Студент

Стали тихими наши дворы

Наши мальчики головы подняли

Повзрослели они до поры,

Все подхватили:

На пороге едва помаячили

И ушли за солдатом солдат.

До свидания мальчики, мальчики,

Постарайтесь вернуться назад.

Вслед за мальчиками на войну шли и девушки, потому что так нужно было, но в песне как заклинание звучала просьба или призыв к ним вернуться назад. Свои белые свадебные платья девушки сменили на сапоги и погоны. А на тех, кто распускает сплетни, не нужно обращать внимания, с них спросится потом.

Песни Окуджавы знала и пела вся студенческая молодежь. Грустные песни, близкие нам по настроениям, волновали до слез.

Потом пели про "Леньку Королева", которого уважали ребята и "и присвоили ему званье Короля". Когда началась война, король надел "кепчонку, как корону, набекрень, и пошел на войну". Он погиб,

Потому что, на войне хоть и правда

стреляют,

но

Не для Леньки сырая земля,

Потому что (виноват), но я Москвы не

представляю

Без такого, как он, короля.

Пели "Полночный троллейбус":

Когда мне невмочь пересилить беду,

когда подступает отчаянье,

я в синий троллейбус сажусь на ходу,

в последний,

в случайный.

Троллейбус призван подбирать "всех потерпевших в ночи крушенье..."

Полночный троллейбус плывет по Москве,

Москва, как река, затухает,

и боль, что скворчонком стучала в виске,

стихает,

стихает.

Песни Окуджавы говорили о любви и надежде, о бессмысленности войны и о вере, в них звучала человечность отношений. В простых песнях таился глубокий смысл. И еще в них была романтика...

Время нашей вечеринки пролетело незаметно. Наш праздник закончился, когда день уже уходил вслед за солнцем, которое скрылось за горизонтом, и свет за окнами стал тускнеть, предвещая сумерки, хотя в это время лета темнело поздно. Мы растрогались, все были расположены друг к другу и расставались с добрыми чувствами всепрощения и искренней любви.

Мила Корнеева вышла вместе со мной.

- Володя, ты меня проводишь? - в голосе ее слышалась не просьба, а какое-то рабское смирение. Меня это смутило, и в душе шевельнулось что-то вроде жалости к ней. Мне Мила нравилась, но душа моя раздваивалась. С одной стороны, я, может быть, из тупой мужской солидарности с Зыцерем, которого она отвергла, обижался на нее за это, но, с другой стороны, я помнил, как ревность задела острой иголочкой сердце, когда она вышла на свидание к Зыцерю, хотя я сам толкал ее на это.

Я проводил Милу до общежития. По дороге спросил:

- Ты знаешь, что Зыцерь уезжает из города совсем?

- А если знаю, то что?.. Это его дело. Хочет уезжает, хочет остается, - Мила нервно повела плечами, словно ей стало зябко.

- Так он же из-за тебя уезжает, - продолжал я.

- Володя, - Мила остановилась. - Тебе не кажется, что ты переступаешь все границы? Сначала ты меня сватал за него, теперь ты пытаешься упрекать меня в том, что я его вынуждаю уехать. Это бессовестно. Я была о тебе лучшего мнения.

И она пошла, не оборачиваясь на меня.

- Мила, постой, - догнал я ее. - Прости меня. Ты совершенно права. Но давай объяснимся... Ты нравишься мне.

Она остановилась, как вкопанная и повернулась лицом ко мне. В глазах ее стояли слезы.

- Ты мне нравишься, - повторил я. - Я ревновал и тайно надеялся на то, что у Зыцеря с тобой ничего не получится. Но чем сильнее я ревновал, тем больше помогал Зыцерю. А это уже назло себе, а, может быть, от бессилия, потому что предать его я не мог.

- Ну и зачем этот мазохизм? Ты же видел, что я люблю тебя, и мне не нужен никакой Зыцерь.

Мила порывисто обняла меня и страстно поцеловала поцелуем истомившейся в ожидании ответной любви женщины. Мы стояли в конце переулка, чуть не дойдя до главной улицы, и нас могли увидеть прохожие, которые вряд ли одобряли такое пылкое выражение чувств двух молодых людей в общественном месте.

Глава 21

Повестка в УВД. Серьезное дело. Криминалистическая лаборатория УГРО. Взрывное устройство. Почему экстрасенс "видит" невидимое. Дом, где делали фугас. Задержанные преступники. Почетная грамота.

Как-то, когда я пришел поздно, дома меня ждала повестка с просьбой срочно явиться в УВД. На следующий день я с утра пошел по указанному адресу, показал повестку дежурному, он куда-то позвонил, через несколько минут вышел старший лейтенант милиции и повел меня на второй этаж. На двери, куда мы вошли висела табличка: "Начальник УВД О-ской области". Мы вошли, секретарь, совсем молодая девушка в лейтенантской форме доложила, и я вошел в кабинет начальника. Кабинет выглядел внушительно и был, может быть, чуть меньше, чем тот, в котором меня недавно принимал начальник другой серьезной организации. Здесь тоже столы изображали букву "Т", у стены стоял диван и шкаф с книгами, но на стене за письменным столом висел портрет Никиты Сергеевича Хрущева, а сбоку, напротив окон, портрет вождя мирового пролетариата.

Хозяин кабинета, полный офицер в форме полковника с тремя рядами орденских планок, с орденом Красной звезды и академическим значком вышел из-за стола, протянул руку и назвался Степаном Васильевичем.

- Вас зовут Владимир? - уточнил Степан Васильевич.

Я кивнул.

- У нас к вам дело, которое не терпит отлагательств. Возможно, вы сможете помочь. Я не буду говорить, откуда нам о ваших некоторых способностях известно, я думаю, это не важно. Скажу только, что вас рекомендовали серьезные люди.

Теперь о деле. В городе пытались совершить диверсию. В здании вокзала нашли самодельное взрывное устройство. Неслыханная дерзость... Наши эксперты обследовали каждый миллиметр устройства. Ни одной ниточки, за которую можно бы уцепиться, и никаких отпечатков пальцев, что удивительно... Если это станет достоянием гласности, то посеет панику в городе? А через несколько дней состоится партконференция.

В голосе полковника слышалась тревога. Еще бы, случись огласка, ему первому достанется на орехи, а в случае нераскрытия, полетит и голова. Его, по крайней мере, в первую очередь. А я, если не смогу помочь, лишний раз дам повод усомниться в реальной пользе подобной практики, негативное отношение к которой и так достаточно велико.

- Где это устройство? - спросил я. - Мне нужно посмотреть и потрогать, пощупать его.

- У криминалистов, - с готовностью ответил Степан Васильевич. - Сейчас вас проводят.

Он нажал кнопку селекторной связи и попросил секретаршу вызвать подполковника Никитина. Не прошло пяти минут, как в кабинет вошел высокий моложавый подполковник с проницательным взглядом, которым он скользнул по мне, и я понял, что он запомнил меня до деталей. У подполковника грудь тоже украшали орденские колодки и два ордена.

- Вот тебе, Николай Семенович, молодой человек, о котором я говорил. Используй его и посмотрим, что из этого получится. Потом доложишь.

Подполковник Никитин оказался начальником отдела уголовного розыска. Он повел меня в свой отдел.

- Мне нужно посмотреть взрывное устройство, - попросил я.

- Пошли, - сказал подполковник и повел меня к криминалистам.

Мы прошли в отдел криминалистики, где сидели несколько человек, а на столах и в шкафах стояло множество пробирок, микроскопы, еще всякая другая аппаратура, с помощь которой обнаруживаются различные следы, оставленные человеком.

- Товарищ Савин, покажите молодому человеку взрывное устройство, которое нам вчера принесли наши люди. Да, и удалите всех лишних людей из лаборатории.