Весенняя песня Сапфо

со сновидческой легкостью пронеслись в голове у Сапфо новые строчки, как только она нашла в себе силы снова взглянуть на Фаона.

Он теперь отложил в сторону лиру и возлежал с довольным видом ребенка, ожидавшего в награду за удачное выступление кулек сладких фиников. И «финики» не замедлили себя ждать – только в данном случае это были похвалы и лестные слова, которые высказывал Фаону каждый из присутствующих.

– Бесподобно! – громче всех восклицал Алкей, перебивая несколько смущенные возгласы женщин. – Какая одухотворенность и в то же время неискушенность! Клянусь Зевсом, давно я не получал такого удовольствия от пения, как сегодня. Скажи, наше солнышко, а не можешь ли ты теперь спеть какую-нибудь мою песню?

– Нет, – покачал светлыми, разлетающимися кудрями Фаон и добавил простодушно – Филистина научила меня только песням на стихи Сапфо. Она говорит, что это самые лучшие строки, которые можно найти, а другими лучше не забивать себе напрасно голову. Не только на Лесбосе, но и во всем мире ничего не создано прекраснее.

– Лучшие? – переспросил Алкей.

Он уже хотел было добавить: «А как же я?» – но, встретившись с быстрым, хитрющим взглядом Эпифокла, прикусил язык. В другое бы время Алкей обиделся на такие дерзкие слова, но теперь… только широко улыбнулся Фаону и быстро придумал себе утешение.

В конце концов, совершенно естественно, что здесь, в кругу своих подружек, Сапфо считается самой лучшей поэтессой на земле и даже на луне. Но это ничего не значит, и потому не стоит относиться к таким суждениям чересчур серьезно.

Если бы завтрак сейчас проходил в роскошном доме Алкея, в кругу его друзей и почитателей, то они наверняка не менее пылко восхваляли бы именно его мужественные песни. И если Фаон хотя бы раз их услышит – он напрочь забудет о существовании Сапфо.

– А почему бы не устроить состязание? – подал голос долгое время молчавший Эпифокл. – И я тоже хочу принять в нем участие. Признаюсь, пение этого дивного мальчика растрогало даже мое старческое сердце. Я почувствовал, что у меня в груди тоже зашевелились кое-какие звуки. И вообще: подайте мне тоже чашу с вином! Оставлю-ка я эту кашу доедать старому, беззубому Харону и его приспешникам, а мы еще повеселимся.

– Состязание? О, только не сейчас, – страдальчески наморщила лоб Сапфо. – Сегодня я не здорова.

– Хм, хм, нам некуда торопиться, – заявил Эпифокл, быстрыми, торопливыми глотками осушая чашу и стараясь скорее наверстать упущенное, словно именно на дне чаши хранилось его хорошее настроение. – Я желаю остаться здесь на несколько дней. Многое из того, что я вокруг себя вижу, подтверждает мою величайшую теорию. И мне интересно было бы, – разумеется, с разрешения гостеприимных хозяев, – кое-что проверить и на практике.

Сапфо кивнула – не могла же она сказать знаменитому философу и к тому старику, чтобы он катился отсюда своей дорогой? И потом – досадно упускать возможность близко пообщаться со столь знаменитым ученым мужем только из-за своих странных капризов.

– Но как же корабль, на котором вы должны были уплыть? – только и спросила она.

– Хм, меня там будут ждать ровно столько, насколько я пожелаю задержаться, – с довольным видом пояснил Эпифокл. – Владелец триеры дал клятву быстроногому Гермесу, что не отправится без меня к берегам Фасоса.

– Прекрасно! Тогда я тоже остаюсь! – воскликнул Алкей. – Мы проведем здесь поэтический турнир, и это будет настоящий, большой праздник. Предлагаю в честь нашего юного певца назвать его «фаониями». Как я придумал?

– Не знаю… Наверное, я не заслужил, – смущенно пробормотал Фаон.

– Нет, заслужил! Для того чтобы получить награду, вовсе не обязательно петь громче всех, разве не так? – пояснил Алкей. – Ты сам видишь, Фаон, твоя коротенькая песня – несмотря на то, что ты чаще всего брал совсем не те ноты, какие было нужно, – сумела всех нас расшевелить и даже изменить весь ход дальнейших событий. Теперь ты понимаешь, какой силой обладает настоящее искусство? Сильнее этого – только любовь.

Фаон буквально сиял от удовольствия – еще бы, он не только без особого труда вошел в круг всех этих взрослых, знаменитых людей, но сразу же оказался в самом центре внимания.

Неужели и правда Алкей назовет состязание «фаониями»? И вот так запросто, волей случая, делается слава?

Фаон посмотрел на Сапфо, которую он был должен в первую очередь благодарить за такое количество разом полученных удовольствий, включая вкусные кушанья, вино, а теперь еще и почет. Но его благодетельница сидела почему-то без тени улыбки на лице и лишь нервно покусывала и без того алые от гранатового сока губы.

Юноша тоже постарался сделаться серьезным. Может быть, он сейчас ведет себя не очень правильно? И нужно поспешно отказаться от предложенных почестей?

Но губы Фаона помимо его воли сами расплывались в победной улыбке, обозначая на щеках еле заметные ямочки и придавая его лицу еще более мальчишеский, задорный вид.

Сапфо конечно же поймала на себе удивленный взгляд Фаона, но только еще больше нахмурилась.

продолжали возникать из небытия строчки, которые сейчас для Сапфо выполняли роль якоря – хотелось в них вцепиться обеими руками и ногами, чтобы не захлебнуться: «…Дрожью члены все охвачены… Дрожью…»

– Какую мерзкую кашу готовит ваша кухарка! – заявил Эпифокл, поглаживая свой живот и обращаясь к Диодоре, привычно прислуживавшей за столом. – Эй, служанка, а нет ли у вас свежих устриц, вымоченных в белом вине и лимонном соке?

– Нету, – поджала губы Диодора.

– Так я и знал! Ну, хотя бы тогда щупальцев осьминогов, приготовленных с острыми специями? Меня угощали таким блюдом в столице, в доме Мнесия, и я до сих пор не понимаю, как не откусил свой язык… Это так вкусно!

– Лучше бы откусил, хилосох прожорливый, – пробормотала себе под нос Диодора. – Меньше было бы хлопот добрым людям…

У Диодоры была странная манера разговаривать как бы про себя, но так, что тем, кто находился ближе всех – а сейчас это была Сапфо, – ее ворчание было хорошо слышно.

Вообще-то Диодоре было уже так много лет, что многие были уверены, будто старушка давно заговаривается и не дружит с головой. Но Сапфо прекрасно знала, что ее служанка просто любит делать вид, что выжила из ума, а сама, наоборот, была сильно себе на уме.

– Вообще-то здешние курочки и голубки, раз уж вы тут толкуете про курятники, привыкли с утра по зернышку клевать, чтобы легче бегать и летать было, – вслух сказала Диодора, обращаясь к философу. – А то ненароком можно и разжиреть, как куропатки, да к кому-нибудь на зуб попасть. Вон тут еды сколько много, которую вприкуску со своим языком есть можно, а тебе все мало!

– Хм, хм, а тебе, я вижу, лучше на зуб не попадаться, старая, – покачал головой Эпифокл, послушно пододвигая поближе к себе блюдо с оливками. – Признаюсь, друзья, ваше общество настолько разожгло у меня аппетит и привело в самого себя, что я готов прямо сейчас, не сходя с места, познакомить всех со своими последними открытиями, которыми я прежде не делился вслух. Но только в том случае, если, хм, хм, у вас имеется желание меня выслушать.

– Конечно, мы давно только этого и ждем, – ответила за всех Дидамия, и Сапфо увидела, что в руках у подруги тотчас же мелькнула покрытая воском гладкая дощечка для записи.

Дидамия как-то сказала, что ей жалко расставаться с этой вещью даже во сне: она и себя ощущает похожей на таблицу, на которой уже разгладились старые записи знаний и поэтому требуется поскорее нанести новые, еще более достоверные.

Остальные участники застолья тоже все как-то подобрались, готовясь слушать знаменитость.

Эпифокл для порядка немного похмыкал, но потом громко, серьезно и достаточно складно, словно он сейчас держал речь не за столом, а перед огромным скоплением людей, принялся излагать свои измышления.

15

Перевод В. Вересаева.