Наследник

«Подлость бесценна, сынок. Она ничего не стоит. Как и жизнь подлеца. Это тоже своего рода дар – творить подлость. Роковой дар».

«Вот дотянусь сейчас до стетоскопа…»

«И по заднице себя, по заднице! А-та-та! А-та-та!»

«За что, мама? Зачем?»

«Затем, сынок. Так будет правильно. Затем, что я – мама. Мама редкостного оболтуса. И краснобая. Тоже мне, философ-разговорник!»

«Ну, извини».

«Что уж там, извинёныш».

«И попрошай».

«Помню, но еще не решила. Кстати, похожие клички охотники, из чтущих традиции, дают гончим кобелям – Заграй, Заливай, Добывай…»

«Я правильно угадал, какое слово важней других?»

«Не вижу смысла отнекиваться».

Мухи не слышно. Либо разбилась, либо прорвалась на волю. Но это вряд ли, из пробитой в стекле дырки уже бы сквозил и посвистывал морозный воздух. Да и не ускользнула бы от моего внимания удачная лобовая атака.

– Иван…

– Да, доктор, я теперь лучше пойду. Я все запомнил.

– Главное, не теряйте…

…Надежду, голову, кошелек, документы, талон от парковочного места… Потому как за утрату талона положен штраф, а ты кошелек раньше посеял. Или доктор о самоубийстве? Вот это совсем не по адресу, просто мимо. Хотя ему-то откуда знать? Онкобольные, я читал, нередко склонны к такому исходу. Настоящие больные. У кого по-настоящему один картонный шанс против железобетонных девяноста девяти, то есть без вариантов.

Лично я угадываю причину самоубийств отнюдь не в том, что человек вдруг решил отказаться от жизни. Все наоборот. Это жизнь отказалась от человека, и ему отчетливо дали об этом знать. Каким образом – не столь важно. Как мама меня назвала? Философом-разговорником? В точку. Чего стоит весь этот обласканный самолюбованием бред с потугой на мысль? Хм… Для нас, жизнелюбов, ровным счетом ничего. Но остальные об этом не знают. Что там доктор сказал не терять? Будем считать, что чувство юмора.

«И меры. Шикарно. Самое время выходить на поклоны».

«Уже иду».

– Не потеряю, доктор. Можете за меня не беспокоиться.

– Ну, совсем не беспокоиться не получится. Мы теперь вместе одному злу противостоим. Вы же понимаете, о чем я?

– Надеюсь, что да.

Я физически ощущаю, сколько всего во мне переменилось за промелькнувшие полчаса. Мухой промелькнувшие. Как там она, упертая? Валяется, поди, с сотрясением на подоконнике. Я тоже не в лучшей форме. Там, где раньше ничего не чувствовал, то есть никаких неудобств, уже не говоря о боли, теперь воцарилась неловкость. Где спохватился взрастить хоть что-либо не упадническое, например, веру в свои силы перебороть недуг – пустота, форменное ничто. Все-таки я, факт, не бездарен!

«Мам, только не напрягайся… Ответь по чесноку: в тридцать лет это нормально – поступать в театральное?»

«В тридцать лет нормально иметь работу, семью и хоть какие-то цели в жизни».

«Аминь… Благодарствуйте».

– Вы же человек стойкий, Иван, можно сказать, герой!

Доктор многозначительно смотрит на лацкан моего кардигана.

Я прослеживаю его взгляд. Бог ты мой! Натурально орден Красной Звезды. Но тогда почему лучи белые? И вместо человека с ружьем – баба какая-то. И в руках у нее – чур меня… – весло! Господи, а бедра-то какие крестьянские, конь-огонь… Новенький такой, не залапанный орденок. Тяжеленький – петля кардигана вниз поползла. Возможно, вообще оборвалась. Нить оборвалась. И на таком видном месте. Ну что за напасть! И не заштопаешь. Даже Люся из «Рукодельницы» не справится. Елки-палки, у меня что, ко всем бедам еще и в мозгу опухоль?

«Как ты сказал? Где? В мозгу? Неоправданно завышенное мнение о себе».

«Ты уже говорила сегодня про манию величия. Повторяешься».

«Вслед за тобой, Ванечка. Вслед за тобой. Бедра, кстати, у барышни первоначально были совершенно нормальными. Но Филипенко, ты его знаешь, иногда своевольничает, изгаляется. Выковал – или чего он там делал… – центральный фрагмент ордена овальным. Пришлось сплюснуть. Ну да, девушка не фотомодель, согласились. Всё потому, что на скорую руку».

«Экспромт?»

«Он самый».

«Тогда простительно».

«Как назвали награду?»

«Не успели».

«Орден Белой Звезды. Присваивается гребцами-байдарочниками всем остальным».

«Громоздко».

«Экспромт».

«Тогда простительно».

Я прикрываю орден ладонью. Лодочкой, будто живое.

– Ну уж чего-чего, а геройства стесняться не следует.

– Да я как-то… Пойду уже.

– Ступайте с богом.

– Голубчик.

– Как вы сказали?

– Слово понравилось: «голубчик».

– И мне нравится. Хорошее слово, доброе.

– Докторское.

– Ну да, ну да.

Как колбаса. Вопрос на засыпку: если начинить голубца-голубчика не мясом, а обрезками докторской колбасы, вытошнит или нет?

«Вырвет. Даже не пробуй. Как пить дать, вырвет. Но если приспичило продемонстрировать характер, как ты любишь, то можешь проверить. Какой же ты еще у меня незрелый!»

«Ты сама учила, что настоящая зрелость…»

«…наступает тогда, когда приходит осознание счастья…»

«…от наделанных в молодости глупостей. А я ни о чем не жалею».

«Ну и хорошо. Выходит, что молодость твоя еще не окончилась, Болтун Болтунович».

За спиной чавкает убравшаяся в косяк дверь, я придирчиво осматриваю одежку, прежде не знававшую никаких знаков отличия. Все как и было, даже провисшей петли нет, тем более порванной нити. На всякий случай глупо разглядываю ладонь, словно орден мог перекочевать на нее в виде черной метки, присланной вероломно покинутой спортсменкой-байдарочницей. К счастью, в моей донжуанской галерее таких трофеев никогда не водилось. Слишком плечистые, шаль не набросить, только плед. Плечистые и наверняка чрезмерно выносливые.

«Да-а, дорогая мамулечка, с тобой не соскучишься».

«С тобой, сынок, тоже. Ну чего ты туда потащился? Знаешь же, что не может, не мо-жет никакая болезнь с тобой приключиться. По крайней мере, пока я о тебе забочусь».

«Представь на минуточку, что так и было задумано: попробовать, как это… когда позаботиться некому? Да нет же, не в том смысле…»

«Н-да, формулировать ты горазд. Попробовал?»

«Ну да. И все, кстати сказать, нормально получалось. Пока ты с орденом не подоспела».

«Миру – мир, фарсу – фарс. Отличная награда. Или не пришелся орденок? Слишком уж ты, Ванюша, впечатлительный у меня. И увлекающийся. Останавливаться вовремя не умеешь. Ведь не подумал беспечной своей головой, что запросто мог бы “надумать” себе болячку. Сплошь и рядом такое случается. А мне потом маяться. Кто знает, как справляться с недугом, который из мыслей в тело перекочевал? С тем, что, по сути, сам на себя наслал? Я ведь не всесильная. Ну да ладно. Будем считать – обошлось. Какие теперь планы?»

«Попробую денег на Прагу найти».

«Ты еще не устал? Вижу, нет. Не наигрался. Решил продолжать».

«Не-а. В смысле, и не устал, и не наигрался. Отличное может выйти приключение. Заграница опять же. А доктору, если “выкарабкаюсь”, премия. Или с премией я загнул?»

«В общем и целом. Кстати, где предполагаешь деньгами разжиться? Ломбард? Может, лучше я, раз уж…»

«Можно ты не будешь вмешиваться?»

«Как пойдет».

«Хорошо пойдет».

«Ну-ну».

«Очень тебя прошу. Могу я рассчитывать на подарок к тридцатилетию?»

«Ладно, уговорил. Пусть будет ломбард».

«Я не только об этом».

«Я поняла. Обещаю сдерживаться…»

«Не вмешиваться».

«Сдерживаться. Заглянешь?»

«Конечно. Завтра. Ты же знаешь, что загляну. Сегодня вымотался. Выжат как тряпка».