невиданные хитрости изобрел Соловьев, – думал по дороге на Божье озеро Голиков, – что смелый и сильный мужик дошел до истерики?.. Нет, у меня нервы будут покрепче, и голову я не потеряю тоже».

И вот с первого дня «император тайги» не даст ему ни минуты покоя. Запугав конвоиров (Голиков в этом теперь не сомневался), Соловьев отобрал пленного, которого везли в Ужур. А теперь – озорства ради – выкрал и самих конвоиров, хотя они ему, скорей всего, не нужны. По плану Соловьева банда Родионова ограбила Ново-Покровское и заставила чоновский отряд без роздыху нестись через всю тайгу…

Поиграв желваками, Голиков вспомнил четыре или даже пять мест в лесу, где Соловьев с Родионовым могли устроить засаду и перебить весь отряд. И Аркадий Петрович снова задумался над тем, почему Соловьев этого не сделал.

«Предположим, – рассуждал он, – Соловьев бы расстрелял нас из пулемета. Что было бы дальше?.. Красноярск прислал бы полгарнизона, Соловьеву пришлось бы надолго спрятаться в тайге. С запасами после зимы у него плохо. И гибель моего отряда обернулась бы голодом для бандитов. А пятьсот здоровенных мужиков – не зайцы, которые будут грызть кору».

И чем больше Голиков думал о том, что произошло за минувшие дни, тем сильнее удивлялся, сколько изощренно продуманных ловушек приготовил ему «император тайги».

«Он посмеялся надо мной, дав понять, что подарил жизнь мне и моему отряду, – думал Голиков. – Соловьев был уверен, что я никому не покажу его письмо, из которого видно, что погоня по тайге была моей ошибкой. Эта ошибка могла стать смертельной. Значит, в следующий раз я десять раз подумаю, прежде чем пущусь следом за любым его отрядом.

Но и это не все. Даже отказавшись от приглашения приехать в гости, я, по замыслу Соловьева, вступлю с ним в молчаливый сговор. У нас с ним появятся как бы общие тайны. А за сохранение каждой такой тайны, полагает «император», мне придется платить…»

Голикова бросило в жар, когда он вспомнил, каким же беспомощным лепетом ответил Соловьеву. Правда, ответ он писал в надежде выявить агента, который заберет пакет.

И снова он, Голиков, попал впросак. Агент оказался «человеком-невидимкой» – прямо как у Герберта Уэллса. А Соловьев, получив ответ, небось катался от хохота по полу: «Нашли, кого прислать вместо георгиевского кавалера. «Я лучше из Июса напьюсь…» Как будто я только и приглашал его сюда, чтобы пить водку!..»

В досаде на себя Аркадий Петрович сбросил одеяло и сел.

«Что было, то было, – сказал он себе. – И Касьянов коварства Соловьева опасался не зря. Он был солдат. А здесь, как я теперь понимаю, другая война. Здесь тоже калечат и убивают. Но воюют здесь не только огнестрельным оружием, не только шашкой. И нечего переживать по поводу того, что я оказался дураком. Он дурачил и дурачит не одного меня. Сейчас нужно разобраться, почему «император тайги» сумел всех переиграть».

Голиков не заметил, что последнюю фразу он произнес вслух.

«О налете банды Родионова я узнал после того, как она ушла из Ново-Покровского. Будь у меня в Ново-Покровском свои люди, они бы сообщили раньше. Я бы настиг Родионова, когда он пьянствовал. И шуточка бы не удалась. То, что у меня нет в Ново-Покровском и в других местах своих людей, не моя ошибка, а Касьянова. Но больше я не стану ничего валить на Касьянова, потому расхлебывать все равно мне. Значит, мне нужны люди, которые станут сообщать не только о том, что уже произошло, но и о том, что еще может произойти.

Но как я таких людей найду, если я здесь никого не знаю? Мотыгин – человек исполнительный и надежный, но в делах разведки смыслит мало. А больше под рукой у меня никого нет».

Из рапорта командующему частями особого назначения Енисейской губернии:

Секретно

…Несмотря на то, что вся эта губительная канитель тянется третий год, органы ЧК и ГПУ пригодны здесь только для того, чтобы следить, не выпил ли командир стакан самогонки, и те органы совершенно забывают о своей прямой цели сообщать, что творится внутри банды. Я больше чем уверен, что для создания настоящей агентуры у них ничего не предпринято.

Продолжение шуточки

Голиков перевел штаб батальона в Чебаки: близ этих мест гораздо чаще появлялись банды.

В центре села высился громадный трехэтажный дом с высокой башней, похожей на колокольню, – бывшая усадьба Константина Ивановича Иваницкого, известного золотопромышленника, инженера-геолога по образованию.

Отец Иваницкого долгие годы был управляющим у другого золотопромышленника, Цыбульского, который не имел своих детей, но у него был приемный сын. Тяжело заболев, Цыбульский вызвал к себе сына. Тот не приехал: внезапно исчез. Умирая, Цыбульский завещал свое «дело» и громадное состояние верному и безупречно честному управляющему. А вскоре возникли слухи, что к загадочному исчезновению младшего Цыбульского имел прямое отношение младший Иваницкий…

Свой дом в Чебаках Иваницкий велел построить из долговечного кедра. Возводили «замок» на манер средневекового иноземные мастера – то ли английские, то ли итальянские, – а расписывали московские художники. В «замке» свободно могли разместиться несколько сот человек.

В 1917 году Иваницкий спешно отбыл за рубеж. Часть своих богатств он заранее перевел за границу, что сумел, увез с собой, а часть закопал в тайге. Где спрятал, считалось, должен был знать его верный раб Мурташка (настоящее имя его было Федор Гордеевич Кочаев), оставленный в Чебаках присматривать на всякий случай за имуществом.

Мурташка на многочисленных допросах простодушно заявлял: да, незадолго до своего отъезда Иваницкий взял его в тайгу, как делал много раз. Ехали на двух подводах. На той, что правил Константин Иванович, было несколько тяжелых заколоченных ящиков. В тайге Иваницкий напоил Мурташку ромом, видимо с чем-то дурманящим, потому что выносливый Мурташка внезапно заснул мертвецким сном. А когда пробудился, Иваницкий исполосовал его кнутом: «Как ты смел заснуть? Полно было работы! Теперь, бездельник, поехали домой!» Но тяжелых ящиков на подводах уже не было.

Версию сочли правдоподобной, иначе бы Иваницкий увез Мурташку с собой или убил.

Легенда о кладе Иваницкого получила вполне реальное продолжение. В 1927 году вдова Иваницкого, которая жила в Китае, обратилась к Советскому правительству с письмом. Она предлагала отыскать тайник со слитками золота по плану, который ей завещал покойный муж. Половину она обещала отдать государству. Правительство разрешило. В сопровождении чекистов и других официальных лиц вдова Иваницкого приехала в Чебаки, попросила найти Мурташку.

– Ты помнишь, – спросила она бывшего слугу, – куда вы ездили с Константином Ивановичем последний раз?

– До смерти не забуду того проклятого места! Константин Иванович меня ни за что исполосовал кнутом.

– Это он нарочно сделал, чтобы ты не забыл. Веди нас туда. Я тебя отблагодарю.

Мурташка отвел.

– А где стояла палатка Константина Ивановича?