Студент

Рабочий-социалист смиренно ждал меня у стенки, куда придвинулся, чтобы не мешать движению многочисленных покупателей. Увидев меня целого и невредимого, Курт обрадовался, будто не чаял и увидеть меня, но заметив смущение на моем лице, сказал:

- Es ist ihre Sicherheitsdienst? Mach dir keine sorgen. Wir haben auch so ein .

Курт с моей помощью накупил деревянных крашеных ложек, матрешек, маленьких шкатулок, еще какой-то мелочи, потом объявил, что его на Невском проспекте в пивном баре недалеко от метро Маяковская ждут товарищи, и он должен там быть через сорок минут. Время приближалось к обеду, и я было хотел раскланяться с Куртом, но он ни в какую не захотел отпускать меня, уговорив пойти вместе в пивной бар, чтобы познакомить с другими немцами из их туристической группы.

В баре нас шумно встретили два толстых немца. Может быть, они были ненамного больше упитанного, но спортивного Курта, но их пивные животы придавали им тяжеловесную массивность. Я отметил их пунцовый цвет лиц и понял, что это не без основания, потому что стол, за которым они сидели, был заставлен пустыми и полными кружками пива.

Представляя меня, Курт с жаром расточал в мой адрес похвалы. Немцы кивали головами и приговаривали: "Gut, gut". Одного немца звали Пауль, другого Гельмут.

Они заказали пива и сосиски с капустой и зеленым горошком для Курта и для меня. Пить пиво я не любил, но пригубил, чтобы не обижать немцев, зато с удовольствием съел порцию сосисок и пару бутербродов с сыром.

В разговоре немцы все упирали на то, что они рабочие и "Wie ist es bei euch?.. Sozialisten ".

Я тоже улыбался, кивал головой и соглашался: "Gut, gut". Но не верил. Глаза немцев были пьяные и лукавые.

- Wie mögen sie Leningrad ? - из вежливости спросил я немцев.

- Gut, gut, - закивали немцы.

Но неожиданно Гельмут сказал:

- Жаль только, что вы в блокаду уморили голодом целый миллион ни в чем не повинных людей.

- Мы уморили? - возмутился я.

- Вам нужно было сдать город немецким войскам. Это спасло бы сотни тысяч ваших людей, а вы предпочли сражаться за бесполезный клочок земли, принеся в жертву мирных жителей.

- Ja, ja, - согласился Пауль.

- Все не так, - сказал я. - Вы ничего не поняли. Во-первых, Ленинград - это не бесполезный клочок земли. Это для нас святыня и символ для всей страны. Во-вторых, в Ленинграде находились оборонные предприятия, выпускающие танки и другую военную технику, и он оставался важной частью всей системы обороны. Но главное в том, что, если бы наши войска сдали город, судьба жителей стала бы еще страшнее.

- Жителей можно было бы эвакуировать, - упрямо возразил Гельмут. - Но раз не эвакуировали, гуманно было бы Ленинград сдать.

- Может быть, нам нужно было и Москву сдать? - ехидно спросил я.

- Если бы не морозы, немецкие войска Москву сами бы взяли... И тогда большевикам пришел бы конец.

Гельмута, видно, задевало поражение Германии, это сидело в его подсознании, и он искал хоть какое-то оправдание своим воинственным соотечественникам.

- Морозы здесь не причем или причем не в той степени, чтобы говорить о поражении из-за них. Но, если бы даже Москву взяли, то это бы не стало для нас концом, потому что наша страна огромна и ее потенциал не сравнить с потенциалом Германии, даже вместе со всей завоеванной ею Европой. У нас правительство эвакуировалось бы за Урал, где была сконцентрирована вся военная промышленность. Не прошло бы и несколько месяцев, как фашистов выбили бы из Москвы. А исход войны был бы тот же: Гитлер "kaput". Кстати, Наполеон тоже брал Москву, а потом бежал, потеряв почти всю армию. Вы не учли духа русского народа.

Спорить с фанатами идеи всегда бессмысленно, потому что доказать им ты ничего не сможешь, а обращать в свою веру муторно и накладно. Но этот случай был особый. Не мог же я согласиться с абсурдным мнением профашистского немца, которое я считал заблуждением, и должен был высказать общую для русского и неоспоримую для истории точку зрения.

- Жителей можно было бы эвакуировать, - гнул свое Гельмут.

- Что могли, то сделали, - объяснил я, хотя всех обстоятельств, в которых оказались ленинградцы не знал. - Большая часть сами не захотели эвакуироваться.

Курт во время нашего спора все пытался остановить Гельмута и перевести разговор на другую тему, и видно было, что ему неприятен спор, затеянный его товарищем, и он чувствовал себя неловко. А Пауль пил пиво и, похоже, ему доставляли удовольствие выпады Гельмута против русских, потому что он с удовольствием как попугай повторял неизменное: "Gut, gut".

Этот неприятный и в какой-то степени провокационный разговор как-то сам собой прекратился, немцы стали заказывать еще пиво, а я сослался на дела, достал деньги, чтобы расплатиться за сосиски и бутерброды, но немцы, включая Гельмута, изобразили обиду, стали мне делать комплименты по поводу знания языков, а Гельмут даже, как бы в извинение, сказал:

- Es ist gut, we

Я поблагодарил, попрощался и ушел. Курт попросил передать привет Вале Косовой, сказать, как он хотел её увидеть и как сожалеет, что не застал, оставил свой адрес в Мюнхене и проводил меня до выхода.

Глава 10

Саша Виноградов и Боря Ваткин. Странная дружба. Мариинский оперный театр. Прослушивание. Меня и Сашу берут в массовку. Артисты миманса. Внутреннее убранство театра. Суеверия оперных и балетных. Закулисная жизнь.

Хор Мариинского театра, или Маринки, как любовно называют театр старые петербуржцы, а официально его именуют Театр оперы и балета имени С.М. Кирова, объявил конкурсное прослушивание, и Саша Виноградов попросил меня и своего друга Борю Ваткина сходить с ним на это прослушивание.

Не могу сказать, что Саша тоже был мне другом, но я испытывал к нему искреннюю симпатию, и видел, что также ему интересен, и он расположен ко мне. С Борей же Ваткиным у них сложилась настоящая, хотя и странная дружба. Два совершенно разных человека, разных по характеру, по амбициям, по таланту, по жизненным принципам и даже по социальному положению, не говоря уже о том, что они и внешне являли полную противоположность друг другу. Саша Виноградов - молодой человек выше среднего роста и, как я уже говорил, с кошачьей гибкостью и силой, которая угадывалась в любом его движении. Боря же - человек роста небольшого, рыхлого сложения, с характером нерешительным и робким. Саша учился на французском отделении, но имея ярко выраженный талант, мечтал стать оперным певцом. Боря учился на немецком отделении, талантами не блистал, если не считать талантом редкую доброту и детское восторженное восприятие жизни. Саша - брюнет с черными глазами, Борю украшала каштановая кучерявая шевелюра, синие глаза и веснушки. Саша - единственный сын своих родителей - жил в городе Тихвине Ленинградской области, где мать работала учительницей в школе, отец инженером какого-то предприятия, а Боря, седьмой ребенок в большой еврейской семье, жил в эстонском городе Тарту с матерью домохозяйкой и отцом закройщиком. Саше к стипендии присылали из дома иногда рублей двести, иногда чуть больше, и этого вполне хватало на жизнь без особой роскоши. Боря время от времени получал посылки от родного дядюшки из Америки. Посылки приходили с аккуратной периодичностью и содержали отрезы твида, габардина, вельвета или джинсовой ткани, которые всегда оставались в моде и всегда пользовались спросом. Боря относил отрез в комиссионку, который моментально продавался, и это обеспечивало ему более чем сносное существование.

Но, я думаю, меркантильность не имела никакого отношения к дружбе этих разных людей. Просто Боря потянулся к более сильному, уверенному в себе и самодостаточному Саше Виноградову, который мог не только защитить, но и повести за собой доброго, но безответного, готового раствориться в нем, Борю Ваткина.