Страница 6 из 28
Голиков не помнил, когда он ушел от Николая Николаевича. Он только помнил, что ходил по темному городу, не разбирая, где дорога, где лужи. И дал самому себе слово, что разовьет память и наблюдательность еще лучше, чем эти монахи-лекари, и сможет, взглянув на страницу учебника, сразу все понять и запомнить. А если попадет к папе на фронт, то попросится в разведку, обманом проникнет в немецкий штаб, взглянет на их карты – и запомнит расположение линий и стрелок.
Обладая хорошей зрительной памятью, Аркадий придумал для себя вот что. Перед сном прочитывал несколько страниц Гоголя или отрывок из повести Льва Толстого. А утром обнаруживал, что помнит прочитанное накануне слово в слово.
Став писателем, Аркадий Петрович Гайдар помнил наизусть свои повести и рассказы и часто читал их с эстрады или в дружеской компании. Товарищи, случалось, на спор проверяли его по тексту книг. Гайдар не ошибся ни разу.
Одиннадцатилетний мудрец
Дружба ученика и учителя сопровождалась стремительным интеллектуальным и нравственным ростом Аркадия.
Первыми на это обратили внимание… товарищи по училищу.
Во втором классе Аркадий был чуть выше других, тонкокостным и невероятно худым. Мать-акушерка одна обеспечивала семью из шести человек. Как выглядел Аркадий, можно увидеть на знаменитых снимках, где запечатлена вся семья, только на одной фотографии нет отца. Петр Исидорович, напоминаю, находился на фронте.
При этом Голиков пользовался самым большим авторитетом среди реалистов. Подростки, как правило, высоко ценят, прежде всего, физическую силу. Голиков особенной силой не обладал. Славился он, прежде всего, своим бесстрашием. Если откормленные сыновья местных богатеев, сговорясь, начинали бить мальчишек – бедняков, поляков и евреев, в школьном коридоре или даже на улице раздавался крик «Аркашка!». Дружил ли парнишка, которого лупцевали, с Голиковым или Аркадий видел его впервые, значения не имело.
Если Аркадий слышал крик о помощи или видел кучу мальчишек, где из-под груды упитанных тел выглядывало испуганное, а иногда и окровавленное лицо очередной жертвы, он в тот же миг подлетал к этой копошившейся груде и начинал ее раскидывать. Тогда уже налетчики начинали кричать друг другу: «Бежим! Это Аркашка!»
И хотя по скромным габаритам Голикова громадной силе появиться было неоткуда – возмущение придавало ему такую энергию, что даже старшеклассники предпочитали с ним не связываться. Налетчики уже знали: в ответ на любое сопротивление Голиков обрушивал серию стремительных, повторяющихся ударов. Никто из обидчиков такой техникой не обладал. И она порождала страх.
А еще реалисты уважали Аркадия за ясный практический ум. Даже малознакомые ребята, если у них возникала проблема, шли за советом и помощью к Голикову.
Однажды возникла такая коллизия. Аркадий дружил с Колей Киселевым (которого вытащил из полыньи) и оберегал Костю Кудрявцева, беззащитного и странноватого деревенского парня, которому часто доставалось от школьных учителей. Тогдашний сельский образ жизни с его однообразным трудом мало способствовал развитию детей.
Коля приехал из города Лукоянова. В Арзамасе он снимал комнату с обедами у местного священника. Костины же родители пахали землю где-то в глуши Новгородчины. А жил он у дяди с тетей, лавочников, которые его нещадно эксплуатировали. Костя был для них бесплатным батраком.
Как-то на большой перемене оба приятеля подошли к Аркадию. У каждого к нему имелось дело.
– Что у вас? – спросил Голиков.
– Ведьма мне п-поставила т-третью д-двойку и сказала, что оставит на в-второй год, – пожаловался Костя. Ведьмой в реальном училище звали преподавательницу французского языка.
– А что, Николай, у тебя? – обернулся Аркадий к Киселеву.
– Я тоже тебя искал, – обиженно ответил Киселев. – У меня большие неприятности: гонят из квартиры.
– Ничего себе денек начинается, – вполголоса произнес Голиков и тихо засвистел, что было у него признаком большой озабоченности.
– Встретимся на улице после уроков.
Когда Аркадий вышел из училища, товарищи ждали его на тротуаре. Голиков кивнул им и двинулся в сторону дома.
– Ты что, не выучил урока? – спросил он Кудрявцева.
– Выучил, но она… – От волнения Костино лицо искривилось, будто ему свело рот. – Она с-сказала, что с т-таким произношением н-не п-переведет меня в третий класс…
– Занимался бы побольше, – вяло произнес Аркадий, понимая всю безвыходность ситуации.
– Когда з-заниматься? – вскрикнул Костя. – П-прихожу из училища, обедаю – и з-за прилавок. Народ в лавку ходит р-редко. Но книжку открыть не смей! «Вдруг войдет покупатель, – говорит дядя, – и подумает, что в лавку давно никто не заходил».
– Ты же не круглые сутки в ней сидишь, – заметил Аркадий.
– А когда з-запру лавку, д-дядя кричит: «К-костя, самоварчик! К-костя, дровишки наколи! К-костя, у тебя с-свинки не кормлены!» А после ужина: «К-костя, к-керосинчик-то ныне дорогонек». И уроки учу стоя на лавке при свете л-лампадки. А дядя к-корит: «Богохульствуешь! Лампадка – для освещения лика Божьего, а не твоей физиономии!»
Голиков озабоченно покачал головой. В одиночку с этими проблемами Косте было не справиться.
– Я б тебе помог с французским, – сказал Голиков, – но у меня такое произношение, что мама, когда читаю вслух урок, выбегает из комнаты. Обожди… Кисель, ты же у нас свободно болтаешь по-французски?
– Я ж тебе сказал, что поп гонит меня с квартиры, – ответил Киселев. – Если я за два дня не найду другую, придется ехать обратно в Лукоянов, а там негде учиться.
– А с чего поп тебя гонит? – спросил Аркадий.
– Набрал квартирантов. Дерет бешеные деньги за еду, а кормит все хуже.
– Ладно, найдешь другую, – успокоил Аркадий. – У Кости дела посерьезнее.
– Я уже искал, упавшим голосом ответил Киселев. – С обедами никто не берет. Самим, говорят, есть нечего.
– Я бы, Коля, взял тебя к нам, но ты помрешь у нас с голоду, – сказал Аркадий. – Шесть ртов, а работает одна мама.
– Голиков замолчал.
«Где Аркадий найдет квартиру с обедами, если он и сам голодает?» – подумал Коля. «Как он уговорит Ведьму, если в прошлом году ее не сумел уговорить сам попечитель учебного округа?» – подумал Костя.
– Ребята, я вот что придумал, – произнес Голиков. – Надо вас вместе поселить у Костиных «благодетелей». У тебя, Кисель, появится жилье. И ты поможешь Косте с французским. Да и постесняется дядя при тебе, Кисель, на Косте допоздна ездить. Кость, ты чего думаешь?
– Н-не з-знаю. Д-дядя ж-жмот большой. 3-захочет ли взять н-нахлебника?
– Но ты же даром на него работаешь! – возмутился Аркадий. – Ты и сиделец в лавке, и дворник, и скотник. Коля, ты что думаешь?
Я хоть самому дяде буду исправлять произношение.
А я с д-дядей об этом г-говорить не могу, – предупредил Костя. – Он з-за обедом к-как зыркнет – я к-кладу кусок хлеба об-братно.
– Ладно, я сам поговорю, – сказал Голиков.
Кудрявцев привел приятелей к двухэтажному облезлому дому с деревянными колоннами, к которому примыкала тесная, в два окошка лавка.
У крыльца Костя подал знак, чтобы товарищи незаметно проскользнули в дом, – опасался, что дядя тут же посадит его караулить покупателей. Ребята вошли в полутемную прихожую, старательно вытерли о коврик ноги. Испуганная непривычным шумом, по лестнице стремительно спустилась немолодая женщина в накинутом на плечи платке – Костина тетя.
– Здравствуйте, Екатерина Васильевна, – сказал Аркадий, снимая фуражку. – Мы Костины товарищи…
Киселев тоже снял фуражку и поклонился.
– Милости прошу, мальчики, раздевайтесь, – растерянно ответила женщина: гости в этот дом заходили редко.
Ребята прошли в мрачную гостиную с толстыми плюшевыми портьерами на окнах. Плюшевой скатертью с кистями был накрыт и стол. По стенам висели портреты и фотографии в рамках. В этой галерее Аркадий разглядел снимок самой Екатерины Васильевны.