Студент

Юрка, не поняв моего идиотского решения нарушить отношения, которые сложилось естественно, то есть, я - со Светой, а Юрка - с Аллой, не подал виду и сидел спокойно, ожидая, что будет дальше. А дальше, Света напустила на себя безразличный вид, а Алла, поколебавшись, и тоже не ожидая такой развязки, пожала плечами и молча пошла к двери.

- А почему ты не остался со Светой? - спросила Алла, когда мы вышли на улицу.

- А я не хочу ее обнадеживать. У нас с ней все равно ничего не получится, - прямо ответил я.

- А со мной получится? - Алла игриво посмотрела на меня.

- И с тобой не получится, - как можно мягче обозначил я наши отношения, которых, тем более, не было.

- А я на серьезные отношения и не рассчитываю, - вдруг откровенно призналась Алла.

Ее дом был в двух шагах от Светиного. Мы подошли к дому, и Алла сказала:

- Зайдешь?

Я молча пошел за Аллой.

Жила Алла тоже в коммуналке, только в семикомнатной. Снова я продирался, как у бывшей своей хозяйки Варвары Степановны, по темному коридору, натыкаясь на какие-то предметы, попадающиеся под ноги и, задевая плотно заполненные одеждой вешалки. Алла вела меня за руку и тихо смеялась, как фыркала, когда я спотыкался обо что-то на полу.

- Опять лампочка перегорела, - объяснила Алла. - Вроде недавно новую вкрутили.

- А чего двери не закрываются? - спросил я, когда Алла без стука открыла дверь в свою комнату.

- А у нас никто не закрывает, - беспечно махнула Алла рукой.

В комнате нас встретила мать Аллы, женщина в халате и с заспанным лицом. Она видно только что встала, но успела выпить, потому что на столе стояла чуть начатая бутылка водки и граненый стакан.

- Чего с утра-то? - спросила просто, без всякой злобы Алла.

- А вчера у директрисы день рождения был. Столовую закрыли и отмечали, - ответила мать. - А это твой новый хахаль что ли?

Она говорила обо мне так, будто меня не было. Я глупо улыбался и молчал.

- Ага, - сказала Алла. - Новый. Ты на работу не опоздаешь?

- Успеешь, - с усмешкой огрызнулась мать. - Не спроваживай.

- Как зовут? - спросила меня мать Аллы.

- Володя, - ответил я.

- А я Валентина Сергеевна, мать этой дурочки.

Алла фыркнула и ничего не сказала. Я видел, что их отношения совершенно лишены какой-либо сентиментальности, но вполне дружелюбные. Валентина Сергеевна не спросила, где всю ночь гуляла ее дочь, будто это так и нужно.

- Ал, приготовь чего-нибудь поесть. Небось оба голодные? - она повернулась ко мне. Я пожал плечами, и она сама ответила: - Ну, конечно, целую ночь по городу лазить где-то.

- Алла безропотно пошла на кухню, а мы с Валентиной Сергеевной остались вдвоем. Она подошла к шифоньеру, без всякого стеснения сбросила халат и стала одеваться. Я отвернулся, чтобы не смотреть на нее, а когда она подошла к столу и села, я увидел модно одетую привлекательную женщину и отметил, что Алла очень похожа на мать: такие же черные глаза и красивый изгиб бровей, полные губы и матовая кожа лица. Это был другой тип красоты, который не напоминал Милу. Мила тоже отличалась красотой, не яркой и не броской, но классической русской красотой: ее прекрасный овал чистого лица обрамляли густые темно-русые волосы, синие васильковые глаза закрывали длинные пушистые ресницы, а полные губы, будто натертые морковным соком, открывали ровные жемчужные зубы.

- Тебе моя Алка нравится? - спросила вдруг в лоб Валентина Сергеевна.

- Нравится, - честно ответил я.

- Тогда женился бы ты на ней что-ли, - как-то устало то ли попросила, то ли вроде сама с собой проговорила свое желание увидеть дочь определившейся в семейном плане.

- Да где мне? - растерялся я. - Я студент. Ни кола, ни двора, ни работы.

- Так вот квартира. А я в любое время уйти могу. Мне есть куда. Слава Богу, черт бы вас подрал, от мужиков еще отбоя нет, - она выпрямила грудь и провела руками по бокам. - Девку жалко, оставишь одну - задурит, совсем по рукам пойдет... Был бы жив отец!

Валентина Сергеевна тяжело вздохнула.

- А что с отцом? - спросил я, довольный тем, что разговор переменился.

- А как у многих, погиб на войне, будь она проклята. Был бы жив, разве бы мы так жили? Он военный, капитаном на фронт ушел.

Она замолчала. Я тоже молчал. Мне все более становилось неловко. Я чувствовал себя врагом-завоевателем, вторгшимся в чужие земли, чтобы учинить погром.

Вошла Алла. Она несла сковороду с яичницей и колбасой. Поставив на металлическую проволочную подставку сковороду, она снова ушла на кухню и принесла две фаянсовые миски с помидорами и огурцами, из буфета достала хлеб, тарелки, стаканы, ножи и вилки. Сходила на кухню еще раз и принесла эмалированный чайник с кипятком.

Мы сели за стол, и Алла положила всем по куску яичницы с колбасой на тарелки.

- Водку пить будешь? - спросила меня Валентина Павловна. На дочь она даже не взглянула.

- Ну, и ладно. Мне тоже хватит, - она встала, и сама убрала бутылку в буфет.

Мы поели, выпили чаю с бубликами, и Валентина Павловна, оглядев себя в трельяж и поправив прическу, ушла, наказав:

- Потом застели кровать, никогда не застилаешь.

Алла унесла на кухню грязную посуду, долго возилась там, пришла и сказала буднично, будто мы живем с ней не один год:

- Если тебе нужно помыться, у нас там душ. Последняя дверь направо, там ванная, на двери моющаяся девочка нарисована, хотя никакой ванны у нас нет. Я тебе там свое полотенце оставила.

Когда я вернулся в комнату, Алла лежала в кровати, натянув легкое пикейное одеяло до подбородка...

Юрка набросился на меня с упреками. Он ждал меня у общежития больше часа, замерз, потому что на Васильевском острове особенно ощутимо дуют ветры, а по утрам особенно. Я извинялся, он ворчал, но быстро успокоился, предвкушая сон в тепле, который отодвигал на задний план желание съесть хоть черта, если он на вертеле. Умереть голодной смертью я ему не дал, так как у меня в тумбочке оставался термос с горячим чаем, кусок копченой колбасы и немного зачерствевшие пирожки с ливером.

Спали мы не долго, днем сходили в Эрмитаж и прошлись по городу, а ночью уже ехали поездом в Москву.

В голове под стук колес звучали слова Аллы: "Ты еще зайдешь?", и мое безнадежное: "Не знаю, как получится", а Юрка раздраженно рассказывал:

- Светку, мегеру, как только ты с Алкой ушел, будто подменили. Что ни скажу, молчит или что-нибудь едкое старается вставить, а потом, как с цепи сорвалась, стала хамить. Я с час посидел еще, вижу - ловить нечего, "ноги в руки" и ходу... А что у тебя с ней было?

- Да так, ничего, - сказал я в ответ, потому что действительно было "ничего".

В Москве Юрка поехал к своему дядьке Николаю Дмитриевичу, у которого жил, а я взял билет на первый проходящий поезд домой. Юрка обещал приехать через пару дней. Он уговаривал меня остаться в Москве и познакомить меня со своим дядькой и невестой, а потом ехать вместе, но я уже мысленно видел себя дома и обещал задержаться в столице на обратном пути.

Глава 21

Моя мать и отчим КП. В квартире на Советской. Воспоминания. Велосипедная прогулка и первый невинный поцелуй. В новой квартире матери. Отчим. Окрошка с конинкой у Аликпера Мухомеджана. Ванька Козлов.

Мать жила у отчима в трехкомнатной квартире пятиэтажного кирпичного дома в центре города недалеко от здания обкома. Дом строили для обкомовских работников, а поэтому, наверно, и место выбрали для него знатное. Стоял он на горе, которая называлась Пролетарской, в парковой зоне, с видом на реку и на весь железнодорожный район до самого вокзала. Город во время войны разрушили основательно: уцелело всего несколько больших домов и среди них пятиэтажное здание, на пожарной башне которого водрузили красное знамя в честь освобождения города, да пара-тройка других трех-четырехэтажных строений. Когда мы приехали сюда после эвакуации, город лежал в руинах, но его включили в число городов, подлежащих восстановлению в первую очередь, и он рос на глазах. К чести власти нужно сказать, что обкомовский дом стали возводить только через десять лет после войны, когда город уже более-менее расстроился и следы войны как-то стерлись.