Точка отрыва

Надо уходить. Квартира западней станет в момент. Огнем прижмут, гранатами закидают. И привет.

Урусов мысленно засмеялся. Опять судьба на крышу загнать хочет. Болт ей на пятьдесят восемь с левой резьбой. Тут встретим.

Шажок за шажком, сержант поднялся на пару пролетов выше. Снова уши навострил. Идут. Уже не заботясь о тишине. Торопятся.

— Мужики! — заорал Чауш. Они знают, что он где-то здесь. И стрелять будут раньше слов. Поэтому лучше первым ход сделать. Чем черт не шутит. — Я свой! Отец тут до Войны жил! Урусов Андрей, помните такого?

В ответ непрошеные гости ускорили бег, заклацали взводимые затворы. Самоуверенные. Хозяева города, блин… И отца, похоже, что помнили, но памятью недоброй. Дождавшись, пока первый окажется всего на этаж ниже, Дмитрий кинул вниз гранату. Даже слабая, в общем-то, РГД-5, в замкнутом пространстве взрывается громко. И осколки даром не разбрасывает.

Фигура в серо-черном балахоне растянулась на ступеньках, выронив обрез вертикалки. Не посмотрев даже, живой их товарищ или нет, остальные побежали наверх.. Навстречу АКСу.

Кислый пороховой дым висел плотным облаком. Вот где «лепесток» пригодился бы. Но чего нет, того нет. Чауш отходил вверх по лестнице. Хотелось глотнуть воздуха. Относительно чистого. Если его засекли не только те, что валяются возле мусоропровода, то все окрестные кучи уже заняли внимательные стрелки. Тогда живым отсюда уже не уйти.

Ну, а коли все преследователи мертвы, то тем более спешить некуда. На Город хоть сверху глянуть надо. Когда еще доведется.

Чауш поднялся на последний этаж, взобрался по лестнице, прислонившись к стене, сбил замок на люке прикладом трофейного АКМа и вылез на крышу. Несмазанная и приржавевшая решетка с трудом приподнялась сантиметров на сорок и намертво застопорилась. Пришлось спускаться и сооружать распорку из обреза. Дмитрий протиснулся в узкую щель и вылез на залитую солнцем крышу. И сел как стоял. На покрытой трещинами стене лифтовой шахты, широкими мазками черной краски надпись: «Ты придешь. Знаю». И вместо подписи — улыбающаяся рожица в берете…

© Михаил Рагимов 

Александр Бельский (Альба)

КАМЕНЬ

Камень начал испытывать необъяснимое беспокойство еще в Вираце, а не в глухих лесных чащобах, где вполне можно было ожидать нападения. Он был охранником, самым молодым из четверки стражи. Да и вообще самым молодым в торговом караване, отправившемся с товаром из Лесной гряды к Пришлым в Пограничный на двух ЗИЛах. Его тревогу можно было списать на мандраж новичка, что остальные попутчики и сделали.

Камнем его в сердцах прозвал дядя, отчаявшись приохотить Дарри к семейному делу, а там и прилипло. Дядя Двалин, заменивший ему отца и мать, был одним из самых уважаемых оружейников в Лесной гряде, а уж в работе с Серой сталью равных ему и вовсе не было. Дарри, милостью Богов, металл чувствовал и со временем смог бы стать отличным слесарем и достойной сменой Двалину.

Но не лежала у него душа к работе с латунью, бронзой, железом или сталью. Зато с камнем он возился — не оторвешь даже на обед. И, признаться, оно того стоило — он мог и штрек пробить быстрее всех, и грубую кладку сделать без раствора — иглу между камнями не просунуть, а держала так, что у иного-прочего и с крепящими рунами похуже будет. Руны он только начал осваивать, но наставники уже задумчиво гладили бороды и переглядывались. А один из них, Великий мастер Рун и Камня Килли, древний, как сами горы, сказал дяде, что умрет спокойно, ибо увидел того, кто не только сменит его, но и превзойдет. Что же до тонкой резьбы и кружев из полудрагоценных камней — тут он еще не достиг истинного мастерства, но был близок к тому. Дарри чувствовал камень, а камень чувствовал его. Им нравилось работать вместе — Дарри и камню. Пожалуй, только это и удерживало дядю Двалина от исполнения своего самого заветного желания — вернуть Дарри в оружейную мастерскую. Ну и увесистый кулак Великого мастера Килли, поднесенный к самому носу старого оружейника, когда тот неосторожно обмолвился о своих планах в отношении племянника.

Двалин, конечно, погорячился, ляпнув этакое старому Рунознатцу и Рунопевцу, погрозившему вынести дело на совет клана. Но уж больно его желание было неодолимым. Во-первых, Дарри, как ни отбрыкивался, к металлу дар имел, хоть и меньше, чем к камню. Во-вторых, у Двалина было две дочери, а им дело, кроме как торговую его часть, не передашь. Сын тоже был, но пока совсем малявка, и что из него вырастет — тайна гор. А тут — почти готовый мастер и родная кровь. Ну и, наконец, хотя и по важности, наверное, можно бы и не в конце упомянуть. Учение у мастеров, особенно таких, как он сам или Килли, стоило дорого. Очень дорого. А жадничать и экономить, обучая способного парня не в полную меру его сил — так и уважение в роду потеряешь, каким бы мастером ты ни был. А как было бы прекрасно учить Дарри самому — и все почитают, и деньги в доме остались бы! Но — племянник был непреклонен, как тот самый камень. В оружейной мастерской он лишь тянул лямку, хотя и старательно — что же он за гном, если не хочет еще одно ремесло освоить? Зато с камнем его душа пела и ликовала. Так вот и стал он Камнем, по трем причинам. Первая — работать с ним любил. Вторая — упрям, как гранит, нет, как камень Прародителя! Не буду, мол, и все тут!

Третья… Была и третья. Он был настоящим камнем в сапоге у дяди, по этой самой третьей причине. Ну, то что в нем не хватало положенного гному степенства — так это он мальчишка еще. До Большой жизни[4], когда гном уходит на четыре года в Большой мир проверить себя и пожить вне рода, ему еще добрый десяток лет расти-учиться. А Дарри было интересно с людишками, вот в чем беда таилась. И ладно бы только с Пришлыми, те хоть в механике сильны и на выдумки горазды не хуже гномов. Знают многое, так что и поучиться у них в чем-то не грех. Да и порядочность, по-людски торопливая, в них есть. Но и Пришлые, хоть и получше будут — тоже ведь людишки… Суетливые, скорожилки — что с них взять? Так ведь он, Дарри, и с нордлингами, и с озерниками, и с армирцами — со всей этой шелупонью норовит пообщаться. С охранниками, с купцами, приезжающими в урочный клановый срок на торги… И не совестно ему! Интересно, вишь, что в мире творится и как там устроено все! Того и гляди, с орками хороводиться удумает — большим позором будет только, если на эльфийке удумает жениться!

Поразмыслив, Двалин решил, что парню надо как следует обжечься, пусть даже и с потерями в деньгах или гордости. Не поняв, что все людишки — жулики, ну, пожалуй, кроме некоторых Пришлых, не набив собственных шишек — добрым гномом не стать!

Да и людские магики в Лесную гряду редко попадали. А, изучая руны, хорошо бы понимать и то, кто и как их снять или взломать может. Так что мысль отправить ненадолго и под приглядом племянника в людской мир сейчас, задолго до Большой жизни, сверлом вгрызлась в голову доброго мастера. А уж если гном, что взял к себе в башку — тут и людской динамит не поможет эту задумку выбить! И когда он узнал, что старейшина Рарри направляет колонну из двух ЗИЛков с товаром к Пришлым в Пограничный — долго не раздумывал. Двалин отправился к старейшине и, не утаивая причин, у гномов это вовсе не принято, убедил его взять племянника в качестве охранника. Вообще-то это было не в обычае, хотя прямо предками и не запрещалось. Конечно, Дарри прошел обязательную воинскую подготовку и начальную, первую из трех, службу в хирде, но все же в охрану торговых караванов обычно брали гномов опытных в бою. Ну, или нанимали людей. Стреляли те, надо признать, получше гномов. Рарри, как водится, поупирался, но, во-первых, стволы и затворные группы работы Двалина были чуть ли не самой ценной частью груза, во-вторых, старейшина и сам тут был не без греха. Обычно на торги и даже на важные переговоры ездили гномы званием попроще, приказчики там или управляющие. Видно, ему очень уж хотелось развеяться, и в этот раз Рарри решил возглавить колонну сам. Так что взаимопонимание быстро, всего через полчаса взаимных упреков, хлопанья массивных ладоней по столу, сопения и споров было достигнуто, а затем и закреплено добрым пивом.

4

Большая жизнь — специфический гномий обычай. В возрасте около сорока лет гном может отправиться пожить в большом мире, поодаль от своих гор, на четыре года. Делается это для того, чтобы молодежь осознано принимала решение оставаться в общине со строгими правилами (сорок лет — для гнома не возраст). Большинство гномов из тех, кто воспользовался «большой жизнью», возвращаются назад, единицы остаются жить среди людей, но их никто не винит. Если же гном покидает общину не в период «большой жизни», то его полагают если не предателем, то кем-то вроде того. А.Круз, «У Великой реки. Битва», примечание №42. Кроме того, это коррелируется и с обычаем предков в отношении женитьбы и романов: «Да не возьмет муж нашего народа деву нашего народа, пока не минет ей тридцать лет и три года, а мужу — сорок и четыре» Правда, «не нашего народа» вполне можно и не возбраняется. И не осуждается, ни в отношении молодых гномов, ни молодых гном.