Страница 9 из 28
На шестнадцатом году жизни судьба высоко возносила Аркадия уже второй раз. Голиков все отчетливее понимал, что Провидение разворачивает его в сторону семейной офицерской профессии. По линии матери, Натальи Аркадьевны Сальковой, все мужчины из поколения в поколение служили в российской армии.
Это понимание заставляло Аркадия дорожить каждой крупицей знаний, которые можно было получить на курсах. Двадцатого августа 1919 года пришел приказ о досрочном производстве курсантов в командиры. На следующее утро сто восемьдесят слушателей последний раз выстроились на плацу училища. В открытой машине стремительно подъехал нарком по военным и морским делам Украины Николай Ильич Подвойский. Обойдя строй, он вручил каждому выпускнику удостоверение с красной звездой на обложке. Аркадий раскрыл свое. В нем говорилось: «За время учебы тов. А.П. Голиков обнаружил отличные успехи и по своим качествам вполне заслуживает звания красного командира».
Но сто восемьдесят курсантов, которых полгода учили, в это утро посылали в прорыв рядовыми. Лишь несколько лучших получили командирские должности. Друг Аркадия, Яшка Оксюз, был назначен полуротным. Сам Аркадий – взводным командиром.
Все понимали: на плацу стоят смертники. Не было сомнения: они проявят стойкость. Но не было сомнения и в другом – через один или два дня их станет заметно меньше. Гайдар позднее вспоминал:
– Подвойский обратился к нам с речью: «Вы отправляетесь в тяжелые битвы. Многие из вас никогда не вернутся из грядущих боев. Так пусть же в память о тех, кто не вернется, кому предстоит великая честь умереть за Революцию, – тут он выхватил шашку, – оркестр сыграет «Похоронный марш»!
Оркестр начал играть… «Мурашки бежали по телу, – признавался Аркадий Петрович. – Никому из нас не хотелось умирать. Но этот похоронный марш как бы оторвал нас от страха, и никто уже не думал о смерти».
Не могу сказать, существовал ли в 1919 году в Японии отряд камикадзе – смертников. В первом поколении это были не летчики, а «люди-торпеды». Прежде чем заползти в свою «сигару» в ожидании приказа направить ее в борт вражеского корабля, люди-торпеды осушали ритуальную чашку рисовой водки. Обряд символизировал присутствие еще живых смертников на собственных поминках.
Знал ли о японском ритуале Подвойский, человек интеллигентный и начитанный? Или русский, сухопутный вариант ритуала Николай Ильич придумал сам?
С быстрым и живым своим воображением Голиков успел, пока играл оркестр, мысленно побывать в великом и загадочном пространстве, которое именуется «тот свет». Это короткое путешествие разума в потусторонний мир сожгло в Голикове страх смерти. Навсегда.
Отчаянная смелость
Вечер застал полуроту Якова Оксюза в Кожуховке, под Киевом. Разведка доложила: белых поблизости нет. После пешего марш-броска по августовской жаре все устали.
Оксюз, разведя часовых, приказал остальным отдохнуть. Ожидались тяжелые бои.
На рассвете ударил взрыв. Вспыхнула стрельба. Аркадий и Оксюз побежали в сторону церкви – перестрелка началась там. Их сопровождали товарищи, которые ночевали в соседних домах и сараях.
Внезапно Оксюз споткнулся и упал.
– Что с тобой? – наклонился над ним Аркадий. Он хотел помочь Яшке встать.
– Беги! – с трудом произнес Яшка.
Сукно старого френча, который Оксюз надел в дорогу, намокало над карманом.
Яшка был первым и единственным другом, которого Аркадий приобрел в армии. Они поклялись держаться вместе всю жизнь.
Бросить беспомощного Яшку в огороде Голиков не мог. Оглянулся, кому бы передать командира, и увидел, что товарищи, которые бежали за ним и Яшкой, тоже остановились. Яшкино ранение оборачивалось катастрофой. Кто-то из девяти десятков вчерашних курсантов с командирскими дипломами в карманах (все старше Аркадия) должен был взять командование на себя. Но никто не брал. Наоборот – все сгрудились вокруг раненого.
«Если я начну перевязывать Яшку – перебьют остальных!» – пронеслось в голове Аркадия.
Позвоночником чувствуя: уходят последние мгновения, которые могут спасти полуроту от гибели, Голиков крикнул:
– Вперед – за нашего Яшку! – И, не оглядываясь, побежал.
Товарищи бросились за ним.
Этот первый свой бой Голиков выиграл.
В декабре 1940 года Аркадий Петрович записал в дневнике: «Оксюз Яшка – убит при мне, я его заменил».
Похоронив Яшку, полурота собралась на митинг. Предстояло решить, кто заменит Оксюза. Кандидатура была одна: «Хлопцы! Кто за Аркашку?»
Командирская полурота выбрала самого младшего. Было Голикову в ту пору пятнадцать лет и семь месяцев.
Через несколько дней его назначили командиром все той же роты. Только в ней уже оставалось меньше ста человек.
Смертник, который выжил дважды
Про лето 1919 года, когда Голикову доверили командование ротой, Аркадий Петрович написал потом рассказ «Первая смерть».
«Командир роты, – сказал, подъехав, помощник командира полка, – бой близок, а люди голодны. Идите в тыл, в штаб, и скажите: я приказал прислать консервов».
Голиков повернулся и пошел. Тропка изгибалась между кустов. Он направлялся к своим и потому был спокоен. Когда сзади послышался лошадиный топот, не повернул даже головы, а просто сделал полшага в сторону, чтобы пропустить кавалеристов.
Но топот резко оборвался. Горячее лошадиное дыхание опалило Голикову шею. На своем затылке он ощутил холодное прикосновение винтовочного дула.
«Негодуя на дураков-кавалеристов, – вспоминал позднее Аркадий Петрович, – я осторожно, иначе бы мне разбили череп, поворотил голову – и умер в ту же минуту, потому что увидел вместо наших кавалеристов два ярко-красных мундира и синие суконные шаровары, каких ни бригада, ни красноармейцы никогда не носили».
«Кончено, – мелькнула тысячесекундная мысль, – как это ни больно, как ни тяжело, а все равно кончено». И, побледнев, я пошатнулся с тем, чтобы по железному закону логики спусковой крючок приставленной к затылку винтовки грохнул взрывом.
– Наш! – коротко крикнул один.
Шпоры в бока, нагайка по крупу, и опять никого и ничего. Посмотрел вокруг, сделал машинально несколько шагов вперед и сел на срубленный пень. Все было так дико и так нелепо. Ибо вопрос был кончен: позади – петлюровцы. И опыт войны, и здравый смысл, и все-все говорило за то, что я обязательно должен был быть мертв.
…Далеко на левом фланге отбивалась бригада красных мадьяр. Бригада была разбита, и двое мадьяр прискакали сообщить об этом в штаб нашего полка».
В декабре все того же очень длинного и переполненного событиями 1919 года Голиков «взрывом шрапнельного снаряда» был «контужен в голову и ранен в ногу».
Эта не очень сильная контузия и не столь уж опасное ранение вскоре обернулись катастрофой для здоровья и для командирской судьбы Голикова.
Тихий, опасный Кавказский фронт
На Кавказе в 1920 году Голиков снова командовал ротой. В одном негромком бою на Ту беком перевале под ним убило коня.
Потом Голикову с бойцами доверили охранять узкий, очень важный проход в горах – Тубский перевал. Располагался он на большой высоте. Подходы к нему были трудны и к тому же простреливались.
Когда готовилось восхождение к перевалу, бойцы знали, что все нужное придется нести на себе. Старались набрать побольше патронов, гранат, консервов и крупы. Одежду взяли самую необходимую – ведь в низине стояла изнуряющая жара. А на высоте вдруг наступила зима.
В донесении с высоких гор сообщалось: «На перевале… снег. У многих красноармейцев нет порядочной обуви и совершенно нет шинелей (?!!!)… Продуктов (тоже. – Б.К.) совершенно нет. Соли совершенно нет…». Доставка продовольствия в горы была затруднена. Однако главным врагом оказался холод. По ночам дул пронизывающий ветер. Бойцы не имели одеял. В горах было трудно добывать дрова. В лучшем случае дров хватало, чтобы сварить кашу без соли…